Офицеры - Владлен Немец

Первые два дня просто держали в одиночке, никуда не вызывали.

– На нервы давят. Ладно, давите, не на такого напали.

На третий день, не говоря худого слова и ничего не объясняя, обработали да так, что едва на ногах стоял. Хорошо хоть отвели в другую камеру, где дожидались своей участи такие же как он бедолаги. Им доставалось ничуть не меньше, особенно если упорствовали при допросах. Николаю оказали посильную помощь, но главными были моральная поддержка, чувсто товарищества. Два дня «отдыхал». Потом повели на допрос.

– Ну-с, как вам в нашей «гостинице»? – Следователь, тщедушный человечек с остренькими внимательными глазками, улыбнулся краешками губ. – Молчите? Так, давайте уточним для порядку: Неретин Николай Васильевич, бывший майор Красной Армии, изменник Родины, шпион одной иностранной державы, так?

– Неретин Николай Васильевич, командир Красной Армии.

– Значит признаваться не будем? Ваше дело. А только я могу очную ставку с вашими дружками организовать, они во всем признались. Да и сестра ваша, – следователь заглянул в записную книжку, – Мария Васильевна, тоже не откажется нам помочь.

– Ну до сестренки тебе, сволочь паскудная, не дотянуться, а с друзьями… посмотрим.

– Молчите? А зря! Только лишние мучения на свою шею просите. У нас, знаете ли, все начинают говорить рано или поздно. Те, кто поздно, об этом потом горько жалеют. Ладно, чувствую, что до вас мои увещевания не доходят. Придется опять на профилактику.

Так для Николя Неретина, заслуженного командира Красной Армии, начался кошмар допросов и избиений. Как ни странно, но упорный отказ давать показания сослужил Неретину хорошую службу: следователь, у которого «на руках» было несколько «политиков», а время поджимало (Начальство требовало результатов), решил пока оставить Николая Васильевича в покое, сосредоточившись на более поддающихся обработке…

Слухи о переменах в НКВД просачивались в тюрьму на протяжении последних недель. По дороге факты обрастали легендами: всем хотелось верить, что дни Большого Террора миновали. Но в тюрьме ничего не менялось, следователи свирепствовали по прежнему, и постепенно надежды уступили место апатии. Тем более неожиданно однажды утром прозвучал голос разводящего: «Неретин, с вещами на выход!».

В конторе тюрьмы писарь открыл папку и скороговоркой прочитал…

Разобраться в его речитатитве было нелегко, но главное Неретин понял – СВОБОДЕН.

Сразу за воротами тюрьмы стоял черный ЗИС, и перед ним прохаживался, судя по малиновому околышу фуражки, офицер НКВД.

– Неретин?

– Так точно.

– Садитесь в машину.

– Куда вы меня везете?

– По дороге поговорим.

Минут десять сопровождающий молчал, давал Неретину освоиться с обстановкой. А сам Неретин, просидевший в тюрьме почти два года, тут же забыл о спутнике и стал с любопытством осматриваться по сторонам. Больших изменений в столице заметно не было, но интересовала каждая мелочь: воробей пролетел, мальчик прошел, женщина с коляской, новый троллейбус.

– Ну-с давайте поговорим, – раздалось над ухом.

Неретин даже вздрогнул от неожиданности, так увлекся рассматриванием родного города.

– Слушаю вас, простите, не знаю чина и должности.

– Это неважно. Вы освобождены со снятием судимости. Сейчас мы направляемся в штаб округа. Там я передам вас с рук на руки вашему начальству. Дальше вашей судьбой будет распоряжаться армия. Сейчас большая недостача кадровых офицеров. Вот пакет с вашими документами. Передадите его в штабе кому положено.

Неретина поселили в командирском общежитии: пока он находился в тюрьме, а Маша, по сути, в бегах, в квартиру вселилась семья какого-то чина из НКВД. Николай Васильевич даже не стал ни с кем говорить о возвращении жилья: как говориться, не до жиру, быть бы живу. На второй день после освобождения пошел на Главный почтамт – солидное серое здание на улице Горького. Девушка, дежурившая у окошка «до востребования», долго копалась, наконец, выдала довольно пухлый конверт без обратного адреса. Сердце забилось тревожно и радостно: Живасестренка, аэтоглавное! Только как же без обратного адреса?

Николай Васильевич отошел к одному из высоких круглых столов для посетителей, и аккуратно надорвал шероховатую бумагу конверта. Сначала выпала фотография поясная: Машенька с каким-то симпатичного вида парнем, оба улыбаются. Еще на одной карточке небольшой аккуратного вида домик, перед крыльцом которого, рядом с Машенькой в холщевом домашнем платьице выставив весьма серьезные рога стояла коза. Письмо было длинное. В самом верху стояло: город Н-ск Челябинской области, почтамт до востребования, Нечипоренко М.В.

