Дорожные разговоры - Владимир Заяц

На первом этаже располагались классы, оборудованные партами самых различных размеров, окрашенными в разнообразнейшие оттенки классических школьных цветов - желтого и черного. По одному, а то и по два окна в каждом классе было забито фанерой, потемневшей и расслоившейся от дождей.

На втором этаже - спальни. Левое крыло отвели девочкам, правое ребятам. Там, где кончалась последняя наша комната и начиналась их, пролегала нейтральная полоса. Если днем с оговорками и соблюдением ряда условий, типа "вражеского" эскорта из нескольких человек, проходить на чужую сторону не возбранялось, то в вечерние сумерки (а электричества тогда часто не было) граница становилась священной и неприкосновенной. Но нарушалась, нарушалась священная линия. И с лихим уханьем мчались на прорыв самые отважные, а навстречу неслись визг, вопли, суматошный шум. И взвивались под самый потолок перья из подушек, разящих "врага".

Ели мы хоть и не совсем досыта, но и не голодали. Старшее поколение помнит, как тяжело было с продуктами в первые послевоенные годы, но нам доставляли и мясо, и масло, и консервы, оставшиеся от ленд-лиза, иногда, по субботам, белый хлеб. Мы его тогда уважительно называли булкой.

В глубине двора стоял ветхий дощатый флигелек, побеленный сероватой известкой. Его плоская, крытая прогнившим рубероидом крыша поросла травой, и зимой из-под снега, укрывающего ее, торчали высохшие жесткие стебли полыни, дрожащие под порывами холодного ветра. Флигелек использовали под склад, и громоздились в нем две огромные кучи хлама, состоящие из обломков той многострадальной мебели, которая зовется школьной.

Котельная находилась метрах в тридцати от флигелька у забора, отделяющего двор детдома от дворика чьей-то запущенной дачи. Котельная представляла собой приземистое, со вздувшимися стенами здание и была всегда окружена клубами пара, усеяна вокруг ржавым, хрустящим под ногами угольным шлаком. Вот о ней, об этой котельной, и пойдет дальше речь.

Это случилось ясным морозным днем. В глубине двора что-то глухо и сильно ухнуло, лопнуло, заскрежетало; потом из глубины низких звуков стремительно взвился напористый высокий звук, и тотчас же коротко задребезжали оконные стекла.

В следующую же секунду разом хлопнули крышки парт, и весь класс оказался у окон. Мы увидели, как вырвался из открытой двери котельной багровый язык дымного пламени. Истопник, покуривающий рядом, сидя на поленнице дров, отшатнулся. Поленница рассыпалась, и он упал на спину, вытянув палку-протез и дергая здоровой ногой в заплатанном валенке. Через несколько мгновений, прорвав крышу и отбросив далеко в стороны лохмотья рубероида, ударил в небо столб пара - тонкий, прозрачный у основания и мохнато клубящийся вверху.

Мы завопили и ринулись к выходу, но там, растрепанная и бледная, стояла завуч - худенькая женщина в модном тогда пиджаке с широкими ватными плечами. Она расставила руки и сказала одно только слово: "Не пущу!" - но сказала так решительно, что стало понятно - здесь не пройти. Мы тут же круто развернулись и с еще большей скоростью загрохотали кирзовыми ботинками по ступенькам, направляясь к окнам второго этажа.

Там, внизу, трое старшеклассников волокли обледенелую бочку. Тянули двое, а третий бестолково суетился, пытаясь помочь, но только мешал. Долговязый директор - в куцем пиджачке с поднятым воротником - бегал по скользкому краю крыши. В руке он держал тяжелый лом, не зная, что же с ним делать. Директор жестами торопил ребят и то и дело поправлял спадающие очки.

Когда бочку подтащили, оказалось, что воду невозможно набрать из-за толстой корки льда. Директор, найдя применение лому, принялся бить лед. На его место забрались две молоденькие учительницы и стали бросать через дыру внутрь котельной снег, загребая его фанерными лопатами.

Вскоре снизу стали подавать ведра с водой. Веревки, которыми поднимали ведра, быстро обледенели, превратившись в негнущиеся твердые палки. Они так и норовили выскользнуть из рук. Из котельной раздавалось мощное шипение, и из двери, стелясь по потемневшему снегу, валили клубы густого тяжелого пара.

Истопник, задрав голову, торопливо хромал взад-вперед вдоль котельной и покрикивал:

- А ну, давай! Это самое... Быстренько! Ладненько! Дружненько! - И заканчивал тихо и удрученно, только для себя: - Это же надо! Ах ты, отрава!

Вот как случилось, что среди зимы, в двадцатиградусный мороз, детский дом остался без отопления. Заметь себе, это была первая послевоенная зима. Многие дети не имели теплого белья. Я не ропщу: вся страна тогда лежала в развалинах, все лучшее направляли детям, но всех сразу обеспечить было невозможно.

Котельную требовалось починить в кратчайшие сроки! Во что бы то ни стало! Но бывший наш директор, Петр Иванович, добрейшей души человек, представлял собой нередкий у нас образец полной житейской неприспособленности. Все заботы по восстановлению котельной взяла на себя завуч, та самая, которая в день аварии не выпускала нас на улицу.

Учился я тогда в четвертом классе, во все подробности, естественно, посвящен не был, многое додумываю только теперь. Но всем тогда казалось, что восстановление котельной - задача, похожая на боевую!

Но увы! На пути встало два препятствия. Первое: огнеупорный кирпич большой дефицит. Конечно, детскому дому не отказали бы. Но пока то да се: выписать, привезти - доставка могла затянуться на несколько дней. Второе препятствие: каменщики заверяли, что быстрее, чем за неделю, в такой мороз восстановить котельную невозможно. Слишком долго придется делать кладку, еще дольше ждать, пока она подсохнет. Если все сложить, почти две недели получается.

И вот, когда все отчаялись, явился Мастер - обыкновенный человек, одетый так, как одевались люди его возраста и профессии. На нем была темно-синяя фуфайка, шапка-ушанка и черные высокие валенки с калошами. Я видел, как он солидно пересек двор и скрылся в кабинете директора. Через несколько минут Петр Иванович выскочил из кабинета в полутемный коридор взъерошенный, радостный, без очков.

- Ура! - тихо крикнул он, оглядываясь на дверь. - Обещает восстановить за три дня. И кирпич достанет! Нужно только двух помощников.

Мгновенно сообразив, что меня могут оттеснить старшеклассники, я пробился сквозь толпу, окружившую директора, и, чуть не плача, воскликнул:

- Я! Меня!

Директор посмотрел на мое отчаянное лицо, улыбнулся и сказал:

- Первый помощник есть. А вторым будет... - и он назвал фамилию старшеклассника, известного силой и сноровкой.

В тот же вечер кирпич был привезен на полуторке с военными номерами. В ответ на осторожные вопросы, откуда привезен кирпич, хмурый водитель, сплевывая сквозь зубы, односложно отвечал: