Светлая Пасха. Семейное чтение - Михаил Вострышев

Откуда бежали они? Что гнало их прочь, наполняя сердца страхом? Меч неприятеля не сверкал над головами бегущих. Но вдали, на красном фоне неба, как бы охваченного заревом пожара, на вершине круглого как череп холма, – сухого, пыльного и чуждого растительности, исключая кое-где торчащего иссопа, – виднелись три креста, высоко вознесшиеся над городом. Там за минуту до этого совершилась казнь: распятый на кресте, скончался Сын Марии.

Не один несчастный умирал на этом месте позорной смертью, не на одну мученическую смерть смотрела толпа и потом спокойно расходилась. Но сегодня, когда покрытый смертельной бледностью Иисус из Назарета опустил голову на грудь и испустил последний вздох, земля содрогнулась, и тьма окутала город. Облака, которые с утра клубились в небе, мгновенно скрыли солнце от глаз теснившейся здесь толпы. Отдаленные пригорки и скалы, холмы и горы, городские храмы, дворцы, башни, до сих пор освещенные ярким светом и утопавшие в ослепительном пурпуре, сразу угасли. Быстро меркнул свет. Зловещий медно-красный сумрак окутывал окрестность и с каждой минутой сгущался все более и более. Казалось, что кто-то невидимый сыпал сверху на грешную землю тяжелую, подавляющую темноту. Воздух становился невыносимо душным. Угрюмые, как ночь, тучи огромными клубами надвигались на народ.

Мрак окутывал тела, висящие на крестах. На темном дереве тело Распятого посреди окружающего мрака казалось сотканным из лучей света. Грудь Его волновалась тяжелым дыханием, но очи все еще были обращены к небу.

Из глубины туч послышался глухой рокот. Вдруг с неведомой силой проснулся гром и с оглушительным треском перекатился с востока на запад. Он то стихал, то вновь усиливался и, наконец, раздался такой сильный треск, что земля потряслась в своем основании.

Когда земля перестала дрожать и тьма на минуту рассеялась, когда огромные линии молний разорвали тучи и солнце, точно окунувшее свои лучи в море крови, бросило свой багровый свет на землю, на кресты и оружие воинов, встревоженная толпа народа дрогнула и бросилась в бегство.

То тут, то там раздавались тревожные голоса.

– Небо горит! – кричали одни.

– Воистину умер Сын Божий, – повторяли бледные губы палачей.

– Горе тебе, Иерусалим! – восклицали женщины.

Народ неудержимо бежал к стенам Иерусалима, обращая по временам полные ужаса глаза назад, туда, где на фоне раскаленного неба виднелся черный крест Иисуса…

– Нет… Нет… – шептал Арус, учитель саддукеев, слывший мудрецом, но не раз обличаемый Сыном Марии. – Не может быть. Могила не выпускает своих жертв. Твое царство кончилось, Иисус Назарянин!

И, расталкивая толпу, он быстрыми шагами направлялся к дому, весь поглощенный волновавшими его мыслями. Многие хотели подойти к нему с просьбой объяснить непонятные явления, сопровождавшие смерть Иисуса, но, видя его озабоченный вид и нервную походку, когда он пробирался по дороге, запруженной волновавшимся народом, они молча расступались перед ним.

Он шел скоро, и расстояние между ним и его домом, облитым теперь багряными лучами заходящего солнца, уменьшалось с поразительной быстротой. Но, странное дело! По мере того, как он приближался к дому, его лицо бледнело все более и более, глаза заволакивались туманом, походка становилась неувереннее, и правая рука все чаще и чаще прижималась к сердцу, конвульсивно сжимая складки широкой, свободно сидевшей на нем одежды. Приблизившись к дому, он на минуту остановился, но потом, собрав остаток сил, поспешно вошел внутрь и направился к комнате своей единственной дочери, красавицы Ассики, оставленной им на попечение прислужниц. На пороге он остановился. Быть может потому, что ноги вдруг отказали служить, или он опасался опять увидеть погруженную в скорбь дочь. И действительно, она все также была бледна и печальна и тихо стонала, распустив в беспорядке свои роскошные волосы. Отец зашатался, и слезы горести заволокли ему глаза.

Лишь только Ассика увидела отца, она подбежала к нему.

– Отец! – воскликнула она. Он умер!

– Кто? – хриплым стоном вырвалось из уст Аруса.

– Он… Он… Иисус, – прошептали губы девушки.

При этих словах бешенство овладело саддукеем, и лицо его исказилось.

– Кто посмел сказать тебе о Его смерти?! Кто?! – крикнул он, смотря не бледных и испуганных прислужниц дочери, словно от них желая узнать истину.

Наступила минута грозного молчания. Потом голос его прогремел:

– Я велел вам стеречь ее, как зеницу ока, и молчать! Я сам хотел известить ее о смерти Того, Кого в безумие своем она приняла за пророка. Горе вам, ослушникам!

И, повернувшись к дверям, он крикнул:

– Плетей!

Но в ту же секунду Ассика бросилась к дверям и не позволила явившимся слугам прикоснуться к своим прислужницам.

