Без названия - Григорий Глазов

- А что я могу поделать? Это от мамалыги, - оправдывался Агрба, непроизвольно погладив свой живот под желтой сорочкой, вывалившийся поверх брюк. - Вы когда-нибудь мамалыгу ели? Я вас угощу, сам делаю, пальчики оближите, товарищ полковник.

- Хочешь, чтоб и я сравнялся с тобой? - усмехнулся Проценко. - Ты за сколько бегаешь стометровку?

- Уже забыл. В нашей работе в задницу спидометр нужен не стометровки считать, а десятки километров, сами знаете.

В это время зазвонил телефон. Проценко снял трубку:

- Слушаю... Проценко... Так... Где?.. Так... Когда? Хорошо... Кто сообщил?.. Понятно, - он положил трубку, повернулся к Агрбе: - Труп, Джума. Выезжай. Музей этнографии и художественного промысла. Там уже кто-то из райотдела есть.

- Тогда я зачем?

- Труп-то не бомжа. Профессор Гилевский.

- Вот вам внеочередная сегодня моя стометровка, - поднялся Агрба, подтягивая брюки, тщетно пытаясь втиснуть в них живот.

Звонок дежурного по прокуратуре застал прокурора следственного управления Михаила Михайловича Щербу за ужином. Дожевывая кусок вареной говядины, он приговаривал: "Да... да... Понятно...", в такт словам кивая головой, затем ответил дежурному:

- Дайте-ка подумать... Скорик в командировке в Песчанском районе, там убийство... Войцеховскому позвонили?.. Хорошо... Вызывайте Паскалову... Кто из судебных медиков? Котельникова?.. Хорошо, связывайте всех... Милиция знает?.. Я приеду минут через сорок, - он повесил трубку.

Час назад он только пришел с работы, уставший, издерганный за день грузный пожилой человек. Едва успел поужинать... На тебе - труп... Что там? Убийство? Самоубийство? Несчастный случай? Инфаркт, инсульт?.. Конечно, хорошо бы Скорика туда, но он в районе... Паскалова новенькая, малоопытная... Ну, а как становятся опытными? Виктор Скорик тоже пришел из городской прокуратуры в областную еще зеленым, поднаторел...

Милиционер, дежуривший в холле, вскинул глаза на вошедшего, узнал в нем Щербу, козырнул. Щерба поднялся лифтом к себе. У его двери стояла уже следователь Кира Паскалова.

- Войцеховского еще нет? - спросил ее Щерба.

- У себя, - ответила.

Он отпер кабинет.

- Заходите, - сказал, пропуская ее вперед.

Она была высокая, худощавая с неприметным лицом в раме льняных волос, гладко расчесанных, с завитушками на концах. Щерба знал, что ей двадцать девять лет, муж офицер-ракетчик где-то недалеко, работала какое-то время в военной прокуратуре, оттуда не без протекции, как он понимал, перешла к ним в областную. Он сразу почувствовал ее неопытность, отметил, что ее это не смущало, и еще отметил четкую логику ее мышления, немногословие, ровность в отношениях с людьми, и к своему удивлению, начитанность, что, как он знал, увы - не часто встречающееся ныне достоинство среди юристов нового поколения. "Ты-то много сейчас читаешь?" - огорченно спросил он себя.

- Вы посидите, Кира Федоровна, я сейчас, - он вышел и направился в кабинет криминалистики к прокурору-криминалисту Адаму Генриховичу Войцеховскому.

- Ну что? - спросил Войцеховский, подняв голову.

- С вами поедет Паскалова. Скорик в районе.

- Для разнообразия можно и Паскалову, - ответил Войцеховский. Они не были подчинены друг другу, обладали в известном смысле автономией, но оба подчинялись начальнику следственного управления. - Вы-то тоже не поедете?

- Не поеду... Адам Генрихович, заскочите, пожалуйста, по дороге к судебным медикам, к вам подсядет Котельникова.

- Ладно, - он встал. - Можем ехать...

Втроем они спустились вниз, вышли на улицу. Дежурная машина криминалистов - автобус-"рафик" - стояла у подъезда.

- Вас отвезти домой? - спросил у Щербы Войцеховский.

- Нет, я троллейбусом...

Минут через тридцать они были в музее. Перед входной дверью стоял милиционер. Вошли в пустынный полутемный холл. Войцеховский не знал, куда дальше идти.

- Надо полагать, служебные кабинеты наверху, - сказала Паскалова.

- Вы бывали здесь? - спросил Войцеховский.

- Только в экспозиционных залах, - ответила она, уверенно направляясь к белым мраморным лестницам.

- Надо же, я последний раз в музее был в детстве, - сказал он, пропуская впереди себя судебного медика. - А вы, Варвара Андреевна, бываете в этих залах? - спросил он.

- Мне хватает секционных залов [секционный зал - место, где производят вскрытие трупов], - нехотя ответила она.

