Убийство на улице Дюма - Мэри Лу Лонгворт

– Не хотите? – спросила она Янна, поднимая бутылку.

Янн стоял уже совсем рядом с ней, склонив голову почти на девяносто градусов. Она проследила за его взглядом, забеспокоившись, не слишком ли декольтировано ее платье, – и поняла, что неудобная поза вызвана не нескромностью, а желанием прочесть этикетку на бутылке.

– Бандольское красное! – воскликнул он наконец. – Ну, что ж, спасибо! Профессор Мут превзошел сам себя!

Анни Леонетти улыбнулась:

– Его принесла я. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на плохое вино, не правда ли? Зовите сюда вашего соратника, я ему тоже налью.

Но Тьери уже оказался рядом – он увидел у Леонетти в руках бутылку и тут же прошмыгнул между преподавателями и аспирантами. Успел взять чей-то бокал (нет времени искать чистый, когда вино вот-вот кончится), и тут гул разговоров был перекрыт голосом профессора Мута:

– Нет, Бернар! Будет так, как я вам сказал сегодня у меня в кабинете. И мое решение окончательно!

Бернар Родье, мужчина средних лет, которого многие из коллег считали слишком красивым для теолога, резко повернулся и направился к двери. Анни Леонетти не могла взять в толк, что значит – слишком красивый? Это что же, преподаватель теологии должен быть безобразным? Конечно, на философском факультете были выдающиеся в этом смысле сотрудники, но юридический факультет это компенсировал несколькими очень приличными, если уж не очевидно красивыми, экземплярами. А где она сама на этой лестнице?

Тьери и Янн тревожно переглянулись, решив, что спор преподавателей шел о стипендии Дюма. Анни улыбнулась и подлила им вина.

– Не волнуйтесь, – сказала она. – К Дюма это не имеет отношения.

Она верно предположила, что Бернар опрометчиво спросил Мута насчет его отставки, объявленной на прошлой неделе на совещании преподавателей. Были названы три имени претендентов на кресло дуайена – пост, к которому прилагаются щедрое жалованье, долгие творческие отпуска и двухсотметровая квартира, имеющая историческую ценность. В ней они сейчас все и находились – она расположена на площади, где стоял самый, по мнению многих эксуазцев, красивый фонтан – «Четыре дельфина». И кроме фресок, взирающих на обитателей со стен, в окруженном стеной саду была еще одна редкость, которую горожане иногда слышали летом, но никогда не видели за трехметровой стеной: бассейн.

Такой пост был для Прованса необычным, но факультет теологии всегда умудрялся держаться на расстоянии от остального университета. В конце двадцатых годов прошлого века отец Жюль Дюма, священник и бывший глава факультета, завещал свой семейный особняк и все состояние университету, в то время как две нижние квартиры должны были сдаваться университетом и составлять фонд стипендии его имени. Его же именем были названы здание, в котором находились теперь кабинеты и аудитории, и улица в городе. Два его брата погибли в боях Первой мировой войны. Ирония судьбы состояла в том, что семья Дюма составила состояние, производя двигатели для танков, испытанных в семнадцатом году на раскисших полях Пикардии и Бельгии.

Как Анни Леонетти и надеялась, среди трех конкурсантов ее имя тоже значилось. Хотя она была моложе коллег и пользовалась на факультете репутацией модерниста, полученная в Йельском университете степень и частые публикации считались неоспоримыми. Против нее – даже сильнее некоторого излишнего радикализма – работало ее корсиканское происхождение. Место, где она провела первые восемнадцать лет своей жизни, оказало на ее карьеру влияние большее, чем она себе представляла. Поэтому иногда она жалела, что не осталась в Штатах – где факт рождения на Корсике не заработал бы ей ярлыка ни деревенщины, ни террористки. Но и она, и ее муж обожали этот остров, и после защиты Анни переехали во Францию именно за тем, чтобы каждые каникулы возвращаться на Корсику.

Второе имя принадлежало Бернару Родье – солидному, хотя и скучноватому исследователю цистерианского ордена, а третье было встречено покашливанием и хмыканьем. Джузеппе Роккиа, – «теолог для всех», как он себя называл. Это был преподаватель в университете города-побратима Перуджи, который зарабатывал в десять раз больше своего университетского жалованья написанием книг и теологических статей в модных журналах. Также он выступал на итальянском телевидении, объясняя массам свою версию мировых религий. По этой причине Анни его и защищала: Роккиа простыми словами объяснял то, что многие считали сложным и изощренным, и еще за то, что он помогал итальянскому телевидению, которое отчаянно нуждалось в помощи. Она читала его книги – мировые бестселлеры – и многое, им сказанное, находила ценным. Оказавшись недавно в Перудже, она спросила у коллег, почему Роккиа продолжает преподавать – учитывая, сколько он заработал своими книгами и выступлениями в ток-шоу.