Лицо Аруса побагровело от злости.

– Ты смеешь?! – прохрипел он.

– О, выслушай меня, отец, – с умоляющим видом припала она к отцу. Я все-все расскажу тебе, и ты увидишь, что они невинны. Они в точности исполнили твое приказание – стерегли меня и молчали. Я не понимала, что означает эта стража, для чего она окружает меня и молчит. Но безграничная тоска овладела всем существом моим, и я предчувствовала что-то страшное и вместе с тем великое. Я ничего, ничего не знала! Я не знала даже, что по улицам снуют толпы народа, куда-то спеша и перешептываясь друг с другом. Из окон своей комнаты, закрытых деревьями олив, я не могла ничего этого видеть. Все кругом безмолвствовало, всюду царила ужасная тишина. Долго ли это продолжалось – не знаю! Не то сон, не то забытье стали овладевать мною. Вдруг земля дрогнула, солнце погасло, спустилась тьма, и из груди моей вырвался крик. Не знаю, как это случилось, но я вдруг очутилась там, где на кресте умирал Сын Марии. На зловещем фоне туч я увидела лучезарное тело Его, слышала крик Его Матери, видела слезы Его учеников и тебя… Тебя, отец, уверяющего толпу, что царство Иисуса Назорея кончилось…

Молодая девушка затрепетала. Дрожь пробежала и по телу Аруса.

– Что это было: сон или явь?.. Не знаю, ничего не знаю! – продолжала Ассика. – Когда я открыла глаза, тьма рассеялась и на землю падали кровавые лучи солнца. Мои слуги лежали в беспамятстве, а передо мной стоял… Иисус таким, каким я видела Его во время воскрешения Лазаря.

– Ложь… Ложь… – прошептал Арус. – Не может этого быть. Он умер на кресте. Там, на Голгофе. Перед тобою была лишь тень, призрак. Ты видела сон.

– За что, за что вы убили Его? – с тоской в голосе спросила Ассика.

Арус жестом удалил прислужниц и остался один с дочерью.

– Не потому ли, – вопрошала она, – что Он исцелял больных и страждущих, возвращал зрение слепым, воскрешал мертвых, обещая верующим жизнь вечную?

– Он – богохульник! – воскликнул Арус.

Ассика опустилась на колени и припала к ногам отца.

– Нет, отец, – проговорила она. – Это был Сын Божий.

– Ты с ума сошла! – воскликнул Арус.

– Нет, отец. Ты видишь, что я в здравом уме.

Арус злобно захохотал.

– Бог, допускающий убить Себя!

– Да, для того, чтобы воскреснуть, и этой победой над смертью доказать Свое божественное могущество.

– Ты веришь этому, дитя?

– Он говорил это всем, у кого были уши слушать Его.

– Слово и дело – две вещи совершенно разные. И я могу сказать, что, коснувшись пальцем неба, свергну солнце на землю. Но сделаю ли это я?

– А если Он воскреснет, отец?

– Не безумствуй!

– Если Он воскреснет, ты уверуешь в Него?

– Не искушай глупым вопросом разум мудреца.

– Он воскреснет, отец, несмотря на твое неверие!

– Я выпрошу у Пилата стражу, чтобы Его не похитили из гроба. Мы сами будем сторожить Его, и ты пожалеешь о своем заблуждении, дитя мое.

– Только три дня, отец, только три дня. Тогда ты увидишь, кто из нас ошибался.

– Три дня, – повторил Арус. – Это три века ожидания.

2

Сумрак окутывал землю. С наступлением вечера все то, что сопровождало смерть Сына Марии, уходило куда-то далеко-далеко и казалось лишь тяжелым сном, который никогда более не повторится. Страх толпы постепенно проходил, на улицах города воцарилось спокойствие, и все возвращались к своим обычным делам. Только в душе фарисеев с каждой уходящей минутой тревога возрастала все более и более. Мысль о том, что Распятый должен восстать из гроба, не давала им покоя. И теперь они желали только одного, – чтобы эти три дня тяжелого ожидания прошли как можно скорее. Слабые и малодушные, они не верили в собственное торжество и боялись торжества Распятого.

Как и большая часть жителей Иерусалима, Арус ненавидел Иисуса. За что? Что мог кроткий Сын Марии, проповедовавший любовь и всепрощение, сделать ему? Ничего, что было бы достойно ненависти. Но Он нарушил Закон, Его возлюбили Ассика – и этого было достаточно. О том, что дочь увлеклась учением Христа, он узнал совершенно случайно, когда однажды начал хулить Его, а они с жаром и воодушевлением восстала на Его защиту. Да, она возлюбила Его, возлюбила восторженно, и каждая частица ее существа, каждый нерв бился и трепетал чистой любовью к Божественному Страдальцу. Ее душа рвалась к свету и правде, и в то время, когда старый мудрец углублялся в книги Писания, она, его единственная дочь, питала свое сердце живыми словами Христа. И когда Он с вдохновенным лицом говорил кротко и нежно с народом, ее душа отрывалась от земли и улетала в неведомый мир, полный чудных видений.