Тайны пылающих холмов - Виталий Очев

Почти триста миллионов лет назад в далекую раннепермскую эпоху палеозойской эры не было ни Русской равнины, ни великих русских рек. Кругом расстилалось огромное море, а на месте Уральских гор тянулись цепи скалистых островов, и вулканы курились над их остроконечными вершинами.

Проносились миллионы лет. Медленно, как от могучего дыхания, вздымалась земная кора[1]. Обширнее и выше становились острова, превращаясь в горные хребты. Обмелело и распалось на соленые лагуны море, а потом и совсем исчезло, оставив на западе от молодых гор пространство, покрытое большими и малыми озерами. В озерах накапливались илы и пески. Речные потоки, размывавшие Уральские горы, несли сюда в обилии окислы железа. Они, как рубашки, одевали частицы глины и песчинки, окрашивая их в красные, бурые и коричневые цвета. Лишь ненадолго проник сюда с севера залив моря. Много миллионов лет, до самого конца палеозойской эры, существовала эта озерная равнина. Ученые называют это время позднепермской эпохой. Для востока Европейской части нашей страны она была Временем Великих Озер.

Стар седой Урал. Сильно сгладило время его хребты. Но не такой была его молодость. Более двухсот миллионов лет назад в самом начале мезозойской эры — в раннетриасовую эпоху — он напоминал современный Кавказ. Горные ледники покрывали его вершины, а со склонов стекали бурные потоки. Они нагромоздили в предгорьях массу валунов и галек. В виде многочисленных рек разлились эти потоки по прилегающей с запада равнине и накопили толщи бурых косослоистых песков и галек из обломков уральских скал. Русла их заворачивали на юг и устремлялись к постепенно наступавшему морю. Это было Время Великих Рек, сменивших пермскую озерную равнину.

Вода и ветер сгладили Уральские горы. Ослабла живая сила стекавших с их склонов рек, и уже не могли они приносить столько галек и песка. С юга в Прикаспийскую низменность проникло море, в котором накапливались илы с раковинами моллюсков. Севернее возникла обширная низменная равнина, покрытая болотами и озерами. В них отлагались серые пески, темные и красные илы. Так продолжалось до конца триасового периода. Это было Время Озер и Южного моря.

Около 150 миллионов лет отделяют нас от того периода, когда накапливались красноцветные породы, но почти повсюду напоминают они о себе. В крутых обрывах высокого берега реки Урал, по долинам степных речек, в стенках оврагов обнажаются толщи красных песков и глин. А осенью они проступают сквозь пахоту на голых склонах водоразделов, и тогда под лучами заходящего солнца вся всхолмленная равнина пылает багровыми отсветами. Эти породы хранят в себе тайны еще малоизвестной жизни на континентах Земли на рубеже палеозойской и мезозойской эр. Раскрытие таких тайн помогает геологам в поисках полезных ископаемых, уточняет условия и время их образования.

Остатки существовавших тогда организмов, погребенные в песке и иле, дошли до нас в окаменевшем состоянии. Это споры и пыльца растений, раковины мелких рачков, которые можно рассмотреть лишь под микроскопом, да и то после специальной обработки образца породы. Это отпечатки ветвей растений и похожие на современных речных двустворок моллюски. Но, пожалуй, больше всего радости приносят находки костей древних позвоночных животных — земноводных и пресмыкающихся. Внимательный глаз человека отмечает их то выступающими в высоком красном склоне речной долины или оврага, то лежащими под ногами у свежеразмытого обрыва.

Ископаемые кости в красноцветных породах находили еще в начале прошлого века и немецкие горнорабочие при добыче строительного камня и русские рудокопы в приуральских медных рудниках. Затем много интересных находок было сделано в Северной и Южной Америке, Африке, а также в Индии, Китае, Австралии. Постепенно раскрывался перед учеными давно исчезнувший мир. В России в самом начале нашего века богатые захоронения ископаемых позвоночных открыл в пермских отложениях на реке Северной Двине В. П. Амалицкий. Найденные скелеты были смонтированы и составили Северодвинскую галерею — основу современного Палеонтологического[2] музея АН СССР. В дальнейшем ящеров перми и триаса изучали в нашей стране многие специалисты и прежде всего профессор И. А. Ефремов.

Исследования И. А. Ефремова продолжил его ученик Б. П. Вьюшков. Около двух десятков лет назад мне пришлось начинать под его руководством изучение ископаемых позвоночных. За эти годы я провел много раскопок. Накопилась масса впечатлений. Я решил рассказать о находках, позволивших прочесть новые интересные страницы истории жизни на Земле. Но прежде мне хочется вспомнить о Борисе Павловиче Вьюшкове.

Борис Павлович Вьюшков

С Борисом Павловичем мы были земляками. Он был не столько по годам, сколько по стремительному бегу в жизни значительно старше меня. Я познакомился с ним в 1952 году в Москве, когда студентом второго курса впервые приехал обучаться препарированию ископаемых костей в Палеонтологический институт Академии наук, где он работал в лаборатории профессора И. А. Ефремова. С тех пор мы неоднократно встречались и вместе бывали в экспедициях.

Отец Бориса Павловича — Павел Васильевич Вьюшков — до последних дней своей жизни заведовал у нас в Саратовском университете астрономическим кабинетом. Он умер лишь недавно, намного пережив своего сына. Это был очень высокий худощавый человек, до глубокой старости не расстававшийся с теннисом и плаванием. Его отличала необычная дотошность в работе. Интересными, наполненными оригинальными сведениями и расчетами, были популярные лекции по астрономии Павла Васильевича. Все лучшие черты отца унаследовали и его дети — рослые, спортмены и столь же дотошные люди.

Борис Павлович был крупный, физически сильный человек. Как и его отец, он увлекался спортом. Когда я впервые встретился с ним в Москве, он ходил на работу с теннисной ракеткой в портфеле. Любил гимнастику и мечтал выполнить по ней норму мастера.

Он был очень способным человеком. Школу окончил рано, подготовившись к экзаменам за последние классы вместе со старшей сестрой и сдав их экстерном. Это позволило ему уже в 20 лет закончить университет.

Б. П. Вьюшков был очень добр, но вместе с тем отличался большой принципиальностью, бескомпромиссностью, крутым и вспыльчивым нравом. Неуравновешенность сочеталась в нем с быстрой отходчивостью. В его жизни было много конфликтов. Твердость в отстаивании своих точек зрения проявилась у него уже при защите дипломной работы в Саратовском университете. Об этом рассказывала мне большой друг Бориса Павловича, его и мой учитель профессор В. Г. Камышова-Елпатьевская. Тогда двое, ныне уже покойных профессора, интересы которых затрагивали смелые выводы Вьюшкова, пытались заставить его изменить свою точку зрения, но Вьюшков не отступил от своих взглядов.