– Это ему придает респектабельности, – ответил ей Дарио, потягивая «кампари» на одной из множества восхитительных площадей города. – Да и вообще, нам, итальянцам, приятно обращение «дотторе».

Бернар Родье поставил пустой бокал на столик эпохи Империи (из редких пород деревьев, растущих в бывших колониях Франции) и вышел. «Вылетел», – как скажет потом Анни мужу, рассказывая вечером о событиях дня. Она слегка улыбнулась по поводу неловкого поступка Бернара, перечеркнувшего его шансы на пост дуайена. Потом посмотрела на Янна и Тьери и вспомнила времена собственного студенчества – недельные празднества в корсиканской деревне, когда ее приняли в Гранд-Эколь в Париже, силы и время, затраченные на изучение английского, годы докторантуры в Коннектикуте – зарабатывать на обучение приходилось официанткой во французском ресторане Нью-Хэйвена. И сейчас тоже надо было работать сверх меры: когда хорошо было бы почитать детям книжку на ночь или оказаться в постели с мужем, она допоздна сидела за письменным столом. Но вскоре награда окажется того достойной. Она может стать – и станет – следующим дуайеном теологического факультета, перевезет семью из безликой многоэтажки семидесятых в самый вожделенный дом во всем Эксе. Жалости к Бернару, который сильно отставал от нее по публикациям и не учился в престижном иностранном университете, она не испытывала.

– Pauvre Bernard,[3] – шепнула она, улыбнувшись.

Глава 2. Истинные ученые

Анни Леонетти поставила на стол бокал и оглядела затихший зал. Жорж Мут закашлялся, прикрыв рот рукой, и прервал неловкое молчание. Может ли быть, что Мут сегодня назовет своего преемника? Она постаралась сдержать улыбку при этой мысли и вдруг пожалела, что не взяла с собой мужа.

– В общем, это можно объявить уже сейчас, – произнес хозяин приема отчетливым лекторским голосом. – Я решил, после всех размышлений, отложить свою отставку…

По залу прошел ропот, и снова дуайену пришлось кашлянуть, чтобы восстановить тишину.

– …на неопределенный срок, – закончил он ответом на вопрос, который вертелся в головах почти у всех гостей. – Я пока еще работоспособен. – Он попытался изобразить смешок. – Победитель же конкурса на стипендию Дюма… – он бросил взгляд в сторону Янна и Тьери, – будет объявлен на следующей неделе в это же время. А теперь, дорогие гости, ешьте, пейте и чувствуйте себя как дома.

Янн положил кусок пиццы на стол и глянул на Тьери.

– Вдруг расхотелось есть.

– Я тебя понял, – ответил Тьери. – Жаль, что мы не можем поделить стипендию.

– Нет-нет, – произнес друг с такой серьезностью, какую Тьери редко у него видел. – Ты – настоящий ученый, а я пошел на теологию, потому что туда легче всего было попасть, а еще я надеялся, что моих родителей это здорово взбесит.

Тьери взял бутылку и налил другу и себе.

– А отчего бы нам не выпить? У тебя получилось?

– Что получилось? – переспросил Янн, накладывая себе закуску. После признания к нему вернулся аппетит.

– Родителей взбесить. Получилось?

Янн засмеялся, поднял в тосте бокал.

– Забавно вышло. Отец снимал документальный фильм о Туринской плащанице – и вдруг оказался католиком-реформистом и мистиком. Он решил, что это здорово – сын, изучающий теологию. А что меня больше всего удивило – мама тоже. Ее богатый двоюродный дедушка служит миссионером в Южной Африке, и она подумала, что на него это произведет впечатление.

– Будем считать, что я тебе поверил, – заявил Тьери. – Хотя я все равно считаю, что ученый ты настоящий.

Янн засмеялся.

– Я сам удивился, когда мне понравилось изучать теологию. Основной причиной тому была доктор Леонетти. Но будет у меня стипендия или нет, а в страну МБА лежит мой путь.

Тьери налил вина Янну, а себе не стал. Янн заметил его нахмуренное лицо и спросил:

– Что случилось? Ты не волнуйся, даже если уеду в Штаты, будем с тобой держать связь.

Тьери покачал головой, наклонился к Янну поближе:

– Да нет, не в том дело. А что Мут не хочет в отставку. Представь себе, каково сейчас Леонетти. Я думал, она его заменит. А ты как считал?