На ближних подступах - Николай Васильевич Второв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где же вы в таком возрасте работали? — нетерпеливо, но не без любопытства спросил Бормотов.
— Кто, мы? — старик заморгал красными, без ресниц веками. — Я тебе о себе толкую…
— Ну, ты. Где ты последнее время работал?
— Да ить я доложил, всю жись в Москве я, в столичном граде. Кабы дочь с места не сдернула, то теперь не точил бы я лясы тут с тобой. По ночам-то я кладбище сторожил.
Евдокия Степановна, которая все еще стояла у двери, решительно шагнула вперед:
— Уже полночь, дедушка, а у нас дела. Приходи завтра!
— Ты тут еще? — поворачиваясь на стуле, удивился дед. — Ить сказано тебе, выдь! Что разговору не даешь начаться?
«Бред какой-то!» — подумал Бормотов и сел за стол. Рука его потянулась к шее, вместо галстука — глухой ворот. Бормотов расстегнул крючок.
— Пожалуйста, побудьте в соседней комнате, Евдокия Степановна, — сказал он.
Девяностолетнего старика из кабинета не выведешь. А слушать старческую болтовню нет сил и времени. Спасительно зазвонил телефон, Бормотов схватил трубку. Но непрошеный гость терпеливо дождался конца разговора. Тогда Бормотов взял лист бумаги, карандаш, глядя в упор на старика, спросил строго, резко:
— Фамилия, имя, отчество?
— Судариков Аким Петров, — скороговоркой ответил дед и забормотал обрадованно: — Начальник, истинный господь, начальник!
— За каким делом пришел, Аким Петрович? Прямо говори!
— За утешительным, истинным словом пришел, — проговорил старик, и в лице его, странно стянутом морщинами к глазам, появилась выжидающая осмысленность. Он спросил:
— Людишки говорят, все начальники в бега напутились от немца. Правда?
— Нет. Из Осташева, если будет необходимость, уедут старики, женщины, дети. А начальство останется.
— Это как же? Немцу присягнете или царизьма опять установится?
— Нет, царизм не вернется. А немцев-завоевателей русский народ будет бить до нашей полной победы.
— Та-ак. А миром нельзя поладить, без кровопролитиев?
— Нельзя.
— Ожесточились, выходит.
Старик пожевал губами, сел прямо, зажав шапку под мышкой. И вдруг загорячился:
— А народ-то зачем тянете? Царь Миколай в германскую одних солдат выставлял и справлялся. Немец-то тогда к Москве и рыла не протягивал. А теперь, толкуют, супостат скоро в Москву въедет.
— Кто толкует? — Бормотов насторожился.
— Старики говорят, бабы.
— И что, все так говорят?
— Не все, греха на душу не возьму. Вчера бабка Варвара божилась, быдто из Москвы сюда партизанов рослых гонят видимо-невидимо, и быдто супротив тех партизанов немцу никак не устоять.
— Фу, ты дьявол! — вырвалось у Бормотова. Откуда? То, что пошли слухи об эвакуации, — это не удивительно. И вчера и сегодня в райкоме составляли план по возможному вывозу людей, хлеба, скота, ценностей. Об этом знали председатели сельсоветов и колхозов. Но партизаны! О создании партизанских отрядов на случай оккупации говорилось пока только в узком кругу работников райкома и райисполкома. И вот уже слухи! Хотя, конечно, они могли просочиться из западных районов.
«Да и не так уж плохо говорила бабка Варвара!» — вдруг подумал Бормотов и сказал старику:
— Вполне возможно, Аким Петрович, что партизаны будут воевать с немцами.
— Да что ты! — Дед вскочил со стула, полы полушубка нараспашку. — А ить я Варваре возразил — брехня! Вот ить не знаешь, где упасть… И то. На днях от вашего начальства один приходил, по пожарной части. Любопытствовал, нет ли на чердаке сена. Молодой, краснорожий. Дык он все ясно раскумекал.
— Что ясно? — Бормотов нахмурился.
— Все прояснил. Немец только против партейных ополчился. А простому люду он защитник. Колхозы долой, налоги все долой, землицы сколько хошь, столько и бери. Паши, сей, продавай, покупай — воля. И народ, мол, не дурак, в войну встревать не будет.
Бормотов понял, что спрашивать о фамилии «пожарника» и о его местопребывании бесполезно. Все, о чем говорил до сих пор старик, — это была смесь из его домыслов и противоречивых слухов тревожной военной обстановки. Но последние слова — вражеские. Иноземный ли он или местный, но это настоящий, заклятый враг.
— Ты все сказал, Аким Петрович? — спросил Бормотов.
— Да ить час и то поздний, кажись, все.
— Так вот… — Бормотов помолчал, подбирая доходчивые фразы. Он понимал, что его слова старик передаст другим людям. — Если ты, Аким Петрович, за правдой пришел, то изволь выслушать и запомнить.
— Благодарствую, — часто мигая, старик уставился на электрическую настольную лампу с матовым абажуром.
— У немцев теперь главный начальник Гитлер. Он приказал своим генералам и солдатам завоевать Россию. Гитлеру нужны наш хлеб, мясо, все наши богатства. Русских людей он считает за скотину. Его приспешники хотят убивать и таких, как ты, и помоложе, и женщин, и детей. Всех, кто им не нужен. Они мечтают оставить для Германии только рабов. Вот это правда.
— И так по-ихнему все и будет? — старик затеребил свою овчинную шапку.
— Нет, по-ихнему не будет. Наша армия, наш народ постоят за себя. Нам сейчас трудно, но армии Гитлера скоро будет еще трудней. И Москву они не возьмут!
— Дай-то бог! — Старик протяжно вздохнул.
— Армия Гитлера несет народу смерть, мы сражаемся за жизнь. Поэтому народ с нами, и мы победим.
Бормотов терпеливо ждал, не спросит ли старик еще о чем-нибудь. Но он вдруг поднялся со стула, шмыгая валенками, направился к двери. Уже у порога обернулся, не надевая шапки, заговорил сбивчиво:
— Всю жись в Москве служил. При царизьме господ много было. И все по шее любили, по шее… А ты уважительный. Дай тебе бог, благодарствую…
В дверях появилась Евдокия Степановна. Посторонилась, пропустив старика, сказала:
— Вас ждут, Александр Иванович.
3
Вошли двое: секретарь райкома по кадрам Василий Федорович Проскунин и агроном райземотдела Алексей Васильевич Горячев. Они были с портфелями и тоже в костюмах военного покроя.
— Здравствуйте, Александр Иванович! — сказал Проскунин громко.
— В честь чего это? — удивился Бормотов. — За день-то сегодня раз десять виделись!
— Ошибаетесь, секретарь, отстаете от жизни. — Проскунин пояснил: — Двадцать одну минуту уже в новых сутках прожили.
— Ну, педант! — Бормотов покачал головой. Отвечая на шутку, спросил: — Точность старая. Из отдела кадров или уже в новую должность вжился?
Все трое улыбнулись, поняв, о какой должности упомянул Бормотов. Два дня назад райком наметил Проскунина командиром первого, пока еще не существующего партизанского отряда. Горячева — комиссаром. Сейчас, ночью, как раз и предстояло создать этот отряд на бумаге. Потом будет еще работа, кропотливая, с живыми людьми, с каждым в отдельности. А пока это.
— Садитесь, товарищи! — предложил Бормотов. — Начнем. В подборе людей нам ошибаться нельзя. Тут, как в пулеметной ленте. Попадет один негодный патрон — и захлебнулся «максим», и враг