– Так, значит, вышла замуж и сменила фамилию. А я даже не смог заранее на жениха посмотреть, помочь советом… Ох, жизнь, все получается не по человечески! – Ладно, что там дальше?

Машенька тревожилась о Николае. Потом рассказывала, что работает в местном сельпо бухгалтером, зарплата неплохая, да еще паек для членов кооператива. Дали ей комнату в трехкомнатной коммунальной квартире. А потом пошло главное: Дорогой братец, три месяца назад (письмо было полугодичной давности) я познакомилась с учителем пения и по труду в местной семилетке. Ему двадцать шесть лет. Сирота. Юра сам с Украины, очень хорошо поет, но почему-то только грустные песни. Рассказывает, петь научился в 27-м году, когда перебирался в Челябинскую область. (В мозгу мгновенно: Тринацать лет назад, Юре этому было тринадцать, cирота. Петь, наверное, научился, чтобы с голоду не подохнуть. По всему видать, дитя голодомора). Очень ко мне привязался с перового же знакомства. Настоял на свадьбе, говорил «А вдруг ты исчезнешь, а я опять сиротой!». Он скопил немного денег. Зарплата у учителя скромная, но подрабатывал на вечерах, на свадьбах и все откладывал. Ну и я, конечно, добавила. Как тебе наш домик и наша родственница рогатая? Особо моим прошлым Юра не интересовался. Главное, говорит, что ты есть. Мне он очень нравится. Очень заботливый, даже немножко напоминает тебя. А про любовь пока не скажу – не знаю.

Здесь же, на почтамте, Николай Васильевич написал ответ. Сообщил, что жив и здоров, из «дальней командировки» вернулся. Сейчас работает по специальности в Москве, а там что бог даст или куда начальство пошлет. Очень по Машеньке скучает, но рад, что она «пустила корни». Придет время встретимся. Пиши по этому же адресу.

Два месяца Неретин работал в штабе Московского военного округа. Одного из штабных работников, полковника Прохорова, заинтересовали взгляды майора на подготовку войск: «Так вы утверждаете, что мы мало внимания уделяем командирам нижнего звена. Интересно, – Прохоров улыбнулся. – Знаете, Николай Васильевич, если вам удастся обосновать вашу теорию, то это будет очень даже кстати».

– Хотите сказать, что толковые младшие командиры в какой-то степени смогут компенсировать отсутствие опыта у молодых офицеров?

– Ну, в общем то да, хотя я бы не стал формулировать проблему столь категорично. Сделаем так. Вы напишите записку, обоснуете вашу теорию. А пока буквально в двух словах, на основании чего вы пришли к вашим выводам».

– Опыт военных действий при столкновениях с японцами в Китае, а также попавшие мне в руки во время Гражданской войны в Испании документы о построении германской армии, в том числе ее устав. В Японии и в Германии подготовке младших командиров уделяется самое серьезное внимание. Кстати говоря, унтер-офицеры японской армии были просто великолепны, чего нельзя сказать о младших офицерах. А что касается немцев, то они сумели сохранить свой унтер-офицерский состав еще со времен Мировой Войны.

– Ну что ж, давайте, пишите. Как вы назвали вашу теорию? Усиление выживания воинских подразделений, так кажется?

Полгода спустя полковник Прохоров вызвал Неретина: «Вот предписание. Вы направляетесь в Белорусский военный округ. Хотите спросить, почему именно туда? Песню новую слышали? Если ЗАВТРА ВОЙНА, называется, понятно?

– Понятней не бывает.

– Ваш округ на острие. Готовьтеcь!

Вызванный к полковому комиссару Неретин примерно догадывался о чем пойдет речь, и это его не радовало.

– Заходи, майор, заходи, не стесняйся. Догадываешься зачем я тебя вызвал?

– Слушаю вас, товарищ полковой комиссар.

– Это хорошо, что слушаешь. Хуже то, что ты делаешь. Вот, полюбуйся, целая папка жалоб на твое самоуправство. Люди, можно сказать криком кричат. А человек, как сказал товарищ Сталин, наш самый ценный капитал. Давай, рассказывай, что ты там у себя в батальоне накашлял.

– Не пойму, о чем вы, товарищ полковой комиссар.

– Ладно, я вот для себя выписку сделал из этих жалоб, обобщил, так сказать. Получается густо. Во-первых, устав нарушаешь, принцип единоначалия. Жалуются, что ты выпячиваешь роль младших командиров в ущерб авторитету офицеров. Дошло даже до того, что ты приказал отделенным при атаке идти не впереди отделения, увлекая бойцов личным примером, а прятаться за спинами бойцов.