Поцелуй ангела - Сандра Мэй

Они и возникали – ровно по числу рабочих мест Джессики. Восемь пабов сменила она за неполные полгода, даже приуныла немного, но в этот момент Иман сказала…

Кто такая Иман? Что ж, в любом случае, это важно. Еще раз – немного в сторону.

Иман носила наибанальнейшую фамилию Смит, но лишь по одной причине: ее настоящую фамилию не смог бы выговорить никто на свете.

Дочь второго сына короля одного из племен, населяющих Центральную Африку, родилась, когда означенный второй сын учился в Сорбонне. Именно там, в Сорбонне, молодой Нгулаелели (учтите, это только половина его родового имени!) насмерть влюбился в очаровательную и шаловливую, белую, как никогда не виданный им раньше снег, и румяную, как восход над Сеной, Шарлотту Дюпре. Чувство оказалось взаимным – в результате на свет появилась малышка-шоколадка, которую назвали Иман; в лоне римско-католической церкви, к которой принадлежала Шарло, появился еще один сын… короче говоря, все поженились и были счастливы.

Потом, после окончания Сорбонны, Нгулаелели, разумеется, поехал домой – жена и дочь, разумеется, поехали за ним. Все было бы прекрасно – Шарло сразу влюбилась в Африку, а в племени ее приняли очень хорошо, – но Африка редко живет спокойно. Совершенно неожиданно разразилась война, которую в европейских газетах тактично называли «очередным пограничным конфликтом», безбожно путая названия племен и народностей.

В результате жестокого и кровопролитного боя малышка Иман в мгновение ока превратилась в круглую сироту и наследницу условного трона, что существенно сокращало ее шансы на выживание. Однако африканцы в массе своей очень чадолюбивы – раз, привычны к войнам – два, изобретательны – три. Трехлетнюю шоколадку завернули в какую-то пеструю тряпку, приторочили на спину крошечной черной женщине, и она со всех ног дунула в сторону Сахары.

Так Иман оказалась в племени масаев. Они вырастили девочку, а когда пришло время – отвели на границу и удостоверились, что Иман – вместе с потертым, но все еще несомненно шикарным кожаным рюкзачком от Шанель, в котором лежали все ее документы, – вошла в ворота миссии ООН, которые охраняли большие железные машины и высокие – превысокие белые люди в голубых шапках…

Так Иман вернулась к белым людям. Ей пришлось заново учиться жить с белыми в их мире, разговаривать на языке ее матери, носить неудобную и тесную одежду… По ночам Иман снились другие, яркие, словно бриллианты, звезды на черном бархате неба, жаркий ветер пустыни, огромная оранжевая луна, грозный львиный рык и неторопливые напевы масаев…

Она научилась всему – в ее жилах текла королевская кровь. В двадцать три года Иман – роскошная манекенщица с шоколадной кожей и голубыми, словно топазы, глазами – заработала неплохое состояние и уехала учиться в Англию. Лондон – этот кипящий котел народов и языков – легко и непринужденно принял принцессу в ряды своих обитателей. Иман нашла любителей африканской музыки (а чего их искать – вышел на улицу и громко позвал!), сколотила небольшую вокальную группу… короче говоря, зажила в свое удовольствие.

Джессика Лора Махоуни влюбилась (в хорошем смысле этого слова!) в Иман и ее подружек раз и навсегда во время одного из концертов. Затейливые переливы, пощелкивания и посвистывания напевов масаев заворожили дочь художницы и поэта. Джессика месяц моталась за группой Иман по всем ночным клубам Лондона и оксфордским студенческим кафе, в результате они неожиданно подружились.

Иман была старше всего на два года – но у нее за плечами была целая жизнь, а Джессика… Джессика понятия не имела, что ей делать со своей собственной. И вот тогда-то Иман и сказала…

– Джесс, прости, но это уже смахивает на мазохизм.

– Что именно?

– Ты с упорством, достойным лучшего применения, устраиваешься работать в кабак, тебя немедленно начинают лапать посетители, ты увольняешься… и идешь устраиваться в кабак! Прости, но для меня здесь налицо явное отсутствие логики.

– И что ты предлагаешь? Не увольняться из предыдущего?

– Не устраиваться в следующий, маленькая балда! Смени профессию.

– На что? Кому я нужна? Я же не умею ничего.

– Все когда-то ничего не умели.

– В «Макдоналдс» не хочу, у них вредная еда. В маникюрши противно, стричь я не умею, убираться в квартирах… нужны рекомендации. Остается официантка. Я больше ни на что не гожусь.

Иман нетерпеливо повела шоколадным плечом, на руках тихонько зазвенели серебряные браслеты. Они с Джесс сидели в кухне небольшой квартирки, которую Иман снимала на пару со своим бывшим коллегой по подиуму, неким Гаем. Гай был волшебный парень – махровый, простите за каламбур, гей, умница, фотохудожник и фотомодель… словом, очень хороший парень! Для Джессики, родившейся и выросшей в одном из самых одиозных кварталов Города фриков, Гай был нормален ровно в той же степени, что и любой другой человек… но мы отвлеклись.

Джессика печально уставилась на прозрачную кружку, расписанную диковинными цветами и птицами – Иман увлекалась на досуге росписью по стеклу.

– Джесс, ты просто ужасная лентяйка! Всего и дел – оторвать свою хорошенькую задницу от дивана, пойти в бюро трудоустройства, а лучше в парочку, и оставить там свое резюме. Хотя бы на временную работу тебя возьмут сразу же.

– Ага. Официанткой.

– Ну почему? Няней. Сиделкой. Уборщицей. Консьержкой. Телефонным оператором. Масса вакансий.

– Няней… Да нет вряд ли. Хотя детей я люблю. Мне кажется, я их понимаю.

– Еще бы! Ты не очень далеко от них ушла…

– Спасибо, дорогая Иман, я тоже тебя страшно люблю.

– Не обижайся. Это вовсе не оскорбление твоих умственных способностей. Просто… кто сохранил свою душу такой, как в детстве, кто так и не вырос до конца… тот понимает детей гораздо лучше. И они доверяют такому человеку. Это намного важнее педагогического диплома.

Джессика сдвинула брови и наморщила нос. Она считала, что вид у нее при этом становится серьезный – а Иман едва удерживалась от смеха при виде этой забавной мордашки.

– Что ж, ты меня вдохновила, принцесса. Завтра же иду в это самое бюро. И пусть великие дела не заставят себя ждать!

На следующее утро она действительно отправилась в бюро по трудоустройству, оставила свое резюме – а через два дня ей позвонили и пригласили на собеседование с домоправительницей семейства Линчей, миссис Триш Мэггот.

На первый взгляд ничего сложного не ожидалось. Миссис Мэггот недовольно оглядела Джесс с головы до ног (потом выяснилось, что она практически на весь окружающий мир так смотрит) и сурово сообщила, что «фарфор, разумеется, нет, нет и еще раз нет, но если в смысле общего коленкора – то да, пожалуй». Пока Джессика зачарованно размышляла над глубинным смыслом этого несомненно магического изречения, Мэгготша и менеджер бюро заполнили какие-то бланки, подсунули Джесси на подпись – и она попала в безраздельное рабство к Линчам…