Услышав голоса, они поднялись на третий этаж и сразу увидели у поворота в маленький тупичок, где был кабинет Гилевского, еще одного милиционера. Рядом с ним стоял Джума Агрба.

- Ну что, Джума? - обратился к нему Войцеховский.

- Жду вас, - ответил Джума, отмечая про себя, что прибыл не Скорик или кто-либо из опытных знакомых следователей, а Паскалова, о существовании которой знал, но никогда вместе еще не работал.

- Ничего не трогали? Не топтались? - спросил Войцеховский.

- На старый вопрос будет старый ответ, - ответил Джума.

- А кто это? - спросил Войцеховский, заметив в полумраке коридорчика еще одного человека.

- Замдиректора музея. Ребров Антон Сергеевич. Я вызвал. Директор в командировке.

- Молодец. Джума. Вполне можешь обходиться без меня и следователя.

- На общественных началах или отстегнете от своей зарплаты?

- Ладно, начнем? - спросил Войцеховский у судебного медика.

Она ничего не ответила, вошла в кабинет, склонилась над телом, занялась своей работой. Войцеховский и Паскалова - своей, Джума молча сопровождал их.

- Знаете что, Кира Федоровна, - предложил Войцеховский Паскаловой, я закончу тут сам, а вы побеседуйте с дежурным охранником. Не против?

- Пожалуй, - она спустилась в вестибюль. Охранник с перепуганным лицом нервно ходил, словно в клетке, по своей выгородке.

- Давайте присядем, - сказала Паскалова.

Они уселись на диван.

- Вас как величают?

- Тарас Петрович Каспришин.

- Вы в котором часу заступили на дежурство?

- Как всегда, в шесть.

- Кого сменили, Тарас Петрович?

- Сотрудницу музея.

- Как ее зовут?

- Фоминична... Настасья Фоминична. Фамилию не знаю.

- Она какого возраста?

- Годов пятьдесят пять.

- Когда вы пришли, все ключи были на месте?

- Все. Кроме того, - охранник высоко поднял голову, указав глазами куда-то на самый верх. - Он ведь обычно поздно засиживается.

- Кто-нибудь входил в музей при вас или уходил?

- Нет, все уже разошлись. А входить - никто не входил.

- Каких-нибудь посторонних звуков, шумов, голосов оттуда, сверху, не слышали?

- Никаких. Все было тихо.

- А почему Гилевский, как вы заметили, обычно засиживается?

- Профессор он, что ли, одинокий. Одинокому домой неохота идти, стены целовать.

- Откуда вы знаете, что он одинокий?

- Фоминична говорила. Она-то тут про всех знает, почитай, четверть века отсидела в этом закутке.

- При каких обстоятельствах вы обнаружили, что Гилевский мертв?

- Я поднялся сделать обход, ну, и заглянул к нему, спросить, как долго он еще там будет. К нему так не войдешь, суровый, осерчать может, у него даже табличка висит для посторонних, я и постучал, он не ответил, я еще раз, погромче, тоже молчок. Я приоткрыл дверь и сразу увидел, что он лежит.

- Вы пытались что-нибудь сделать, оказать помощь?

- Нет. Только пульс пощупал. Нету пульса. А из-под головы у него кровь натекла. Я позвонил в "скорую", мол, так и так, в милицию.

- Вы тело Гилевского не трогали, не переносили с места на место?

- Никак нет, нельзя ведь. Читал про это.

- А к каким-нибудь предметам, вещам, бумагам на столе не прикасались?

- Ни в коем разе. Мне они ни к чему. Да и напугался, честно говоря. Это же надо, чтоб в мое дежурство такое!

- Вы, когда остаетесь здесь на ночь, включаете сигнализацию изнутри?

- Непременно. У нас тут две сигнализации: одна общая - залы, где экспонаты. А у профессора, где хранилища, отдельная, своя. Он обычно сам ее включает и сдает на пульт.

- Ключи от своего кабинета Гилевский тоже сдает вам?

- Сдает, когда уходит.

- А там у него очень ценные вещи?

- Про то не знаю. Видно ценные, коль отдельная сигнализация и табличка на дверях, чтоб никто не входил.

- Милиция скоро прибыла после вашего звонка?

- Минут через двадцать приехали.

- Что ж, Тарас Петрович, спасибо вам, - она поднялась.

- Что скажете, доктор? - спросил Войцеховский.

- Скажет вскрытие. А пока что - черепно-мозговая травма. Нанесена сзади в затылок, либо при падении ударился о чугунную лапу вешалки. Вы видели эту вешалку? Допотопная.

- Да. Четыре чугунных лапы, на них она стоит. На одной, что ближе к голове трупа, пятно от крови и два клочка кожи... Но первичный ли это удар? - риторически спросил Войцеховский. - Когда наступила смерть?

- По первой прикидке часа два-три назад... Вы меня отвезете?

- Разумеется, Варвара Андреевна.

Войцеховский обратился к замдиректору музея:

- Антон Сергеевич, почему Гилевский так поздно находился в кабинете?