Через девять месяцев - Святослав Минков

- Лоб ничего не значит! - самодовольно замечает дедушка. - Вы подождите, пусть только его распеленают, и тогда увидите, какие у него пальцы на руках! Я, понимаете ли, и в Будапеште побывал, но, по правде сказать, такие пальцы впервые вижу!

- Сколько килограммов?

- Пять и три четверти. Доктор говорит, что такой крупный ребенок - исключительно редкое явление.

- Тьфу-тьфу-тьфу! Чтобы не сглазить! - ревниво вмешивается бабушка, прикрывая платочком головку спящего внучонка и оттесняя зрителей назад.

- Ну, как решили? В честь кого назовете?

Этот вопрос вносит некоторое замешательство в осчастливленную семью, так как родители придерживаются разных мнений относительно имени нового человека. Однако, несмотря на это, отец берет слово первым.

- Я, - начинает он, - считаю, что надо придерживаться традиции и при крещении ребенка дать ему имя, которое уже имеется в нашем роду. Этим самым мы засвидетельствуем свое почтение нашим старшим, а с другой стороны...

- Глупости! - обрывает его мать и пронизывает язвительным взглядом. - Значит, если какой-нибудь дедушка, скажем, носил какое-нибудь идиотское имя, так то же самое имя необходимо приклеить ребенку - его внуку? С какой стати? Что за предрассудки, в самом-то деле?

- Почему бы и нет, сударыня? Не имя красит человека! заявляет какой-нибудь неизвестный мудрец, сидя на диване.

- Даже наоборот - человек красит имя! - поясняет другой, еще менее известный философ.

- Нет, я стою за модные, звучные имена и ни за что на свете не отступлюсь! - натянуто улыбается мать, желая отразить готовящееся на нее наступление.

Разумеется, когда гости, наконец, расходятся один за другим и супруги остаются одни, спор поднимается снова при закрытых дверях, но на этот раз уже с подлинным ожесточением.

- К чертям твоего дядю вместе с его наследством! - озлобляется готовая на подвиг мать. - Я предпочитаю оставить ребенка некрещеным, чем сделать его на всю жизнь несчастным с этим отвратительным именем Амфитрион!

- Да разве ребенок только твой? - ворчит отец. - Он столько же твой, сколько мой!

- Ничего подобного! Я его родила, я ему и выберу имя!

- Та-ак! Неужели ты его родила от воздуха? Я, стало быть, не принимал никакого участия в этом деле - так, что ли?

- Меня это совсем не интересует! Пускай твой дядя Амфитрион усыновит какого-нибудь ребенка из детского приюта и, если хочет, пускай называет его ласково хоть Триончиком! Мой ребенок не будет носить его имени - и все тут!

- Да, но ребенок из детского приюта поедет за границу и станет инженером, а наш пускай прозябает в каком-нибудь налоговом управлении простым писаришкой из-за твоей глупой фантазии?!

- А ну-ка, скажи мне, мой милый, если уж ты заговорил о фантазии, помнишь ли, что ты мне обещал одно время перед свадьбой? Возьмем богатых посаженых, а они нам купят спальню. Хорошо, взяли мы богатых посаженых, а где же эта их спальня? Что нам купили твои знаменитые богачи? Шесть кофейных чашек и мышеловку! Вот и все их подарки. А дядя твой при его скупости и того не даст, если ты даже захочешь окрестить его именем не одного, а двенадцать детей!

И, как это очень часто бывает в подобных случаях, братцы мои, отец замигал в замешательстве глазами и решил отступить, так как почувствовал себя побежденным.

После этого маленькая человеческая личинка, закутанная в пеленки и положенная, как библейский Моисей, в Корзинку, была записана на следующий день в приходской метрической книге под именем Благоцвет, к величайшему удовольствию своей поэтической матери.

И Благоцвет Печигаргов входит, как говорится, в жизнь сначала с соской, затем с погремушкой, а после с велосипедиком, пока не пройдут годы и он не затеряется в пестром муравейнике человеческих существ, столь же безликий и неизвестный, как и миллионы его собратий, которые были встречены при появлении на белый свет с таким же триумфом.

1935