Аномалия Шарли (ЛП) - Форд Ша

Не знаю, зачем мэрии так много обо мне знать, но на то явно была причина.

Медбрат медленно пролистывал каждую страницу моего дела. Его глаза едва пробегали по словам.

— Дайте мне секунду…

За ним другие медики были заняты. Они успешно загнали моих родителей в коридор и теперь расчищали место в гостиной. Они придвинули семейный диван к стене и выдернули шнур из телевизора.

Я не знала, что делать, поэтому снова опустила голову. Горячая, липкая дрянь текла из моего носа. У меня не было другого выбора, кроме как прижать переднюю часть пижамной рубашки к ноздрям и крепко зажать нос.

— Привет, маленькая леди.

Ко мне подкрался медбрат. Его голос громко раздался в динамике, заставляя меня вздрогнуть. Мне не нравился новый медбрат. Его глаза были бледно-зелеными, как у моей матери.

Я почему-то позвала отца. Сначала спокойно, но когда медбрат не ушел, я позвала громче. Гораздо громче.

— Вы сможете увидеть его через секунду. Прямо сейчас мы должны улучшить ваше состояние, — медбрат держал пузырек, доверху наполненный какой-то прозрачной жидкостью. — Разве вы не хотите выздороветь?

Я хотела выздороветь. Но мои глаза устремились к короткой игле, торчащей из горлышка флакона, и я решила, что она не приблизится ко мне.

— Сюда нужна женщина, чтобы сдержать, пожалуйста, — сказал медбрат с пузырьком.

Я попыталась бежать. Я попыталась вскочить и перелететь через подлокотник кресла — как я делала, когда слышала, как открывается входная дверь в половине пятого. Когда я мчалась через гостиную и прыгала так высоко, как только могла, в ждущие руки отца. Он всегда ловил меня.

Он всегда меня ловил.

Но сегодня мое тело было слишком слабым. Я знала, что делать, но не могла себя заставить. Мне едва удалось встать, прежде чем мои ноги подкосились подо мной, и я сжалась. Мое тело сползло со стула и кучей упало на пол.

Ковер был толстым и ярко-красным — такой ковер был в каждом доме в Рубине. Я проводила вечера, растянувшись здесь, смотря телевизор с родителями. Это было одно из моих самых счастливых мест. Но сегодня ковер пах затхлостью. У меня чесалось лицо; волокна прилипли к моему протекающему носу.

Медсестра наклонилась надо мной. Она перевернула меня на спину и прижала мои руки к бокам.

— Пациент сдержан.

— Услышал.

Медбрат с флаконом подошел. Он снова показал его мне, медленно повернул так, чтобы утренний свет сверкнул на его поверхности. Его палец щелкнул по стеклу три раза.

Цок-цок-цок.

— Это называется перезагрузка, мисс Шарлиз. Вы почувствуете небольшой укол, а затем заснете. К тому времени, когда вы проснетесь, вам станет лучше.

Он поднес флакон к моей шее, и я снова запаниковала.

— Папа! — крик разрывал мое ноющее горло. — Папа!

— Все будет хорошо, милая! — отец выглянул из коридора. Он возвышался над медсестрой, которая пыталась его удержать. Он мог бы добраться до меня, если бы ему было нужно. Я видела, как он двигался — он был быстрее всех в Далласе. — Просто закрой глаза, хорошо? Просто закрой их покрепче, и мы увидимся, когда ты проснешься.

Его голос меня успокаивал.

Он всегда меня успокаивал.

Я сделала, как он сказал. Медбрат вонзил иглу мне в шею, и был не просто укус. Я закричала от огня, который вспыхнул в моих венах, от жгучих волн, которые побежали по моей крови.

А затем комната исчезла за тяжелой тьмой.

* * *

— … любое изменение …?

— … быть в порядке?

Голоса моих родителей доносились до моих ушей. Сначала говорила мама, потом папа. Я цеплялась за знакомое и использовала это, чтобы вытащить себя из темноты.

Я лежала на спине посреди узкой кровати. Простыни тяжело давили мне на грудь; воздух на моей коже казался свежим и чистым. Мои глаза едва приоткрылись, как верхний свет ослепил их. Слишком ярко. Он висел слишком близко. Я крепко зажмурилась, морщась от боли в конечностях.

