У истоков нового сознания - Игорь Мотяшов

Почти все они, подобно Акимову и Кате, тоже куда-то идут и едут каждый по своим неотложным и, как ему представляется, крайне важным делам. Но хотя пути их пролегают по одним и тем же дорогам, вдоль одних и тех же рек - Оби, Парабели, Кети, Чулыма, Юксы, через одни и те же села, постоялые дворы заимки, охотничьи становья, невозможно отрешиться от впечатления, будто едут и идут они дорогами разными. Словно бы проложенными в далеких друг от друга краях и эпохах. Так несопоставимо полярны их цели, системы жизненных ценностей, мотивы поступков. Так непохожи друг на друга они сами.

Одной из важнейших тем в русской литературе, как известно, всегда была тема "дома". Ибо само понятие "дом" может быть столь же ключевым, основополагающим для понимания художественной писательской системы, как "мать", "семья", "родина", "природа". В определенном смысле вся история тяжкий, омытый потом и кровью п у т ь к д о м у, борьба за общественное устройство, при котором дом-душа, дом-жилище, дом-государство и дом-Земля гармонично сольются для каждого в одной нерасторжимой целостности.

Творчество Г. Маркова продолжает традицию строительства дома в душе читателя, противостоя скептической, лишенной глубоких земных корней, ненадежной бездомности. В "Сибири" заклеймены бездомностью прежде всего охранители буржуазно-помещичьей, царской, кулацко-купеческой России: урядники, приставы, жандармы, полицейские, агенты охранки. Хотя они еще власть и убеждены если не в вечности трона, то в незыблемости собственности, хозяевам которой ревностно служат, у себя в стране, среди своего народа они - чужие. Оттого и мечутся неприкаянно, как полицейский Карпухин с напарником, по округе, сея страх, разор, горе и ненависть. И метания их так похожи на агонию опасного, но уже обреченного зверя.

Иллюзорна, обманчива и прочность двухэтажных, обнесенных заплотами из смоляных и пихтовых плах хором Епифана Криворукова, братьев-скопцов, крупных и мелких торгашей, обирал, мироедов. Самозабвенно увлеченные хлопотами по приумножению богатства, старательно набивающие мошну, насмерть бьющиеся с конкурентами, они будто и не примечают, не чувствуют грозящей смести их лавины народного гнева. Но и до того, как это случится, бездомность неотвратимо поражает их. Ибо, в чем красноречиво убеждает вся история рвущихся в купеческое сословие Криворуковых, строить свой дом, разоряя дома других, - верный способ прийти к нравственному и физическому вырождению, к разрыву внутренних, духовных семейных связей - этой первоосновы истинной домашности.

И вовсе не случайно то особенное внимание, которое уделяет автор "Сибири" семье Лукьяновых. Глава этой большой и дружной трудовой семьи, коренной житель села Лукьяновки, охотник и землепашец, знаток тайги, умный, думающий, грамотный, немало доброго и полезного перенявший в общении со ссыльными интеллигентами-революционерами в учеными-землепроходцами, у которых не однажды бывал проводником в экспедициях, Степан - натура самобытная, сильная, самостоятельная. Именно он выступает в романе как олицетворение семейности, хранитель Дома в высшем, духовно-нравственном смысле.

Неутомимый труженик и умелец, Степан живет в скромном достатке не потому лишь, что многодетен. Общая забота для него превыше личного интереса. В разгар мировой войны он, уходя на таежный промысел, собирает в артель подростков, чьи отцы и старшие братья погибли либо находятся на фронте. С такой артелью не много добудешь. Но Степан без сожаления принимает личный ущерб, потому что если не он, то кто же научит нелегкому промысловому делу осиротевших юнцов. Да и малый охотничий трофей - великое подспорье в оголодавших солдатских семьях.

Радея за справедливость, душевно щедрый и мягкий Степан тверд и непримирим. Неизменно бросается он в гущу хмельного побоища разнимать драчунов, когда "край на край" сходятся коренные жители Лукьяновки с полтавскими переселенцами. Сурово строг Степан и в оценке браконьерского шишкования Кондрата Забабурина. Многодетный бедняк Забабурин, не дождавшись полного вызревания ореха и коллективного сбора и дележа урожая, тайно добыл в общественном кедровнике несколько возов шишек. На сельском сходе, обсуждавшем поступок Кондрата, именно Лукьянов настаивает, чтобы украденный орех конфисковать в пользу деревни, а самого Забабурина лишить права пользоваться кедровником на три года.

