Маршал Жуков. Опала - Владимир Карпов

Потом пришла радость. Безграничная, легкая, светлая, с маленьким сомнением в глубине души: неужели и вправду все кончилось?!

Это личные ощущения. Не могу утверждать, что все фронтовики (да и те, кто жил в тылу) чувствовали то же, но нечто похожее несомненно. А в масштабах исторических, государственных наступал новый этап бурного двадцатого века. Ох и грозный век выпал на нашу долю! Только в первой половине его прогремели две самых истребительных мировых войны.

Наше поколение узнало, как начинается война и как перемалывают ее безжалостные жернова миллионы людей. Теперь мы познали на себе, что означают слова — война есть продолжение политики иными (вооруженными) средствами. Предстояло спокойно оглядеться и понять, что же мы натворили? Об этом мудрец сказал: «История — это политика, обращенная в прошлое». Опять политика! Но эти две политики мы уже попробовали. А какая политика начинается? Конец войны — начало чего? Мы знали об этом по учебникам, книгам, кинофильмам да картинам в музеях. Что же вспомнилось? Как завершались войны и как люди вступали в мир? Захват, дележ добычи, месть за погибших родственников и друзей, пьянство и обжорство в домах побежденных, насилие над женщинами, мародерство и постепенное разложение армии. Во все века завоеватели грабили, разрушали, жгли захваченные города. В древние времена жителей истребляли или обращали в рабов. Извините за хрестоматийные примеры, других просто нет. История одна, в ней ничто не меняется.

Так в 147 году до нашей эры римляне после трехлетней осады штурмом взяли Карфаген и не только разрушили до основания один из красивейших городов того времени, но еще и распахали его территорию, чтоб никогда не возродился! Жители Карфагена были обращены в рабов и распроданы.

После вступления в Москву Наполеона от нее осталось пепелище. Правда, французам помогали жечь патриоты, но как бы там ни было, а от первопрестольной после врагов тлели одни головешки да несколько обгоревших каменных строений.

Однако бывало и иное — русские войска, изгнав Бонапарта, вступили в Париж и не тронули его жителей, пощадили, не мстили за убитых в боях, да и без боев, соотечественников, не рушили, не грабили дома, как это делали французы на нашей земле.

По замыслу Гитлера, после захвата Москвы, ее надлежало сравнять с землей и затопить. Там, где находился город, должно образоваться море, чтобы никогда не возродилась столица русского народа. Ни один ее житель — будь то мужчина, женщина или ребенок — не должны покинуть Москву — всех уничтожить! Фюрер явно хотел превзойти завоевателей Карфагена!

И, повторяя благородство своих предков, российские воины (немцы всех советских воинов независимо от национальности звали русскими), войдя в Берлин, не грабили, не разрушали, не мстили. Наша армия проявляла великий гуманизм и благородство. И было это не легко и не просто. Ну, а если и случались поступки, похожие на те, что творили завоеватели в далекие времена, так это были единицы, к тому же за такое карали.

Жуков обошел пешком центр города, ездить по улицам еще было невозможно, они были завалены обломками рухнувших зданий, побитой техникой, вражеской и нашей.

3 мая Жуков в сопровождении генералов и офицеров своего штаба пришел к рейхстагу. Об этом эпизоде, небольшом, но значительном в историческом плане, мне пришлось услышать достоверный рассказ полковника Зинченко Федора Матвеевича:

— Я командовал 756 стрелковым полком 150 стрелковой дивизии. 24 апреля мы первыми ворвались на окраину Берлина, а 30 апреля наши бойцы водрузили знамя победы над рейхстагом.

— Кто придумал, кто начал делать надписи на стенах рейхстага? Может быть, ваши бойцы, как только вышли к его стенам?

— Нет, мы еще вели бой внутри здания, а надписи уже появились. Я вышел из рейхстага после боев, смотрю, уже весь низ исписан. Стали подниматься выше, на плечи друг другу вставали. А потом лестницу нашли в подвале, притащили и расписали весь дом до самых карнизов.

— Жуков тоже расписался?

— Да, и он, и сопровождавшие его генералы.

— А как это произошло?

— Первым его встретил один из моих комбатов — капитан Неустроев, а потом и я подошел, как только мне сообщили, что командующий фронтом прибыл. Жуков читал надписи на стенах, улыбался, был очень доволен. Спросил: «Как же наверх, до карнизов добрались?» Я рассказал, показал лестницу. Неустроева спросил: «Ну, вы, конечно, первым расписались?» «Никак нет, товарищ маршал, — ответил капитан, — пока мы фашистов внутри добивали, тут уже другие свои надписи сделали».

