Черничные Глазки - Федор Кнорре

До тех пор пока у меня есть запас мятных конфет, я в безопасности. Кончатся конфеты, и тогда остаётся надеяться только на мой складной нож. У меня осталось ещё восемь конфет.

Больше писать пока нечего; дальше всё было одинаково, как бывает обычно на островах под этими широтами».

Он свернул бумагу трубкой и впихнул её обратно в банку.

С быстротой, характерной для этих широт, на солнце набежала цепочка маленьких, отрывистых облачков — и всё кругом разом поскучнело, посерело, точно разом выцвели все краски. Брызнул мелкий дождичек, и каждая капля, упав на песок, превращалась в тёмную точку или червячка. Скоро чёрного и белого стало поровну, и белый песок покрылся узором.

Через несколько минут облачка уже убегали куда-то за море, но и солнце с той же характерной быстротой катилось к закату.

Оно коснулось края воды, и мальчик встал, настороженно оглядываясь. Пора было искать себе безопасное убежище для ночлега. Дневные птицы снялись с воды и полетели куда-то в глубь острова. Скоро выйдут на ночную охоту хищники!

Он вошёл в чащу леса, вскарабкался по толстым веткам на дерево и устроился довольно высоко от земли на развилке больших веток.

Солнце перестало греть и неудержимо уходило всё ниже и ниже, от него оставалась только половина… четвертушка и вот уже только маленький раскалённый краешек пламенел над пустынным горизонтом.

По-прежнему ни одного паруса, ни души вокруг.

Солнце ушло совсем, но ещё всё было видно: шершавый ствол дерева… толстые корни и трава внизу на земле, соседние толстые деревья, но всё это как будто от тебя уходит, прячется… вот уже не видно деревьев… трава скрылась… и вот уже и моря не разглядишь — белые витки тумана плывут между веток, всё заволакивает лёгкая белёсая муть.

Просто удивительно, до чего всё меняется с каждой минутой! Всё, всё! Даже собственное настроение!

До чего неуютно становится! Как будто ты очутился совсем в другом лесу. Самые обыкновенные симпатичные деревья, по которым днём можно лазить, кусты, сквозь которые интересно пробираться, теперь вовсе не заснули, а напротив, как будто начали просыпаться в темноте и зажили своей особенной жизнью, которую не желали показывать днём.

Они совершенно изменили свои очертания. Некоторые как будто раздулись, пододвинулись поближе, другие съёжились, отошли и спрятались в темноту. Какие-то мягкие лапы стали пошевеливаться понемногу. Возник какой-то странный бугор! Вроде медведя… только с длинными заячьими ушами. Да ещё задышал, водя толстыми боками в кустах, где днём как будто ничего такого не было.

Прижавшись спиной к стволу, мальчик уселся покрепче верхом на сук, раскрыл и воткнул перед собой складной нож, чутко прислушиваясь и всматриваясь в темноту.

«Эх, — подумал он, — все люди сидят небось сейчас в освещённых спокойных комнатах и ужинают. Навивают на вилку макароны, подбирая с гладкой белой тарелки. Пьют сладкий горячий чай. Некоторые даже со слоёными булочками. И никто думать не думает об одиноком человеке, который сидит на развилке векового дерева с одним складным ножом и должен дожидаться наступления утра, чтобы начать питаться моллюсками… а они, может быть, окажутся ещё довольно противные!»

И сколько ещё суровых испытаний предстоит ему выдержать, прежде чем какой-нибудь корабль зайдёт в эту бухту, чтобы пополнить запасы свежей питьевой воды.

Глава 2. Ночь, расколотая пополам

Мало-помалу звёзды выступили в просветах между веток. Наступала настоящая ночь.

Ему стало бы сразу намного легче, если бы хоть кто-нибудь знал, куда его забросила суровая судьба! Если бы кто-нибудь из знакомых мог сейчас видеть его, как он устроился на ночлег среди веток: одинокий, заброшенный, но не потерявший мужества.

Он с удовольствием представил себе, что будет, если ему удастся вернуться обратно в человеческое общество: все люди сбегутся, обступят его со всех сторон, начнут ахать, расспрашивать и удивляться. Он совершенно ясно представил себе всех людей в своём классе: мальчиков. И некоторых девочек.

«Рассказывай, рассказывай скорей, как это ты очутился на этом острове?» — будут теребить его мальчики. И некоторые девочки.

«Случайность! — ответит он скромно. — Случайность, и больше ничего, я тут ни при чём!»

«Но ведь он такой необитаемый, этот остров! Я бы умерла там со страху!» — наверное, скажет одна девочка и сделает при этом такие круглые, испуганные глаза, как она умеет.

