Капитан Т.Т. Трезоров - Валентин Егоров

Два последних года от отца не приходило никаких денег и известий. Он пропал, словно растворился в этом "бабьем" мегаполисе.

Денег, разумеется, нам сразу стало не хватать. Только сад и огород хорошо поддерживали нас в этот период. В дни школьных летних каникул я немного подрабатывал пастухом сельского стада. Соседи охотно и понемногу платили мне за выпас своих коров, коз и другой домашнего скотины в поле за дальней околицей села. Слава богу, что таких желающих в селе оказалось довольно-таки много, так что за лето мне удавалось подработать денег, которых с трудом, но хватало нам с матерь на осень, зиму и начало весны. Можно сказать в это время мы не бедствовали, но и не шиковали.

Сейчас стоял уже конец мая. Близилась к концу учеба в школе.

Сегодня в школе проходил последний выпускной экзамен, после которого я становился свободным человеком и получал аттестат зрелости. С аттестатом я мог бы устроится на достойную работу или пойти учиться в высшее учебное заведение, чтобы получить высшее образования. Мама постоянно твердила о том, чтобы я продолжал учебу и поступал бы в какой-нибудь институт. Ей очень хотелось бы, чтобы я стал доктором или юристом, она часто говорила, что не хотела бы умереть, не увидев меня в белой рубашке с галстуком и в костюме, как ходят приличные, по ее словам, люди.

Я же хотел пойти работать и, накопив немного денег, отправить маму в город полечиться. Но найти приличную работу в нашем селе было невозможно. Вся сельская агрономия была окончательно развалена, люди уже давно жили только своим личным хозяйством. А просто уехать в город в поисках работы я не хотел, да и не мог. Мама последнее время сильно сдала здоровьем и общим состоянием, она много и часто болела. Поэтому в глубине души я лелеял мечту о поступлении в космическую академию Военно-Космических Сил, где у курсантов высокая стипендия и гарантированная работа по ее окончанию. К тому же мне очень хотелось стать пилотом и покорять неведомые планеты. Стипендия курсанта позволяла содержать маму и даже понемногу лечить ее от старческих болезней. Вступительные экзамены в академию проводились в конце лета, в августе, так что у меня было достаточно времени на подготовку к экзаменам и на то, чтобы заработать небольшую сумму денег для матери, чтобы она смогла продержаться до первой стипендии.

По завершению первого круга бега, на пятом километре в горле появилась неприятная сухота и глухие хрипы в груди. Вверх по косогору — бегом, вниз по склону буерака — бегом, вверх — бегом, вниз — бегом — и так на протяжении всего пути утреннего кросса по пересеченной местности. По уже накопленному опыту бега я знал, что через пару сотен метров восстановится дыхание, без следа исчезнет неприятная сухость во рту. Наступит второе дыхание бегуна, как любил поговаривать мой друг, учитель по физике и математике и спортивный персональный тренер Валентин Валентинович.

Валентин Валентинович таким образом преподавал физику в школе, что многие его ученики были в диком восторге от предмета, а другие — страшно ненавидели; так как получить простую тройку или четверку у этого учителя можно было только в том случае, если ты действительно знал физику. От других преподавателей школы Валентин Валентинович отличался тем, что никогда не реагировал на звонки выдающихся мам и пап или других дядей из района или области, не принимал подарков ни по учебным будням, ни праздникам. Он всегда искренне и от всей своей широкой души радовался любому успеху ученика. В особо торжественных случаях он с гордостью повторял, что лично дал путевку в жизнь двум полным академикам, четырем неполным членам-корреспондентам Академии Наук и великому множеству докторов наук, доцентам и аспирантам.

У меня первоначально не очень-то выстраивались отношения с этим человеком, неизвестно по какой причине он возомнил, что я стану очередным светилом в области физической науки или полным академиком по математике, и делал все возможное и невозможное, чтобы убедить меня в своей правоте. Он регулярно ставил мне пятерки по своему предмету, повторил пару раз домашнее задание по физике во время утреннего бега — вот тебе и пятерка, и направил меня на олимпиады, отправляясь вместе со мной в столичный город. Когда я уверенно завоевывал первые места и главные призы олимпиад, то он просто затерроризировал меня своей физикой и математикой. Наступил момент, когда мне пришлось в кратких, но весьма убедительных выражениях высказать ему, что физика или математика меня особо не интересуют, что я не желаю быть светилами этих наук. Открыв ему при этом, мечту и желание поступить в космическую академию ВКС на факультет пилотов навигаторов. Выслушав мою резкую отповедь, Валентин Валентинович побледнел, схватился за сердце и сказал, что я аспид, тайно прокравшийся в его сердце и душу, и что он этого так не оставит и будет непременно жаловаться директору школы. Никому он, разумеется, не жаловался, но три недели ходил замороженным, не замечая меня и не вызывая к доске. Затем он пересилил себя и стал поднимать с парты для ответов, ставя очередные пятерки в классный журнал. В последнюю неделю молчания Валентин Валентинович подошел ко мне и сказал, что мы оба были не правы и что мечта молодости — это будущее, за которое надо бороться. Он сказал также, что настало время нам помириться.

С этих пор мы стали неразлучными и в школе и на тренировках.

Вот только однажды, побегав со мной по утрам дней десять к ряду, он внезапно остановился прямо у околицы села, махнул рукой и категорически отказался продолжать заниматься спортивным бегом, мотивируя этот отказ своей старостью. Я ни на капельку не поверил словам моего учителя, так как Валентин Валентинович был совершенно здоров, словно тягловая лошадь, но почему-то очень любил много поспать и, если его не будить, то мог проспать до позднего утра.

Должен сказать, что я очень горжусь вниманием и дружбой с таким человеком, как наш школьный преподаватель по физике — Валентин Валентинович.

Впереди вновь показалась околица села и наша центральная улица, рассекающая село от края и до края. Сердце стучало равномерно и уверенно, дыхалка работала без всхлипов и хрипов.

Мне следовал бы уже заворачивать на центральную улицу.

жжж

Но тут я вспомнил о вредной привычке сельских дворовых собак.

Каждое утро они сопровождали лаем мою пробежку по центральной улице.

Сельские псы отличались своим отличным нюхом и узнаванием жителей села. Они разбирались в их привычках и характерах, знали порочные склонности, не говоря уж о том, кто и в каком доме живет, что у них за соседи и какие дворовые собаки у этих соседей, а также многое и многое другое — о чем без конца трепались между собой. Когда информация, обсуждаемая соседскими дворовыми собаками, оказывалась интересной и увлекательной, то к обсуждению немедленно присоединялось все собачье сельское сообщество. Лай-перебранка поднималась до такой высоты, словно собаки хотели предупредить, что к селу подступило большое татарское войско. В результате чего сельчане выскакивали неодетыми во двор, готовые отразить любое вражеское нападение. Но лай заканчивался также внезапно, как и начинался, и тогда уже дворовые собаки с удивлением посматривали на своих неодетых и чем-то встревоженных хозяев.