Кольцо златовласой ведьмы - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты… ты затеяла ремонт в моей квартире?
– Вообще-то, квартира моя.
Это было правдой.
– И ремонт там следовало сделать давно. Увидишь, тебе понравится.
Вряд ли… Вика хорошо успела изучить маменькины вкусы. И что ее ждет по возвращении? Ярко-красные стены и синий потолок с люстрой-кубом? Наливной пол с рисунком? Невообразимая, неудобная, но модная мебель? Хром, стекло и пластик?
Лучше не думать об этом.
А с Викиными вещами что стало? Ее книги. И журналы. Кресло-мешок. Кошка, раскрашенная вручную. Чашка из синего стекла с белыми незабудками. Одежда, в конце концов…
– Если бы… – Вика старалась говорить спокойно, но не могла отделаться от ощущения, что все вокруг на нее смотрят. – Если бы ты предупредила, что хочешь ремонт сделать, я бы нашла другую квартиру.
Поэтому маменька и не предупредила ее. Но, напротив, предложила дочери поездку. Италия. Отдых. Вика ведь так давно не брала отпуск. И неужели хотя бы раз не пойдет она навстречу родительнице?
– Перестань капризничать, – ответила маменька, не повернув головы. – Ты сама поймешь, что так будет лучше.
Маменька не желает понимать, что Вике уже двадцать пять лет. У нее работа и собственная, устоявшаяся жизнь, пусть и отличная от той, которая устроила бы маменьку. Пожалуй, в этом вся и проблема: слишком уж они разные. Как так получилось?
Маменька – яркая. Сильная. С характером. И вообще, она всегда в центре внимания, а если не в центре, то расстраивается и чахнет. Вика же, напротив, тиха и необщительна. Ее раздражают люди с их непонятным стремлением Вику потрогать. Где у девочки носик? Где у девочки ушки? А почему девочка такая хмурая? Вика-бука. Не желает радовать маменьку, отказывается стишки читать. И песенки тоже не поет. И вообще, при каждом удобном случае сбегает от дорогих гостей. Может, девочка больна? Маменька чувствует, что больна. Это же ненормально, когда ребенок сам с собой играет! А врач говорит про темперамент. Что его темперамент против маменькиной уверенности? Вику надо развивать. Менять. Заставлять. Ей же потом лучше будет…
…какая девочка откажется участвовать в конкурсе красоты?
…не мечтает выучиться на актрису?
…сидит за учебниками, хотя каждому ясно, что образование для девушки – не главное!
И вообще, Вике давно следует понять: мама знает лучше!
…куда ей поступать.
…какую профессию выбрать.
…и каких подруг.
…что носить, что есть и как себя вести.
А Вика, неблагодарное существо, до сих пор упрямится.
Так стоило ли заново пережевывать старые проблемы? И Вика встала, забрала книгу, полотенце и недопитый – очень полезный для кожи – вишневый сок.
– Я – в номер. Отдохну.
– Вот опять будешь дуться!
Нет. Скорее, думать. Если в квартире ремонт, то надо искать другую. Конечно, при нынешней своей зарплате Вика квартиру не потянет, но ведь можно комнату снять. Или в складчину это сделать, как Машка. Или приработок найти. Работают же люди на двух работах! И ничего, живы. Вика тоже сумеет…
В номере, к счастью, одноместном – Гарик, золотой человек, проигнорировал маменькины пожелания о совместном жилье – было тихо и стерильно. Окна выходили на пляж. И Вика поморщилась: вид этот – золотого песка, моря и деревьев, которые важно покачивались на несуществующем ветру, – изрядно действовал ей на нервы.
На часах – половина десятого. В одиннадцать маменька уберется с пляжа и пожелает довыяснить отношения. Спрятаться от нее в отеле, дорогом, но каком-то совсем уж крошечном, не выйдет.
Да и…
Надоело!
В двадцать пять лет пора делать то, что хочется, а не то, о чем родители говорят. И вообще, отель – это не тюрьма. Вика не собирается теряться. Или попадать в историю. Денег наличных у нее немного, но должно хватить на автобус. Что плохого в небольшой прогулке? Вдохновленная этой идеей, Вика быстро приняла душ, переоделась – из всех нарядов выбрала длинное мешковатое платье, которое маменьке категорически не нравилось, а Вике оно было симпатично – за легкость и удобство. Так, сумочка. Паспорт. Кошелек. Телефон. Маменьке Вика позвонит, но – позже.
Стук в дверь заставил ее замереть, и Вика мысленно рассмеялась: она ведет себя, как ребенок! Даже если это мама, которая вознамерится запретить ей прогулку, Вика все равно уйдет гулять.
Но за дверью стоял Гарик.
– Гулять? – спросил он.
– Гулять.
– На, – Гарик раскрыл кошелек и вытащил стопку купюр.
– У меня есть.
