Юбилей «200» - Кир Булычев

Поэтому я, будучи участником Эксперимента, сотрудником его, остаюсь в глубокой внутренней оппозиции к тому, что у нас делается. За двести лет направленных мутаций, беспрестанных тестов и операций, изменений среды обитания, медикаментозных опытов – стабильных результатов так и не добились. Более того, по мере роста результатов углубляется пропасть между гомо-шимпами и экспериментаторами. Как ни странно, человек, придумавший Эксперимент, ухлопавший на него двести лет и кучу средств, сгубивший на нем сотни умов, которые могли бы принести куда больше пользы в иных областях знания, внутренне не готов к тому, чтобы признать отказ от собственной исключительности. Гомо-шимп остается для людей не более как шимпом. Объектом для исследования, но не партнером по разуму…

Эти мои довольно печальные мысли были прерваны криком бихейвиористки по прозвищу Формула.

– Джон! – кричала она, несясь по коридору. – Где ты?

Увидев меня, она спросила:

– Джона не видел? – но ответа не стала дожидаться и помчалась дальше. Меня она не выносила.

Джон – старый гомо-шимп, ублюдок с анатомической точки зрения – почти безволосый, лобастый и коварный, пользуется доверием некоторых сотрудников Эксперимента. Тот небольшой набор слов, которым он оперирует, кажется им вершиной собственных достижений. Когда приезжает комиссия или важные гости, Джона всегда к ним выводят и Джон изображает из себя пародию на человека, даже натягивает трусики и красную рубашку, делает вид, что поддерживает элементарную беседу, оставаясь не более чем попугаем в окружении обезьян.

Мне стало любопытно, зачем Формуле в такой сумасшедший день мог понадобиться Джон. Я подошел к окну и увидел, как Формула крутится возле бывшей клумбы, повторяя: «Джон, где ты? Джонни, ты мне нужен!»

Разумеется, Джон, который дремал где-то поблизости, лениво вышел из кустов, поскребывая могучий живот, отрощенный на подачках.

– Джонни! – возрадовалась Формула. – Прими новенькую. Ты лучше всех это умеешь делать. Умоляю!

– Что дашь? – спросил Джон.

– Джонни, я никогда тебя не обижала.

– О’кей, столкуемся, – сказал Джонни и пошел за Формулой, сгибаясь чуть больше, чем нужно, и касаясь земли пальцами рук. На этот раз он был лишь в синих трусах и в белой кепочке, сдвинутой на затылок, так, чтобы любой мог полюбоваться его лобными долями.

Они вышли к стоянке флаеров. Транспортный флаер стоял на лужайке, возле него маялся могучий детина из службы заповедников, державший на цепочке молодую самку шимпанзе, которая была насмерть перепугана полетом и необычной обстановкой.

При виде хорошенькой самки гордость генетической науки Джон на глазах превратился в самца шимпанзе. В похотливом мозгу Джонни уже шевелились надежды на то, что он получит молодую наложницу.

Джонни начал вытягивать трубкой губы, подпрыгивать, бить себя кулаками в грудь, видно вообразив, что он – горилла. Разумеется, он еще более напугал самочку.

А девушка была в самом деле сказочно хороша. Мозг ее еще спит, да никто и не намерен вдувать в него разум. Она нужна лишь для продолжения рода, для свежей крови, свежей струи генов, уродец в среде уродцев.

– Джонни, не пугай ее, – взмолилась Формула. – Объясни ей, что она будет жить в хороших условиях и никто не стеснит ее свободы.

Удивительная наивность, свойственная ряду наших научных сотрудников. Создав расу гомо-шимпов, они полагают, что и обыкновенные шимпы владеют какой-то примитивной речью и могут объясняться с такими, как Джонни. Джон же, никогда не знавший языка диких сородичей, языка примитивного, но всеобъемлющего, должен был поддержать свое реноме. Разумеется, ничего у него не получилось. Девушка скалилась и старалась спрятаться за ноги детины из службы заповедников, полагая, что обыкновенный человек все же лучше, чем неизвестной породы зверь в белой кепочке.

Я понял, что создалась тупиковая ситуация, и вышел на лужайку. Я направился прямо к девушке, уверенный, что мне удастся успокоить это несчастное создание, зная, как я красив и силен.

И все кончилось бы благополучно, если бы не эта проклятая Формула.

– Стой! – завопила она. – Джон, удержи этого хулигана! Ну где же шланг? Надо вызвать Прокопия!

Джон нахмурился, изображая из себя защитника человечества, хотя в душе он трепетал передо мной.

Я встретил восхищенный и доверчивый взгляд самочки шимпанзе и улыбнулся девушке. Я знал, что отныне она – моя покорная рабыня.

Я тихонько фыркнул, чтобы ее успокоить, и дал ей понять гримасой, что ей здесь нечего бояться.

Затем под вопли Формулы и угрожающие жесты ничего не понявшего, но встревоженного детины из службы заповедников я прыгнул на ближайшее дерево, раскачался на нижнем суке, перемахнул наверх, ощущая спиной восторженный взгляд девушки.

По проторенной дорожке, деревьями, не спускаясь на землю, я добрался до спален.

Несколько гомо-шимпов отдыхали на койках, кто-то читал, молодежь разглядывала видеоленты. В этот день мы старались поменьше попадаться на глаза людям.

– Что случилось? – спросила Дзитта, старая умная гомо-шимпа, наделенная великолепной интуицией.

– Черт бы побрал эту Формулу! – сказал я. – Там привезли чудесную крошку для размножения, а она надеялась, что Джонни введет девушку в курс дела. А этот старый козел…

– Не надо, все ясно, – сказал Барри, откладывая видеогазету. – Знаешь, сегодня утром меня снова таскали на тесты.

– И ты думал о бананах?

– И об апельсине, – засмеялся Барри. – Они разочарованы.

– Ой, трудно! – сказала Дзитта. – Особенно я боюсь за молодежь. Рано или поздно с их аппаратурой они нас обязательно поймают.

– А какая альтернатива? – спросил я. – Все признать? Стать объектом нездоровой сенсации и остаться существами третьего сорта, говорящими куклами?

– Только бы сегодня все обошлось, – сказал Барри.

– А меня утром спрашивал о тебе доктор Вамп, – сказал молодой гомо-шимп Третий. – Он спрашивал, уважаю ли я тебя.

– А ты что сказал?

– Ты знаешь, что я плохо говорю, очень плохо говорю, совсем не знаю слов, такой вот тупой гомо-шимп, я сказал, что Лидер хорошо, Лидер сильный.

– А девушка красивая? – спросил Второй.

– Не твое дело, – сказал я. – Будешь в лесу, отыщешь себе еще красивее.

– Сейчас идет совещание, – сказал Барри. – Надо идти послушать.

– Боюсь, что сегодня ничего интересного не узнать, – сказал я. – Они обсуждают, как разместить гостей и что приготовить на банкет.

– Может, тогда я схожу? – спросил Барри.

– Нет, я сам, – сказал я. День был ответственный, и я не мог доверять даже старине Барри.

Я выбрался через окно, поднялся по ветви винограда на крышу и прополз до окна комнаты совещаний.