Я не была дома. Я понятия не имела, где я была. Ничто в этом месте не пахло знакомо. Мое сердце начало сильно стучать. В голове было легко, но я боялась просить о помощи. Было так больно говорить в прошлый раз. Так что я замерла на несколько мгновений и прислушалась к взлетам и падениям обрывочного разговора:

— … долго это займет? — голос моей матери. Нетерпение пронзало его, как артерия, сильно пульсирующая с каждым слогом.

— … что мы можем сделать? Что-нибудь? — голос моего отца стал выше от беспокойства.

— …на самом деле не о чем беспокоиться… иногда такое случается.

Третий голос. Голос, который я не узнала, пытался успокоить моих родителей. Это был мужской голос: спокойный тенор с легкой дружелюбной ноткой. Я никогда раньше не слышала голоса, который звучал так. Его акцент интриговал. Это привлекло меня, и я начала улавливать больше того, что они говорили.

— …да, и я это понимаю. Вы имеете полное право расстраиваться. Я расстроен, а она даже не мой ребенок! — сказал мужчина. — Вот почему меня послали сюда, чтобы лично увидеть вас: сказать, что мы в мэрии хотим принести наши глубочайшие извинения.

Мэрия? Я не знала, что думать. Все, что я знала о мэрии, это то, что они почти никогда не покидали Сапфир, а когда они это делали, они разъезжали в блестящих черных машинах с такими темными окнами, что я ничего не видела сквозь них.

Интересно, этот человек приехал на машине? Интересно, его куб выглядел не так, как в больнице? Интересно, действительно ли он был так хорош, как звучал?

Единственное, чему я не удивилась, хотя это должно было меня удивить, так это то, почему человек из мэрии проделал весь путь до Рубина, чтобы увидеть меня.

Они говорили обо мне, и я думала, что все они были немного обеспокоены. Я напряглась, чтобы прислушаться, когда в коридоре что-то громко стукнуло — что-то тяжелое и на колесиках. Оно заглушило все, кроме самого низкого гула их слов. Когда грохот, наконец, стих настолько, что я снова слышала, разговор закончился.

— Я чувствую ответственность, — наконец, сказал папа.

Мама возмутилась:

— Почему? Мы сделали все, что могли. Мы следовали протоколу до буквы. Не наша вина, что Шарлиз…

— Неидеальна, — мягко закончил мужчина из мэрии, когда она не смогла. — Шарлиз просто немного несовершенна, вот и все. И я прошу прощения за это, мэм. Смиренно и искренне. Но вы должны понимать, что вся эта ситуация… беспрецедентна.

В Далласе был протокол на все: от того, что делать в чрезвычайной ситуации, до носков, которые нужно надеть во вторник. Мы только начинали узнавать о мелочах в школе — например, быть внутри до наступления темноты и ждать автобуса в очереди. Но к тому времени, когда я стану взрослой, я буду знать все. Важно, чтобы я все знала.

Мир за пределами Далласа был опасен. Мой учитель говорил, что мы называли это Ничто, потому что ничего не осталось. Ни еды, ни воды, ни людей. Наш город был последним на земле. И мы должны быть осторожны с припасами, которые у нас есть. Наш протокол говорил нам, как это делать. Так мы оставались в живых.

Так что самое худшее, что могло с нами случиться, — это беспрецедентность.

Если что-то было беспрецедентно, значит, для этого не было протокола. Не было истории, из которой можно было бы черпать информацию, не было четкого пути к действию. Кто-то из мэрии должен был проанализировать ситуацию и написать новый протокол, на это нужно было время. А время в Далласе было так же ценно, как вода.

Я начинала беспокоиться, что у меня могли быть проблемы — что я могла доставить неприятности своим родителям. Я не могла изменить то, что мое тело сделало со мной. Я не могла остановить шум или течение из носа, остановить огонь в моем горле. Это было отвратительно, и я была уверена, что это нарушало гигиенический протокол Далласа.

Но я ничего не могла с собой поделать.

— Вы знаете, что с ней не так? — сказал мой папа.

— Ах, я стесняюсь использовать это слово. Мы в мэрии предпочитаем слово другой. Итак, чем отличается Шарлиз? — он сделал паузу на мгновение. — Хм, как бы это сказать…? Вы когда-нибудь роняли тарелку?