– Хорошо. Еще будут. Бери.
Вика терялась, когда с ней разговаривали в подобном стиле. Деньги она взяла, но твердо решила, что тратить их не станет.
– Купи себе что-нибудь.
– Мне ничего не надо.
– Ага, – Гарик задумчиво поскреб щетинистый подбородок. – Ты, это… если чем обидел, то извини.
Обидел? Чем и когда он мог Вику обидеть, если виделись они только на выходных и по праздникам? Ну, или вот сейчас.
– Ничем вы меня не обидели! Просто… мне неудобно брать у вас деньги. И вообще я сама привыкла. И жить я к вам не поеду. Разве что ненадолго, пока квартиру не найду.
Все говорили, что найти приличное съемное жилье за умеренную плату – это сверхзадача.
– Я Ленке говорил, чтоб она не лезла. Но она ж упертая… короче, ты недельку перекантуйся, чтоб она успокоилась, а там я тебе хатку найду. И выкать прекращай. Не чужие небось.
Местное солнце было агрессивным.
Обглодав добела дома и вылизав пропыленную дорогу, оно принялось за Вику. Маменька бы обрадовалась такому вниманию, она любила загорать, утверждая, что именно загар естественен для человека. Но Вика – не маменька. Ее кожа была бледной, прозрачной и сверхчувствительной.
На косметику она реагировала красными пятнами.
На морепродукты – сыпью.
На лучи солнца – сухостью и шелушением или же россыпью волдырей по плечам, которые долго лопались и облезали лохмотьями.
В общем, Вика уже начала жалеть, что покинула уютный заповедник отеля. Кружевной зонтик, подаренный мамой – раз уж Вика столь нежна, то пусть ходит с зонтиком, ко всему, это и загадочности ее образу придает, – от солнца не защищал.
Кафе были закрыты.
И вообще, город, пользуясь полуденным часом, пребывал в полудремотном состоянии. Ни людей, ни животных… Вика гуляла уже второй час. Без цели, без плана, просто разглядывая такие забавные, словно игрушечные, домики, магазинчики с яркими витринами, вывески, случайных прохожих, дорогу… по дороге она и свернула в этот переулок. Здесь дома стояли тесно друг к другу, балкончики почти смыкались, образуя своего рода арки. На протянутых веревках сохло белье.
Сюда почти не проникало солнце, и Вика сложила зонт. Жарко.
И – странно. Куда это она забрела?
Вика остановилась и достала карту, понимая, что действие это лишено всяческого смысла: с картами у нее никогда отношения не складывались. Несколько минут она честно рассматривала переплетение линий, вчитываясь в названия улиц, поворачивая карту то одной стороной, то другой, но потом сдалась.
Надо найти кого-нибудь и спросить дорогу. Кого-нибудь, кто говорит по-английски. А лучше, если он согласится ее проводить, но… кого тут искать? Улица была пуста и безлюдна. Вика поправила шляпку и решительно двинулась вперед.
Ведь должен ей хоть кто-то попасться!
И вообще, паниковать рано. На крайний случай, она может позвонить маменьке. Та обрадуется, получив очередное подтверждение собственной правоты и Викиной жизненной беспомощности…
Старуха сидела на земле. Вика сперва приняла ее за груду мусора, но стоило ей приблизиться, и груда шелохнулась. Черные юбки, черная безразмерная кофта, некогда расшитая бусинами и пайетками, но сохранившая лишь остатки былой роскоши. Бусы в несколько рядов и цепочка с массивным крестом. Еще одна – со связкой медальонов: круглых, квадратных, прямоугольных. С ликами святых и именами покровителей.
Старушечье лицо, красное, будто вылепленное из глины, было неподвижно. Крупный нос, черные, сросшиеся над переносицей брови, узкие губы и седые волосы, выбившиеся из-под косынки. Руки лежали на юбках и по сравнению с лицом были неестественно белы и лишены морщин. Словно эти гладкие ладони принадлежали вовсе не старухе.
– Извините, – сказала Вика. – Вы не подскажете, как выйти…
Замолчала, поняв, что говорит по-русски. Ее не поймут. Английский же, на котором Вика худо-бедно разговаривала, вдруг выветрился из ее головы.
– Прошу прощения, я… наверное, пойду… сорри.
Она сделала шаг назад, стремясь убраться в тень, подальше от острого старушечьего взгляда. В ее синих глазах было что-то, напугавшее Вику.
– Стой, – велела старуха.
Вика остановилась.
– Русская?
– Да.
– Здесь много русских. – Голос хриплый, надсаженный. – Раньше я одна была. Теперь вот много… зачем ты сюда пришла?
– Заблудилась, – признание это далось Вике легко. Все-таки старуха – не маменька, которая всенепременно запомнит, что в тот единственный раз, когда Вика открыто маменьку ослушалась, случилось почти непоправимое: девочка заблудилась!