Дамоклов меч (Из цикла Венок сюжетов) - Анатолий Гребнев

Что подвигло Аркадия на такой шаг и что он испытывал, расставаясь со свободой, - всего этого мы так никогда и не узнаем. Аркадий Фаустов обычно не откровенничал с приятелями, больше отшучивался, и не потому, что был скрытен, а потому, скорее всего, что не откровенничал и с самим собой, то есть не имел вредной привычки самокопанья, обнимал умом предметы сиюминутные, но никак не метафизические - счастливое, скажем мы, свойство натуры. Впрочем, факт женитьбы мало что менял в его жизни, по крайней мере, на первых порах. Все осталось как было, прибавился женский голос по телефону.

Куда существенней было то, что происходило на работе - в учреждении, куда он теперь ездил почти ежедневно и где, никак для этого не стараясь, приобретал власть.

3

Вот теперь о власти. Если верно, что короля играет свита, то надо признать, что иногда она это делает с великим удовольствием. Не прошло и нескольких месяцев, как Аркадий Аркадьевич, по-прежнему доступный и обаятельный, свой в доску, - заходи не стесняйся, - уже чем-то и кем-то распоряжался, кого-то чем-то оделял, а кому-то, случалось, и отказывал, и в приемной у него, среди коллег, приходивших со своими заботами, то есть что-то просить, можно было встретить мировую знаменитость, того же Х. или Ш., и это - в порядке вещей.

Как уже сказано, Аркадий Аркадьевич, будучи при таком месте, умудрился не нажить врагов даже среди такой капризной публики. У него обнаружилась замечательная память - и на имена-отчества в том числе, главное же - на предметы, события и просьбы, так что ни об одной из них не приходилось напоминать, он сам мог напомнить при случае: "ты ведь просил" или "вы, кажется, просили... так вот, удалось выяснить то-то и то-то".

Много ль вы встречали таких начальников?

Просьбы были все больше бытового свойства, касательно разных благ, доступных, как ни странно, не каждому. Но существовали материи и более сложные, в которых приходилось ориентироваться, и делать выбор, и принимать решения, порою даже рискованные. В музыке, как известно, шла борьба. Рядом с музыкой, понятной народу, существовала и музыка, народу чуждая: формализм, модернизм и прочие "измы", взятые на вооружение - да, совершенно верно, - нашими идейными противниками, реакционными кругами и иже с ними. Все эти извращения в виде додекафонии (словечко-то какое!), конкретной музыки (то же самое, надо понимать, что абстрактная живопись), не говоря уж о пресловутом рок-н-ролле, находили себе поклонников в среде неопытной молодежи, да и, что тут скрывать, людей постарше.

Положение осложнялось тем, что на вредных позициях стояли чаще всего талантливые люди, на позициях же правильных - люди бездарные, с этим, хочешь не хочешь, приходилось считаться. Талантливые и чуждые пользовались к тому же покровительством заграницы. Одним словом, вместо старой прямолинейной политики требовалась политика новая, утонченная, с известной уступкой отечественным авангардистам, что уж тут поделаешь. А начнешь уступать - поднимают голову свои же правоверные: вы что ж, братцы, совсем потеряли чувство реальности?.. Нет, братцы, это вы его потеряли... В общем, попробуй покрутись между теми и этими.

Аркадий Аркадьевич, как нетрудно догадаться, ловко управлялся с этой задачей, умея внушить каждой из противостоящих сторон, что защищает, как может, именно ее интересы.

Собственные его симпатии склонялись скорее в пользу непризнанных гениев, как их называли. К одному из них, композитору Валерию Бровкину, Аркадий Аркадьевич питал даже особую слабость. Бровкин Валерий был отчаянный авангардист, человек крайних взглядов, резких высказываний, пьющий, но, что поделаешь, талант. В лице Фаустова он приобрел поклонника и покровителя. Обычно между признанными и непризнанными существуют отношения скрытой, а когда и явной вражды и взаимной зависти. Понятное дело, непризнанные завидуют тем, кто, по их мнению, незаслуженно занял место на Олимпе. Но этим-то чему завидовать? Не будущей ли славе, которая уж наверное, как не раз бывало, поменяет местами фаворитов и неудачников? Не потому ли так нервничают фавориты?

Вот уж от чего был непритворно свободен Аркадий Аркадьевич. Черт возьми, в нем все-таки жил художник, и не Сальери, а Моцарт, что бы там ни говорили. Спросите у Дианы, сколько раз в домашнем кругу, среди самых близких, он превозносил талант Валерия Бровкина; случалось, бросался к роялю, чтобы наиграть по памяти какую-то полюбившуюся ему тему или даже фрагмент. И говорил при этом "мы, старики" и "они, молодые", на что Диана всегда отвечала: "Какой же ты старик, посмотрись в зеркало!" - и была права.