Жуков больше часа беседовал с солдатами, которые ходили за ним вокруг рейхстага, а потом и сам расписался на одной стене…

* * *

Я был в рейхстаге в шестидесятых годах, внутри на первом этаже немцы устроили выставочный зал. Все здание еще не было капитально отремонтировано, однако снаружи стены оштукатурены и все надписи, в том числе и подпись Жукова, уничтожены.

В связи с этим мне вспомнились слова Георгия Константиновича, которые он сказал капитану Неустроеву, в утешение, что бойцы его батальона не первыми расписались на рейхстаге:

— Это не беда, свои имена вы и без того вписали в историю на веки вечные!

* * *

Немцы боязливо выглядывали из подвалов — ждали обещанной гитлеровской пропагандой кровавой расправы.

Но загадочные русские стали расчищать улицы, гасить пожары.

Позднее, на пресс—конференции Жукову был задан такой вопрос:

— Для многих в мире осталось загадкой — как удалось сдержать гнев и мщение, когда советские солдаты вступили в Берлин, изгнав врага, допустившего невиданные зверства на нашей территории?

Жуков ответил:

— Честно говоря, когда шла война, все мы, и я в том числе, были полны решимости воздать сполна фашистам за их бесчинства на нашей земле. Но мы сдержали свой гнев. Наши идеологические убеждения, интернациональные чувства не позволили отдаться слепой мести. Огромную роль тут сыграла воспитательная работа и великодушие, свойственное нашему народу.

Да, непросто было проявить наше извечное благородство! И дело не только в душевных переживаниях. Гнев сдержать — это полдела. Истинное благородство было еще и в огромных трудах. Город был переполнен трупами людей и животных. Только в метро, затопленном по приказу Гитлера (вот уж точно по поговорке: «как сельди в бочке»), тоннели и станции были забиты трупами женщин, детей и стариков.

Надо было спасти уцелевших жителей от эпидемии, которая неминуемо разразилась бы в наступившей жаркой погоде.

Четыре миллиона жителей, оставшихся в каменных джунглях без воды и продовольствия, надо было накормить и напоить. Голодные, обессилевшие (многие раненые) люди лежали в развалинах и подвалах, некоторых трудно было отличить от трупов. Обходя ближние к штабу улицы, Жуков все это видел. Он приказал войскам оказать помощь населению Берлина.

Были развернуты пункты питания. Армейские полевые кухни готовили пищу на перекрестках улиц и здесь же выдавался хлеб. Солдаты вместе с недавно враждебным населением расчищали улицы, вывозили раненых и трупы. Через несколько дней город был приведен в удовлетворительное санитарное состояние. По расчищенным улицам стало возможным регулярно подвозить продукты.

Вскоре были отремонтированы и заработали больницы, школы, кинотеатры.

«Где можно найти в истории такую оккупационную армию, — писал Отто Гротевюль, — которая пять недель спустя после окончания войны дала бы возможность населению оккупированного государства создавать партии, издавать газеты, предоставила бы свободу собраний и выступлений?»

Все эти огромные труды и усилия происходили, конечно же, не только по доброте и желанию наших солдат и офицеров. Нужна была четкая организация и соответствующее материальное обеспечение. И главным организатором, как в дни боев, стал маршал Жуков.

Военный совет, под руководством Жукова, для поддержания порядка создал в городе комендатуру — первым комендантом Берлина стал один из тех, кто умело освобождал город от фашистов, генерал—полковник Берзарин. Были созданы комендатуры и в других городах.

Учитывая наступившую весну, советское командование организовало посевную, населению были выделены тракторы, горючее, семена, делалось все необходимое для восстановления хозяйства.

Между тем, уцелевшие руководители фашистского рейха не теряли надежды сохранить не только себя, но и нацистское государство.

Как известно, Гитлер перед тем, как покончить жизнь самоубийством, написал два завещания — одно личное и второе политическое.

Выполняя волю фюрера, гросс—адмирал Дениц сформировал правительство и обосновался с ним в городе Фленсбурге, который находился в английской зоне оккупации.

Я считаю, мне и читателям очень повезло: передо мной сидит человек, который говорит: