Хозяйка Спасского озера. Заволжские сказки - Ирина Дружаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока до торжища добрались, узнал Никодим, что зовут девушку Настасья. Была она с отцом Иваном Мочалиным, плыли с верховьев Керженца. Иван сразу приметил видного парня. И смущение его при виде дочери углядел. А как не приметить — девица на выданье, в доме ещё три дочки. Тут уж не зевай, не гордись, улыбнись да поклонись, глядишь — и сладится что. Дома у Настасьи жизнь не сахар. Иван-то не рукаст, одним лыком промышляет, а с него барыша нет ни шиша.
Вот и жили богато, со двора покато. Чего ни хватись, за всем в люди покатись!
Пёстрая и шумная ярмарка Никодима оглушила и закружила. Кабы не Иван, опять отдал бы за так свой товар Никодим-простак. Не до торговли парню: влюбился — всем со стороны видать, с Настеньки глаз не сводит. Иван до работы лентяй, а торговать горазд — было бы чем. Вертится, как береста на огне. Мочалин и лыко своё продал, и за Никодимов товар поторговался — навар с того поимел и парню помог.
Вернулись с ярмарки в свои деревни. А через месяц Никодим Медведь появился у Мочалиных со сватами. Настасья как увидела их у дома, ахнула да спряталась. А сёстры выбежали на крыльцо гостей встречать, в избу приглашать.
Никодим смущается, а сваты стараются:
— У вас невеста есть, а у нас женишок. Нельзя ли вместе свесть да родню завесть.
Младшие порадовались за сестрицу, а старшая, Матрёна, увидев парня-богатыря, с такой чёрной завистью поглядела на сестру-невесту, что лампада под иконами погасла. Ужалила эта злоба девушку, как змея, свернулась клубком под сердцем, до поры затаилась. В тот миг вздрогнула Настасья да за сердце схватилась. На Покров справили свадьбу Никодим с Настей. Увёз он молодую жену в свою деревню.
Через месяц-другой изменился холостяцкий дом, кругом женская заботливая рука видна: подзоры кружевные, рушники вышитые избу украсили. И Никодим для любимой жены старается: сундуки, утварь делает, резьбой украшает. А когда в семье лад да любовь — и душе теплей, и в избе светлей.
Через год родилась у них дочка, Алёнушкой назвали. Жить бы им, пусть не в богатстве, но в достатке и в добром согласии да радоваться, ещё деток ждать и добро наживать. Да только недолгое счастье выпало на долю Никодиму-однолюбу.
Алёнке и двух годков не исполнилось, как начала Настасья угасать на глазах и сгорела за несколько месяцев от непонятной хвори. Видно, взяла своё чёрная змея-зависть к чужому счастью. И остались Никодим с маленькой Алёнкой без хозяюшки, любимой жены и матери. Горе горькое, а дитя малое. Пришлось Медведю в дела домашние впрягаться, не захотел никого чужого в свой дом пускать: ни помощниц, ни нянек. Сам управлялся и с работой, и с хозяйством — не привыкать. Ему чем труднее, тем лучше. От занятости да усталости душе легче, забывается в работе. А о дочке не забывает — как может, пестует да балует. Только плохо Никодиму: мается, сердце кровью обливается, как о Настасье вспомнит. От соседского сочувствия ещё горше мужику: не надо ему ни жалости, ни злорадства тайного. Бывает и такое, что чужое счастье кому-то глаза колет.
Последней каплей в чаше горечи стал для Медведя приход Матрёны, сестры Настиной. Весной ранней в избу вошла, сразу заявила:
— Останусь с вами — за Алёнкой приглядеть, по хозяйству помочь.
Никодим за столом сидит туча тучей, кулаки сжимает. Долго молчал — вспоминал, как недобро глядела Матрёна на сестру на весёлой свадьбе. А девица по избе ходит, вещи перекладывает, словно роль хозяйки на себя примеряет.
Встал Никодим, плечи расправил. Много слов не сказал, двумя обошёлся:
— Нет. Уходи!
Сказал — как узлом завязал.
Поглядела Матрёна ему в глаза и вздрогнула. Поняла, что не сбыться её мечте — за Никодимом быть. Так и вернулась в убогую отцовскую избу не солоно хлебавши.
А Никодим с Алёнкой после этой встречи из деревни исчезли. Перебрался Медведь с омутистого Керженца на приток его, на крутой берег реки Санохты, в месте впадения в неё звонкого и чистого ручья Боровички. Место глухое, лесами окружённое. Меж Санохтой да Керженцем только скиты староверские, дебрями укрытые. Никодим пасеку развёл больше прежней, рыбалкой, охотой промышляет. В глуши душу раненую лечит. Одна радость у него — дочка. Алёнка другой жизни не знает, привыкла к уединению, лес всей душой полюбила. Была она ещё совсем девчушкой, как вместе с купцом-скупщиком зашла в Никодимову избу монашка из скита Керженского. Пока купец с Медведем товар отгружали, по рукам ударяли, монахиня девочке набор для рукоделия подарила и научить кой-чему успела.
А дальше она сама до всего дошла. Талантом Бог наделил, а терпению жизнь научила. И стали расцветать на полотне созданные её руками вышитые цветы красоты небывалой и золотом шитые жар-птицы сказочные. Алёнкино рукоделие ни с чьим другим не спутаешь: и цветы, и птицы у неё особенные, ею придуманные.
Как в пору девичью входить стала, Никодим всё реже брал дочку с собой в родную деревню да в село Хахалы. Уж больно люди на неё заглядывались. Да девица не иголка, в рукаве не спрячешь. А как в деревне появятся, на Алёнку люди дивятся, на красоту её непривычную. Весенним днём встретились у реки в Лещёве Никодим и Алёнка с молодым парнем, по имени Захар, по прозвищу Охотник. О Никодимовой дочке Захар от людей слышал, а видеть её до этого дня не доводилось. Одно дело — слышать, что собою хороша, другое — своими глазами увидеть. Растерялся парень, стоит, как замороженный, даже поздороваться забыл. И Алёнка молчит, стоит как вкопанная. Зовёт её Никодим в лодку, а она не слышит.
Душа душу знает, а сердце сердцу весть подаёт.
Села Алёнка в лодку, глаз не поднимает от смущения. А Никодим нахмурился: борются в нём тревога за любимую дочь и ревность к человеку, который может отнять у него самое дорогое. С того дня затосковал Захар, кружит по реке да по лесу, боясь к дому Никодима приблизиться. Но и жизни без Алёнки теперь не мыслит.
