Против «псов-рыцарей» - Наталья Павлищева

Батый прозвал Козельск Злым городом и ушел в степи.

А потом мы выманили его с небольшой частью войска в мордовские леса, даже изловили и… поставили на память тавро в одном неприличном месте. По мне, так лучше убить, но пришлось этого гада обменять на пленных женщин.

Зато потом он мне отомстил – я, то есть боярышня Настя, погибла в бою у Сырни (Золотаревки). В 2010 году в Пензе мне даже предлагали посмотреть на собственные останки, раскопанные через 770 лет. И Батый эту гибель видел. Да уж, хану будет не слишком приятно узнать, что я снова жива, ведь у нас с ним противостояние не на жизнь, а на смерть.

Я не вытерпела:

– Вятич, давай еще раз отправим Батыю стрелу с куском голубого плаща?

– Зачем, чтобы он снова пошел на Новгород? Самое время, если вспомнить о шведах.

Вятич прав, пусть лучше идет куда-нибудь подальше, нам сейчас не до Батыя.

Я обратила внимание, что сотник в полутьме внимательно вглядывается мне в лицо.

– Не надейся, я не успокоилась и не успокоюсь, пока не убью Батыя, как и обещала. Но сейчас не до него.

– Наконец-то разумные мысли.

Спать больше не получалось, руки чесались показать кузькину мать теперь уже Биргеру. Причем я совершенно не сомневалась, что мы устроим незваным гостям такой «радушный» прием, что благовест русских летописей о Невской битве покажется скромным упоминанием.

– Когда они там приплывут?

Вятич вздохнул:

– Летом.

– Так… сейчас у нас осень… Успеем что-нибудь придумать почище Козельска.

– Чапай думу думает? Ну-ну…

Я снова уселась.

– Вятич, вот скажи мне, пожалуйста, ты что, часто бываешь в моем мире?

Он, не отвечая, просто смотрел.

– Ну, ты легко говоришь понятными мне выражениями и понимаешь мои словесные выверты. Для этого надо хотя бы время от времени бывать среди тех, кто разговаривает так же.

Сотник кивнул:

– Если ты дашь поспать до утра, я тебе что-то покажу.

И все, я увидела его спину. Это говорило о том, что спрашивать больше не стоит. Пришлось вздохнуть и тоже улечься, уткнувшись в эту спину носом. Вятич непробиваем, если не захочет говорить – даже под пытками не заставишь. А у меня ни горячего утюга под рукой, ни клещей, чтобы ногти рвать, ни иголок под них загонять… Ладно, пусть спит, утро вечера мудренее, утром я его дожму.

Сама я уснуть не могла долго, все пыталась придумать козни против будущего нападения Биргера с компанией. Заодно вспомнила и все то, что о нем прочитала, хваля себя за такую предусмотрительность.

Мысленно снова перенеслась в 1237 год, когда в Козельске двоюродная сестра Лушка обучала премудростям жизни, считая, что мне отшибло память после падения с лошади. Как-то они встретят меня теперь? Лушка вышла замуж за моего несостоявшегося жениха Андрея и должна бы родить от него. Лушка-мама это что-то недоступное моему пониманию, потому что более беспокойной и непредсказуемой особы я в жизни не встречала. Оптимистка, пофигистка и электровеник в одном флаконе.

Как заснула, конечно, не заметила. Но, открыв глаза, с ужасом обнаружила, что Вятича рядом нет. Хорошо, что при попытке повернуться, сено в тюфяке снова зашуршало, иначе решила бы, что сотник и мое возвращение в тринадцатый век только сон.

Вятич нашелся во дворе. Сам двор был странным. Во-первых, оказалось, что мы ночевали в обыкновенной землянке. Во-вторых, с трудом выбравшись наверх, я обнаружила вокруг едва заселенное пожарище. Может, подальше и были дома или побольше землянок, но возле нас никого не видно.

Сотник плескался, обнаженный до пояса. Вообще-то на улице совсем не жарко, и при одном виде капель воды на его голых плечах мне стало зябко. И все же я невольно залюбовалась.

Видно почувствовав взгляд, Вятич обернулся:

– Проснулась, воительница? Умываться будешь?

Я тоже любила холодную воду, но не раздеваться же прилюдно (хотя вокруг никого и не видно) по пояс? Кивнула и принялась тоже плескаться в бадейке с ледяной водой, стараясь не облить одежду. Вода удивительно вкусно пахла и была такой приятной… Теперь, снова побывав в Москве двадцать первого века, я все чувствовала острее – и немыслимо свежий воздух, и воду, и одежду на себе… Но в отличие от предыдущего раза меня вовсе не тянуло обратно в загазованную Москву.

Вытирая лицо, невольно усмехнулась.

– Чему?

– Так ведь и привыкнуть можно.

– Привыкай.

– А потом?

– Ты уж реши, где тебе лучше. Когда попала сюда – всех замучила, чтоб вернули, вернулась туда – принялась лить слезы и спиваться, просясь обратно, а теперь снова в Москву на двенадцатый этаж захотелось?

– Здесь лучше. – Я твердо глянула в глаза Вятича. Вообще-то, хотелось сказать иначе: «Вместе с тобой», но уточнять не стала, он-то здесь, значит, и я тоже.

Сотник только кивнул, натягивая рубаху.

– Ты обещал кое-что объяснить.

– Сейчас поедим и пойдем.

Еда была более чем скромной, но вкусной – холодная запеченная рыба, видно вчерашняя, и большой ломоть хлеба. И то хорошо, но я невольно вздохнула:

– Картошечки бы…

– Вот этого дать не могу, не привезли еще из Америки, – развел руками Вятич. Я не успела спросить, откуда он знает про Америку, сотник встал, махнув рукой: – Ну, пойдем?

Любопытство просто распирало, но спрашивать ничего не стала. Негоже выглядеть глупой девчонкой, это с Лушкой можно было болтать о чем угодно, а рядом с Вятичем, тем более теперь, я чувствовала себя словно обязанной чему-то соответствовать. Чему, неужели вместе со мной на сей раз в тринадцатый век переполз и мой московский статус успешной бизнес-леди? Это плохо, потому что в этой Москове я глупый щенок, какой бы боевой опыт за плечами ни имела.

Я шла за сотником и размышляла, как вообще теперь себя вести. Дело в том, что предыдущий раз «провалилась» без моего на то ведома, а уж согласия тем более. Долго соображала и требовала вернуть себя обратно, постепенно поняла, что мало чего стою в этом суровом, но прекрасном мире, потом доказала себе и Вятичу, что все же стою, и была отправлена обратно. В этот раз меня «перетащили» уже по моему собственному горячему желанию, потому и спрос куда выше. Но чего во мне сейчас больше – московской леди или «тутошней» барышни? Или вообще девчонки с отрезанной косой и мечом в руке? Вопрос, между прочим, важный, потому что прохлаждаться никак нельзя.

Вятич несколько раз подозрительно косился, видно недоумевая из-за моей сдержанности, но я делала вид, что так и надо, и стойко молчала.

Спустились к реке. Москва, что ли?

– Смотри, это Неглинная, а там Москва-река, – словно почувствовав мои сомнения, кивнул Вятич. Я вспомнила, что он, вообще-то, умеет читать мысли.

На берегу сотник (или он теперь не сотник?) отвязал довольно утлую лодчонку и жестом предложил в нее сесть. Осторожно покосившись на этот челн, со вздохом полезла в него, отказываться глупо, сама напросилась.