Подводная лодка - Буххайм (Букхайм) Лотар-Гюнтер

«Что еще?» — спросил я.

«Сегодня ничего, но это дело с расстрелом вывернуло меня вчера наизнанку. Котельный машинист, девятнадцати лет, чистый случай дезертирства. Сверх всего этого, они забили свинью в «Мажестике». Свежий бульон на обед. Предполагали, я думаю, что это будет пикник. Никому это дело не понравилось».

Командир подъехал к учреждению, на котором буквами высотой в рост человека было написано «Бар Ройяль». Бетонный монстр, который должен был напоминать корабль, находился между береговой дорогой и второстепенной, которая выходила под острым углом из соснового леса. Через все здание простирался стеклянный фасад в виде навигационного мостика.

Внутри нас приветствовала Моника, темноволосая, темноглазая, полногрудая и полная темперамента. Она была эльзаской, чей фрагментарный немецкий состоял из слэнга нижней палубы.

Другим единственным украшением заведения были три официантки в открытых форменных блузках и оркестр из троих музыкантов — запуганных и выглядевших бесцветно, в отличие от полукровки-барабанщика, который казалось, счастлив за своей работой.

Этим заведением сначала заправляла организация Тодт[1] и она декорировала его в смешанном стиле fin de siecle (конца века) и Дома Германского Искусства. Флотилия заняла его под тем предлогом, что командам подводных лодок нужна релаксация, офицеры-подводники не могут проводить все свое время в борделях, и что «наши парни» выиграют от более рафинированной атмосферы.

Рафинированная атмосфера состояла из больших пространств белой эмали с искусственными виноградными листьями а-ля Рюдесхайм, красных абажуров над настенными бра, и красных плюшевых занавесей над окнами.

Командир оглядел помещение с ухмылкой, затем по очереди исследовал каждый стол, выпятив подбородок и нахмурив брови. Наконец он с трудом подтащил кресло, плюхнулся в него и вытянул свои ноги. Клементина, одна из официанток, подбежала через зал, подрагивая грудями. «Пива всем».

Мы все еще ждали пиво, когда двери резко распахнулись. Кучка из пяти человек втащилась в зал — все капитан-лейтенанты, за которыми следовали три лейтенанта и младший лейтенант. Трое из капитан-лейтенантов были в фуражках с белыми чехлами — отличительный знак командиров подводных лодок.

Среди них я узнал Флоссмана, неприятного, вспыльчивого молодого человека с широкими плечами и рыжеватыми волосами. Самым последним предметом его хвастовства была атака на сухогруз без эскорта, которую он начал с того, что изрешетил спасательные шлюпки судна из пулемета — «Просто для того, чтобы поставить все точки над i с самого начала».

Двое других в белых фуражках были неразлучные Купш и Штакман, которые так и не уехали дальше Парижа во время своего последнего отпуска и с тех пор постоянно разражались анекдотами из публичного дома.

Командир поморщился.

«Еще час, и вся флотилия будет здесь. Я часто удивляюсь, почему британцы не устроят воздушный налет на это место — не говоря уж о дворце Командующего Флотилией в Керневеле. Не могу понять, почему они так и не попытались это сделать, когда море на расстоянии броска камнем отсюда и Порт-Луи как раз рядом. Они могли бы поймать нас, если бы этого хотели. Сегодня для этого было бы прекрасное время».

У Командира не было ни сухощавости картинного героя подводных лодок, ни жилистого телосложения. Он больше походил на широколицего шкипера с судна «Гамбург-Америка Лайн», и его движения были неуклюжи, тяжеловесны.

Его переносица сужалась, загибалась влево и расширялась снова. Светлые голубые глаза были наполовину скрыты под бровями, постоянно нахмуренными в сосредоточенности. Он обычно прищуривал свои глаза так, что в тени бровей можно было видеть только две узких щелки. Снаружи их веером собирались морщинки. Его нижняя губа была полной, выступающий подбородок покрывался рыжеватой щетиной уже после полудня. Сильные, грубо вырубленные черты его лица придавали ему определенную искренность. Любой, кто не знал его возраста, дал бы ему сорок лет. Он был на десять лет моложе, но тридцатилетний был старым в сравнении с большинством командиров подлодок.

Командир не был любителем длинных речей. Его донесения о боевых походах читались как описание какой-то детской игры. Трудно было вытянуть что-либо из него. Он тщательно избегал называть вещи своими именами. Легкая нотка иронии, изгиб губы, и я сразу же понимал, что Старик имел в виду. Если он говорил нечто одобрительное о подводных лодках командующего и смотрел при этом мимо меня, истинное значение его слов было на поверхности.

Наша последняя ночь на берегу. Вотканный как невидимая нить во все остроумные речи, во все шутки — ноющий страх: сочтены ли наши дни, или же нам повезет?

Чтобы успокоить свои нервы, я вел с собой внутренний монолог. Командир — один из лучших. Ничто никогда не поколебало его. Не надсмотрщик над рабами, не бредовый фанатик. Он даже ходил некогда под парусами. Кулаки, которые должно быть были созданы для усмирения вздымающейся парусины и чтобы орудовать тяжелыми снастями. Ему всегда удавалось выйти победителем, так почему же и не в этот раз? 200 000 тонн — целая гавань вражеских судов. Как бы ни силен был противник, он всегда ускользал от…

Мой новый свитер с высоким воротником будет кстати, если мы пойдем на север. Симона не должна приходить в гавань со мной — это только создаст проблемы. Эти гавнюки из Службы Безопасности так и вцеплялись в признаки дружеских отношений с французами — завистливые ублюдки. Они называли нас «личный флот Дёница», но они не могли нас и пальцем тронуть.

Никаких догадок о том, куда мы направляемся. Центральная Атлантика, вероятно. В походе немного лодок. Весьма скверный месяц из-за сильной защиты конвоев. Британцы получили достаточно уроков, чтобы повернуть ход событий в свою сторону. Приен, Шнепке, Кречмер — все погибли в атаках против конвоев, все утонули, кроме Кречмера. Со всеми ними это произошло почти в одно и то же время — февраль, март. Шнепке погиб наиболее ужасно, зажатый между стойкой перископа и обносом мостика, когда эсминец протаранил его израненную бомбами подлодку. Асы подводных лодок… Умирающая раса. Нервы Эндрасса были сломаны, но не нервы Командира. До сих пор хладнокровный, как огурец. Он не напивался до погружения в ступор. Сидя здесь, он выглядел искренне расслабленным.

Мне потребовалось отлить. В туалете я услышал двух лейтенантов, стоявших рядом со мной.

«… надо перепихнуться последний разок».

«Смотри, чтобы попасть в нужную дырку — ты пьян».

Первый из говоривших был уже на полпути к двери, когда второй заорал вслед ему: «И от меня трахни её, когда будешь заниматься этим!»

Офицеры с подлодки Меркеля. Пьяны, иначе они были бы не столь грубы.

Я вернулся ко своему столу. Стармех вытянул свою руку и подтащил к себе стакан. Возраст двадцать семь лет и правая рука Командира. Совсем непохож на него. Его темные глаза и острая черная бородка делали его похожим на испанца с картины Эль Греко. Скорее порывистый, чем нервозный, и он знал свою работу от и до. Эти двое ходили вместе с самого начала. Они общались, пользуясь минимумом слов.

«Где второй помощник?» — спросил Командир.

«На борту. Все еще его вахта. Может быть, он появится позже».

«А, ну ладно, кто-то же должен службу нести». — Командир пожал плечами. — «А как наш драгоценный Номер Первый?»

«Ползает по борделям».

«Он и в борделе? Не смеши меня».

«Возможно, он пишет свое завещание — ты же знаешь, насколько он аккуратен».

Командир даже не упомянул младшего офицера-механика, который шел с нами как уже назначенная замена Стармеху после этого похода. Это значило, что в кают-компании нас будет шесть офицеров — тесно сжатых вокруг миниатюрного стола.

«Куда пропал Томсен?» — спросил Стармех. — «Он ведь не обойдет нас, не так ли?»

Томсен, командир подводной лодки U-F и новоиспеченный кавалер Рыцарского Креста, лично дал нам описание своего последнего похода, сидя в глубине кожаного кресла в отеле «Мажестик». Он вспоминал, выставив локти и сложив руки как в молитве, уставившись в противоположную стену.