Под счастливой звездой - Иван Кулаев

Софья Шелестова была, очевидно, незаурядной женщиной. Спустя сто лет среди населения тех мест, где жила бабушка Софья, сохранилась память о ней как о добром, отзывчивом, энергичном и умном человеке. Не могла он£ остаться и не осталась равнодушной и пассивной к такому явлению, как крепостное право. Не осталась она равнодушной и к существовавшему тогда бесправию, к произвольным поборам с крестьян, к двадцати пятилетней рекрутской службе, когда двадцать пять лучших лет человеческой жизни отдавались на отбывание воинской повинности.

Окрестные слободы приглашали бабушку Софью на сходки, выслушивали ее мнения и безоговорочно принимали делаемые ею предложения. Бабушка пользовалась большим авторитетом.

Эту полезную деятельность Софьи Орловой власти признали, однако, революционной, направленной против существовавших правительственных порядков, и в 30-х годах прошлого столетия бабушка Софья, по указу императора Николая I, была сослана в Сибирь на каторгу.

Трое сыновей росли у Акима Орлова: старший Василий, средний Алексей и младший Андрей. Воспитанием всех троих ведала бабушка Софья.

Самым способным, разумевшим грамоту, что в те времена случалось не часто, был отец мой, старший из братьев, Василий. На него, тогда еще юношу, возложил дед Аким руководство кожевенным заводом, предоставив ему полную самостоятельность во вверенном его заботам деле. По инициативе моего отца был организован сбыт продуктов производства его завода на Кавказ, благодаря чему завязались у него знакомства и дружба с князьями из горцев. Одежда горцев настолько пришлась ему по вкусу, что он стал с тех пор и сам носить черкесский костюм.

Уходили годы. Приблизилось время отцу моему и на себе испытать суровый режим николаевской военной службы: пришла очередь Василия Орлова отбывать воинскую повинность. Возможностью нанять вместо себя рекрута отец воспользоваться не захотел. Не потому, что материальные средства исключали эту возможность — нет, основная причина была в том, что внутренние убеждения моего отца не позволяли ему посылать вместо себя другого на каторгу. Да, на каторгу! Какое более подходящее название придумаешь для военной службы того времени?..

Против воли моего деда отец уехал на Азовское море. Население прилежащих к этому морю районов не подлежало в то время отбыванию воинской повинности. Молодой, энергичный, полный сил и жажды деятельности, отец мой решил заняться судостроительством. На его счастье или несчастье, не знаю, подвернулась работа: надо было поднять затонувшую баржу с товаром. Отец внес залог в обеспечение исправности работ и обязался, в случае неудачи, уплатить неустойку. На этот раз ему не повезло. Баржу благополучно подняли со дна и начали ставить ее на леса, но по неосторожности ли или потому, что не все было предусмотрено, баржа, почти в самый последний момент, перевернулась и со всем грузом пошла снова на дно моря.

Эта неудача заставила моего отца бросить свои начинания на Азовском море и вернуться на родину. Избежать воинской повинности ему так и не удалось. Но выпавшие на его долю испытания не сломили его и не изменили его убеждений. На военной службе он продолжал возмущаться и открыто высказываться против сурового, бесчеловечного военного режима, отчетливо представляя себе возможные последствия своего поведения: он совершенно сознательно, в силу своих убеждений, решил сменить военную службу на каторгу. Не надо забывать, что отец мой воспитывался в революционные годы, годы появления политических кружков и восстания декабристов. Способный, любознательный и восприимчивый юноша, под соответствующим руководством умной и развитой бабушки Софьи, он много читал и, конечно, не мог не знать и не разделять идей декабристов. А эти идеи признанием со стороны правительства не пользовались. Кончилась эта история тем, чем она и должна была кончиться: отец мой, Василий Орлов, как когда-то бабушка моя, Софья Орлова, был сослан в Сибирь, на каторгу.

Казалось, над жизнью моего отца следовало поставить крест. Однако судьба судила иначе.

В Сибирь по этапам круглый год двигались партии ссыльных. Разный люд попадал в эти партии. Нередко встречались там, так сказать, «странники по призванию», для которых весь смысл существования заключался в вольной, бродячей жизни. Не бродяжить — скука заест! Не бродяжить — значит не жить. Дойдет такой «прирожденный бродяга» до места ссылки и при первом удобном случае, с полевых работ или лесозаготовок, убежит на волю. Лето он проводит на лоне природы. Много ли надо человеку, чтобы не умереть с голоду? Выпрашивая милостыню, пробирается такой любитель вольной жизни, человек без родины, без дома, не имея никакой определенной цели, по направлению к России. На зиму он всегда обеспечен кровом и пищей. Заявляется такой бездомник зимой в полицейский участок и откровенно сознается, что он — человек без роду и племени, не знает, как его зовут, где он родился. Такого «вынырнувшего из неизвестности» бродягу заключают, для исправления, в тюрьму. Быть на государственном иждивении для него дело привычное: ему только этого и надо. Отсидит зиму, а весной тем же самым, давно знакомым ему путем, по этапам, направляют его опять к месту поселения. Снова до зимы обеспечен он своим любимым занятием — бродяжничеством. Но разве возможно, чтобы такой любитель вольной жизни твердо осел на каком-нибудь определенном месте?

Нередко между ссыльными заключались соглашения о перемене фамилий. За известную плату человек, который уже отбыл каторгу и должен выйти на поселение, меняется фамилией с другим осужденным на каторжные работы на тот или иной срок. Подобные соглашения происходили в присутствии свидетелей из ссыльных, и условия этого своеобразного договора строго соблюдались заключавшими его сторонами.

Случилось, что в одной партии с моим отцом оказался ссыльный Василий Кулаев, по происхождению грузин, который направлялся на поселение в Енисейскую губернию. Вероятно, за какое-то вознаграждение со стороны моего отца Кулаев согласился обменяться с ним фамилией.

Когда партия, о которой идет речь, прибыла к месту назначения, тюремный смотритель вызывает ссыльного Василия Кулаева. Выходит Василий Орлов — мой отец.

— Василий Кулаев? — спрашивает смотритель.

— Я! — отвечает отец.

— Выходи, свободен!

Никаких документов, удостоверяющих личность ссыльного, на руках у него нет. При желании его личность можно установить по фотографическим карточкам, прилагаемым к документам ссыльного. Но при несовершенстве фотографических снимков и однообразной одежде ссыльных трудно различать их друг от друга. Да и, вероятно, смотрителю казалось скучным и ненужным рыться в документах: к чему еще эти формальности, если сам человек налицо?