Степану по-человечески жалко Кондрата, жалко его ребятишек. Он знает: не от хорошей жизни решился односельчанин на преступление. Но он понимает и другое: только неотвратимостью и ощутимой строгостью наказания можно уберечь богатства окрестных лесов от расхищения, сохранить их для нынешнего и будущих поколений.

В эпизоде с Забабуриным отчетливо выступает тот факт, что дом в сознании Лукьянова далеко не ограничен стенами собственной избы и подворьем. Дом - это и родная деревня, и прилегающая к деревне тайга. То и другое равно и личное для него, и общее - деревенское, мирское, народное. Общее для него не значит бесхозное, "ничье", абстрактно "наше". Оно лишь кровно ближе оттого, что служит не одному тебе, а многим, и потому еще сильнее нуждается в защите и хозяйски-рачительном сбережении.

Примечательно, что в лукьяновской семье дети, вырастая, становятся на путь революционной борьбы. И дочери Дуня и Маша, и младший в семье шестнадцатилетний Степка связаны с нелегальным большевистским центром в Томске, выполняют ответственные партийные поручения. Степан и его жена Татьяна Никаноровна, конечно, не готовили детей в сознательные борцы против существующего в России строя. Но личным примером они воспитывали в детях то нравственное отношение к жизни, которое в высокой степени присуще им самим. Они вырастили дочерей и сына честными, способными к состраданию, горой стоящими за справедливость, не приемлющими подлости, лжи, произвола. Во всей полноте сумели они передать им народную идею домашности, в которой далеко не последнее место отведено супружеской верности и трезвому образу жизни. И всего этого оказалось достаточно, чтобы, придя в город и влившись в ряды рабочего класса, младшие Лукьяновы восприняли большевистскую агитацию как выражение собственных чувств и надежд.

Столетняя жительница Лукьяновки Степанида Семеновна субъективно далека от революции, тем более от большевизма, о котором она, возможно, и не слыхивала. Но есть мудрая закономерность в том, что именно в ее избе скрывается после побега арестованная урядником за большевистскую агитацию Катя Ксенофонтова. Не зря деревенское прозвище старухи - Мамика. В этом имени - общее признание сельским "миром" верховного авторитета Степаниды Семеновны, с которым вынуждены считаться даже урядник и стражники. Мамика - как бы праматерь всех лукьяновцев, строгая и справедливая. За долгие годы жизни в ней откристаллизовались наиболее плодотворные и потому бессмертные черты народного духа: изустно передаваемые от поколения к поколению опыт и знание, понятия о совести и чести, повелевающие всегда занимать сторону обиженного и сирого, гонимого и бедного.

Прячась от рыщущих по их следу царских "крючков", Кате, а затем и Акимову приходится какое-то время пользоваться и спасительным гостеприимством отшельника Окентия Свободного. Фигура этого древнего старца также весьма значительна для уяснения идейно-нравственного контекста романа. Счастье, по Окентию, в освобождении человека от атавистического страха перед властью родителей, других людей, богом, царём, перед нечистой силой, голодом, болезнями, смертью. Скованная страхом душа бессильна. В ней неискоренимо рабье. Лишь предолевший проклятие страха человек способен в полной мере осознать собственные возможности, ощутить вполне радость бытия, творчества, сотрудничества с себе подобными.

При всей очевидной наивности, внешней далекости от идей научного коммунизма, призыв Окентия "каждому человеку возбуждать совесть против страха, пробуждать силы души" находит у большевички Ксенофонтовой сочувственный отклик и понимание. "Ваш рассказ, дедушка, о преодолении страха никогда не изгладится из моей памяти, - обещает Катя. - Вижу, какая это великая сила - нравственное самоусовершенствование" .

Не менее важен в художественной системе "Сибири" и образ Федота Безматерных. Выполняя задания нарымского большевистского подпольного комитета, старик Безматерных проводит бежавших ссыльных по одному ему известным тропам, укрывает их на дальних зимовьях. Биография Федота Федотовича уходит корнями к истокам рабочего движения в России. Еще в начале 70-х годов прошлого века участвует Безматерных в одной из первых рабочих стачек. Осужденный на каторгу и вечное поселение, он и с годами не утрачивает бунтарского духа, не поступается нравственными принципами, идеалами молодости, крепко, надежно врастает в ставшую для него родной нарымскую землю.

Живя с Федотом Федотовичем в Дальней тайге, Акимов убеждается, что старик - надежный товарищ и отменный конспиратор, "человек обширного житейского кругозора. А в области таежной жизни... прямо профессор!". При встрече с Катей на заимке Окентия Акимов с любовью расскажет ей о Федоте Федотовиче и добавит: "Он, правда, не философ, как твой Окентий Свободный, но тоже человек существенный".