В зеркале отражалась приятная наружность молодого еще человека с ранними залысинами, в свитере, облегающем небольшое пока брюшко, но все еще полного жизни, не чуждого ни увлечений, ни некоторых грешков. Будь он повыше ростом и избавься от брюшка, можно было б считать его неотразимым; тут, впрочем, у всякого свой вкус.

4

Студентом второго курса консерватории Аркадий Фаустов подрабатывал в тогдашнем радиокомитете на Пушкинской, делая аранжировки народных песен по десяти рублей за штуку. Дело нехитрое, работы на два-три часа, трудность заключалась лишь в том, чтобы получить заказ. Одним прекрасным днем, когда в унылых коридорах, как всегда, толокся разный народ, и голодный Фаустов тоже был тут как тут, ему встретился знакомый парень, то ли Игорь, то ли Олег, имени он твердо не помнил, помнил только, что этот Игорь, он же Олег, стихотворец, мастер экспромтов, где-то они когда-то гуляли в одной компании, и парень этот сочинял на ходу стихи. Так вот. "Послушай, - сказал Олег, пусть уж он будет Олегом, - послушай, хочешь заработать четвертной? Вот тебе стихи. Попробуй на них музыку - и прямо сюда, в двадцать четвертую комнату, к Марине".

Аркадий сунул в карман листок, вечером вспомнил о нем, стихи были ничего, с рифмами, одна даже совсем хороша: "в один присест" и "невест". Вот в один присест и сочинилась мелодия, которую назавтра же и принес Фаустов в 24-ю комнату, к Марине, предвкушая гонорар в размере 25 рублей в ближайший, как хотелось надеяться, выплатной день 10-го числа.

Результат превзошел ожидания - по крайней мере, в тысячу раз, если считать на деньги. Для непосвященных: по действующему закону с каждого публичного исполнения вашего сочинения, будь это хоть песня, исполненная оркестром в ресторане, взимаются обязательные отчисления в пользу автора, и это в любой точке страны. Есть песни, принесшие авторам состояния, и мы имеем в данном случае как раз такой пример.

Так Аркадий Фаустов, оставаясь многообещающим симфонистом, открыл в себе и талант песенника.

Приятель его Игорь-Олег также не остался внакладе. Годы спустя Аркадий встретил его в дачном поселке за рулем новенькой "Победы". "Жигули" только еще начинались, все было впереди.

К концу шестидесятых - началу семидесятых материальное положение Фаустова, можно сказать, вполне определилось как достаточное (от слова достаток), и это имеет, как мы увидим, немаловажное значение для нашей истории. Можно съязвить, что Диана пришла в этом смысле на готовое. Но можно сказать и так, что как раз ее трудами и было сохранено и приумножено то, чем обладал молодой легкомысленный баловень судьбы.

Диана менялась неуклонно и незаметно, как могут меняться только женщины, и притом, заметим, не в худшую сторону. Еще недавно в телефонном разговоре она говорила кому-то, прощаясь: "Ну давай", - от чего Аркадия всякий раз передергивало. Однажды он сказал ей со смехом про это "ну давай". Удивилась, не поняла. Но больше "ну давай" не было, да и звук стал потише, а то ведь разговаривала, как с почты в райцентре, и всегда подолгу, десять раз одно и то же. Она оказалась способной ученицей, хватала на лету. Уже вскоре в телефонных делах появилась краткость, доступная, как мы знаем, далеко не всем, и даже такое присловье: "Не будем терять времени".

Времени Диана и впрямь не теряла, взяв в свои руки, так уж оно само получилось, содержание дома и всякие другие заботы, сопровождающие жизнь мало-мальски обеспеченных людей в наших ненормальных условиях.

Попробуйте-ка починить забор на даче или поставить на профилактику автомобиль, перед тем объездив полгорода в поисках какой-нибудь детали, и это при том, что всюду чего-то нет, а кого-то не дозовешься, а кто-то и вовсе запил, а договаривались на вторник. Если вам случалось видеть писательских или композиторских жен в закутке сберкассы в Лаврушинском переулке, куда они обычно заезжали (не ведаем, заезжают ли теперь) за деньгами, и прислушаться к их разговорам - все на ходу и вечно некогда, - вы вполне могли оценить героизм этих особенных женщин. Уж если какая из них в норковой шубке или модной дубленке и "Волга" с шофером ждет у подъезда, погасите в себе нехорошие чувства, знайте, что все оплачено нелегким трудом, ибо быть женою знаменитости - труд.

А если у нее еще и открытый дом, то есть в любой момент - гости, а значит, всегда накрыт стол, и хозяйка при этом должна быть в форме, даже когда валится с ног, - возьмите во внимание еще и это, и вы получите портрет той, о ком говорили, признайтесь, с вечной ухмылкой: "Ах, жены! знаем мы этих жен!" Не знаете вы этих жен.