«Да, — скромно сознается он, — опасности меня подстерегали. Жутковато приходилось, когда какой-нибудь медведь с заячьими ушами вдруг начнёт сопеть около тебя в темноте!..»

…А в это время темнота стала ещё непроглядней. Он-то думал, что уже совсем ночь!.. Неужели станет ещё темнее?..

Он опять постарался отвлечься мыслями о классе, но теперь всё стало получаться как-то по-другому… Скоро начнутся занятия в школе, а его место останется пустым. Сначала все, наверное, удивятся… Может быть, некоторым девочкам будет не по себе, и кто-нибудь даже погрустит немного… Но все скоро привыкнут и, наверное, позабудут. За его парту посадят другого. И если какой-нибудь учитель по ошибке вдруг вызовет его по списку: «Архипов, Филя!» — ему ответят: «Архипов пропал без вести. В одном из плаваний». И всё.

Ему сделалось нестерпимо грустно. Таким далёким и милым показался ему класс с матовыми полушариями под потолком, с цветными таблицами и картами на стенах — шумный, весёлый класс, где столько разных неприятностей, мелких и крупных, и всяких радостей пережил он за свою двенадцатилетнюю жизнь!

Ему вдруг стало себя до того жалко, что он один из всех такой несчастный, уже почти позабытый сидит тут на своей развилке, когда другие живут в своё удовольствие и смотрят телевизор! Эх, о телевизоре уж и вовсе не нужно было вспоминать!.. Зачем он вспомнил о телевизоре? Теперь всё испорчено!

А раз испорчено, то незачем тут и сидеть на сучьях! Он храбро соскочил на землю, сложил нож и сунул его в карман, не думая больше о ночных хищниках.

Быстрым шагом он пошёл по еле заметной тропинке, споткнулся о толстый корень, похожий на одеревенелого толстого питона, и скоро выбрался на тропинку пошире.

Невысокий каменный столбик попался ему по дороге. Это мог быть примитивный идол какого-нибудь забытого племени, но Филя уже не обратил на него никакого внимания; он шагал всё быстрее, а на открытых местах даже бежал вприпрыжку.

Спину ему ещё слегка холодило воспоминание обо всём, что там шуршало, двигалось и сопело около Дерева Ночлега на берегу моря, но вот он увидел на краю дорожки скамейку, врытую в землю, и почувствовал себя в безопасности.

Скамейки с выгнутыми спинками примитивные племена не ставят около дорожки!.. Ничего не поделаешь! Предполагаемый остров Тристан Д’Акунья, существование которого сомнительно, окончательно остался позади, где-то за тысячи морских и неморских миль. А дачный посёлок уже просвечивал своими огоньками сквозь тёмную листву кустов и стволы высоких сосен.

С каждым шагом огней становилось всё больше, и вот показался большой фонарь на высоком столбе, где начинался переулок.

Пошли штакетные заборчики, освещённые веранды. Тристан Д’Акунья неудержимо исчезал там, откуда он и явился на свет, — в мире Филиной фантазии!

Фонарь освещал часть штакетного заборчика, за которым теснились кусты жасмина и сирени. Потом начиналось тёмное пятно до следующего фонаря и там опять возникал штакетный заборчик и кусты сирени, и за новым неосвещённым пятном — опять штакетник и опять фонарь, и так до самой станции электрички.

Филя вошёл в знакомую калитку, гравий знакомо захрустел у него под ногами, мама это услышала и вышла на порог освещённой веранды.

— Является! — сказала она с досадой. — Где ты пропадал, противный чертёнок? — и поцеловала его в щёку.

Очень пёстрая, пятнистая, криволапая и весёлая собачонка выскочила из-за угла, налетела на Филю, подпрыгнула от радости и, не допрыгнув до носа, пихнула его лапами в живот.

Филя достал жестяную коробку из буфета, вынул мятную конфету и дал собаке.

— Ну на, возьми! Да оставь меня в покое! Слышишь ты, что тебе говорят, Мятный тигр! — сказал Филя.

— Почему он стал Мятным тигром? — спросил Филипп Филиппович, читавший «Вестник пчеловодства», сидя в скрипучем камышовом кресле.

— Из-за того, что он любит мятные леденцы!

— Тогда всё понятно, — сказал дедушка.

— Но всё-таки я тебе скажу, — заметила мама, — что порядочные путешественники, когда возвращаются на материк, никогда не опаздывают к ужину. Котлеты совсем остыли.

— Я люблю остылые, мама, — сказал Филя.

— А чего ты улыбаешься?

— Просто так. Приятно, знаешь, тут у нас на веранде… Вообще дома.

Мама поставила перед ним тарелку с котлетами и жареной картошкой, села напротив и стала смотреть, как он ест.