Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине - Вальтер Скотт

[…] У Вальтера Скотта все натурально; нигде не заметно работы, и, сверх того, о каждом предмете он говорит только половину того, что может сказать, между тем как большая часть сочинителей оборачивают предмет со всех сторон, пока он совсем истощится. Ни один гений не имел столь обширного, сильного влияния на свет, ни один, может быть, не соединял столько редких, столько почти божественных качеств и ни один не расточал их с такою щедростию для блага ближних, и не одни мы скажем это; творения Вальтер Скотта будут составлять утешение и прелесть будущих поколений до тех пор, пока солнце будет сиять на небе и вода струиться в ручьях.

Дж. Г. Байрон (1788–1824), английский поэт, в письме к издателю, 1 марта 1820 года

Умоляю, пришлите мне последние романы Вальтера Скотта. Как они называются? Кто их герои? Я читаю его старые вещи по крайней мере раз в день, по часу и более. […] Что представляет из себя «Айвенго»? Как звучит название другого романа? Их действительно два? Умоляю, заставьте его писать две книги в год, не меньше. Я не знаю лучшего чтения.

Я все романы Вальтера Скотта читал не менее пятидесяти раз…

Альфонс де Ламартин (1790–1869), французский поэт и политический деятель

Жизнь и слава его не подвержены никакому упреку; потомству нечего будет извинять ему; отрок может безопасно развернуть его книгу, ибо не встретишь в ней слова, которое могло бы заронить ядовитое семя в чистую душу: ни одно его изображение не покроет краскою чела невинности; каждое семейство признает его своим другом и спокойно предоставляет книге его переходить из рук в руки в кругу домашнем…

Генрих Гейне (1797–1856), немецкий поэт, публицист и критик, «Письма из Берлина»

Превосходно чествовали здесь недавно Вальтера Скотта. На блестящем маскараде, устроенном на одном празднике, появилось большинство героев скоттовских романов в их характерном облике. Об этом празднике и об этих образах тоже говорят здесь целую неделю. Особенно носились с тем, что сын Вальтера Скотта, ныне находящийся здесь, выступал на этом празднике, одетый шотландским горцем, как того требует костюм, с голыми ногами, без штанов, лишь в переднике, доходящем до середины бедер.

Оноре де Бальзак (1799–1850), французский писатель, в предисловии к «Человеческой комедии»

Вальтер Скотт, этот современный трувер, придал гигантский размах тому жанру повествования, который несправедливо считается второстепенным. […] Вальтер Скотт возвысил роман до степени философии истории, возвысил тот род литературы, который из века в век украшает алмазами бессмертия поэтическую корону тех стран, где процветает искусство слова. Он внес в него дух прошлого, соединил в нем драму, диалог, портрет, пейзаж, описание; он включил туда и невероятное, и истинное, эти элементы эпоса, и подкрепил поэзию непринужденностью самых простых разговоров. Но он не столько придумал определенную систему, сколько нашел собственную манеру в пылу работы или благодаря логике этой работы; он не задумывался над тем, чтобы связать свои повести одну с другой и таким образом создать целую историю, каждая глава которой была бы романом, а каждый роман – эпохой. […] Хотя я и был, так сказать, ослеплен изумительной плодовитостью Вальтера Скотта, всего похожего на самого себя и всегда своеобразного, я не отчаивался, потому что объяснял особенности его дарования бесконечным разнообразием человеческой природы.

Русские писатели о Вальтере Скотте

Александр Александрович Бестужев (Марлинский) (1797–1837), русский писатель, критик, публицист; декабрист

Вальтер Скотт […] создал исторический роман, который стал теперь потребностию всего читающего мира, от стен Москвы до Вашингтона, от кабинета вельможи до прилавка мелочного торгаша.

Антон Антонович Дельвиг (1798–1831), русский поэт, издатель

[Сочинения Скотта] нравственны без всяких предварительных намерений автора; ибо в душе, хорошо созданной, все положения жизни отражаются как-то наставительно и чисто: так очень обыкновенное местоположение на поверхности зеркального стекла представляется прекрасною картиной.

Василий Андреевич Жуковский (1783–1852), русский поэт, переводчик, критик

Читая его, я утешен им самим; в душе его идеал прекрасного, любовь к добру, вера в Бога, и я охотно следую за ним в темный лабиринт жизни; в руке его Ариаднины нити.

Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837), русский поэт, драматург и прозаик

Главная прелесть романов W. Scot состоит в том, что мы знакомимся с прошедшим временем, не с enflure французской трагедии, не с чопорностью чувствительных романов, не с dignite истории, но современно, но домашним образом. Они не походят (как французские) на холопей, передразнивающих la dignite et la noblesse. Ils sont familiers dans les circonstances de la vie, leur parole n’a rien d’affecte, de theatral, meme dans les circonstancl solennelles – car les grandes circonstances leur sont famileres. (Они просты в повседневных случаях жизни, в их речах нет ничего приподнятого, театрального, даже в торжественных обстоятельствах, так как великие события для них привычны.)

Виссарион Григорьевич Белинский (1811–1848), русский писатель, публицист, литературный критик

Это не то, что знакомый вам писатель: это неизменный друг всей вашей жизни, обаятельная беседа которого всегда утешит и усладит вас. Это поэт всех полов и всех возрастов, от отрочества, едва начинающего пробуждаться для сознания, до глубокой старости. […] Для молодых людей особенно полезны романы Вальтера Скотта: увлекая их в мир поэзии, они не только не отвлекают их от науки, но еще воспитывают и развивают в них историческое чувство, без которого изучение истории бесплодно, пробуждают в них охоту и страсть к этому первому и величайшему знанию нашего времени.

Но разве в самой действительности события не переплетаются с судьбой частного человека; и наоборот, разве частный человек не принимает иногда участия в исторических событиях?.. Роман отказывается от изложения исторических фактов и берет их только в связи с частным событием, составляющим его содержание… Колорит страны и века, их обычаи и нравы высказываются в каждой черте исторического романа… И потому исторический роман есть как бы точка, в которой история как наука сливается с искусством; есть дополнение к истории, ее другая сторона. Когда читаем исторический роман В. Скотта, то как бы делаемся современниками эпохи, гражданами страны, в которой совершается событие романа, и получаем о них, в форме живого созерцания, более верное понятие, нежели какое могла бы нам дать о них какая угодно история.