Детектив - Фёдор Чеховский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она верила и отчаивалась, и снова верила. Его сила духа взывала и молила к пониманию и поддержке.
Эта немая картина продолжалась мгновения, но мгновения эти изобиловали красками сотен жизней. Словно вороны, пережившие несколько поколений и государственных устроев, они в своём диалоге возвысились над залом. Первые из присутствующих, поднявшие головы и глаза, ощутили было это их превосходство, но…
От любви до ненависти один шаг. Так же недолговечны все страсти людские – пресыщение зрелищем постепенно уступало место «хлебу насущному». Катарсис, сменивший пламенные речи и высокие материи, разрядил эмоциональное напряжение высвободившимся чувством голода, усталости, скорейшего «правосудия» и ещё более приземлённых человеческих слабостей. Возбуждённые участники суда, которых хорошенько встряхнули, а потом ослабили хватку, не желая задумываться и оттягивать дела более насущные, вынесли ожидаемый приговор и скомкали высокоморальные начинания проходимца.
Камила, присутствовавшая явно не с целью посмотреть драму вынесения приговора, незаметно удалилась.
Лицо Лотрека всем своим видом и выражением выказывало непоколебимую уверенность.
Глава II
Осужденного, окружённого всеобщим вниманием, увезли в городскую тюрьму. Еще несколько дней Рувиль, префект полиции и старинный оппонент Лотрека по цеху, непременно посещал его каждое утро перед отправкой в тюрьму для особо-опасных преступников. Его тщеславие и гордыня в эти дни разливались на весь участок и далеко за его пределы, подогреваемые повышением по службе, вознаграждением и всевозможными почестями и благодарностями жертв преступника. В придачу, через несколько дней он ждал ответ от своей возлюбленной. Полученное вознаграждение должно было существенно поправить общественное положение его пассии, что, как ему казалось, должно было окончательно расположить её к нему и склонить ответить утвердительно на его предложение.
Лотрек всё это время вёл себя совершенно умиротворённо, словно он в пансионате. Никакого общения, нарушений, просьб, чего бы то ни было. Режим, казалось, не тяготил его, а лишь закалял и оздоравливал. Нарастающее раздражение префекта сдерживало лишь осознание, что через несколько дней преступник отправится на удалённую каторгу.
За несколько дней до возвращения Камилы, Рувиль получил от неё записку с просьбой встретится вечером в гостинице. Несколько озадаченный преждевременным возвращением любимой, он был готов на всё, лишь бы их эфемерные планы не нарушились.
При встрече, непривычно-взволнованная Камила, обменявшись формальными приветствиями, сразу же огорошила Рувиля свой просьбой: ей во что бы то ни стало надо было повидать до отправления на каторгу с Лотреком, называвшим себя Ростреном. Рувиль, несколько обескураженный неожиданным поворотом, снисходительно попросил объяснить столь странный интерес своей спутницы, – слишком ослепительна была страсть в сердце и подстрекаемое самолюбие от возможности лишний раз похвастаться своей профессиональной добычей.
– Я обращаюсь к Вам с просьбой сударь, но движет мною не восторженное любопытство, а благое намерение. Моего несчастного отца, который всю жизнь провёл в страшной нужде, пытаясь хоть как-то обеспечить меня, в последние годы поддерживал некий господин Рострен – я узнала это из его последнего письма. К сожалению, в ту пору у меня не было возможности навещать папеньку и, тем более, познакомиться лично с его благодетелем. А после смерти отца, наши дороги, естественно, и вовсе разошлись. И вот я, уже почти утратив надежду узнать о последних днях папы, читаю в газете, что перед судом предстал некто, называющий себя именем того святого человека. Конечно, обстоятельства, которые окружают это имя, вся эта история, скорее всего, имеют мало общего, но… во имя святой памяти о родителе я просто обязана сделать всё, чтобы разыскать, а если этот человек окажется тем самым благодетелем, – отблагодарить его, как только я смогу. Вы меня понимаете? Я прошу Вас уважить эту мою просьбу.
Выражение лица её, на котором отразилась вся эта трогательная история, растопило бы самые старые и могучие льды Арктики. Не устоял и Рувиль. Исполненный самым нежным чувством и высоким моральным порывом, он не задумываясь более ни на миг, пообещал бы свести её с любым самым отъявленным негодяем, если это могло утешить сердце любимой.
На следующее утро префект самолично провёл в участок Камилу, пренебрегая всеми процедурными формальностями. Девушка ступала медленно и осторожно, не отпуская руки Рувиля, что ещё больше внушало ему доверия и тешило его мужественность. Приблизившись к удалённой камере в конце коридора, префект взял ключ и приказал надсмотрщику принести кандалы. Отворив камеру, арестанта приковали к нарам, максимально его обездвижив.
– Бог милостив,– начал разговор с арестантом Рувиль,– и даже здесь он даёт возможность каждому негодяю заслужить снисхождение. Веди себя подобающе и отвечай на все вопросы этой дамы честно и полно и, как знать, быть может, в моём лице ты сможешь осветлить своё имя.
Рувиль отошёл в сторону, дав возможность приблизиться Камиле к арестанту. Лотрек сидел молча и только смотрел в прикрытое вуалью лицо девушки. Она молчала чуть дольше, чем диктовала ситуация, после чего подняла вуаль и устремила свой взгляд в глаза осуждённого.
– Вы называли себя господином Ростреном? Это Ваше настоящее имя, или…
– Вам незачем это знать.
– Мне очень важно знать! Три года тому назад, на окраине местечка Этоля, некий господин Рострен поддерживал пожилого человека по имени Массо, рыбака. Это был мой отец. Не Вы ли это были?
– Жюль Массо?
– Да!
Из глаз девушки потекли слёзы, ноги отказывали ей. Не спускающий глаз и ушей ищейка тут же подхватил Камилу и велел надзирателю принести табурет.
– Славный был человек, трудяга… вот только добрый слишком! Это его и сгубило.
Ответ Лотрека бых сух и резок, Камила не могла сдерживать слёз. Она обернулась к Рувилю и попросила его оставить их наедине. Рувиль вышел из камеры, но отошёл ровно настолько, чтобы слышать их разговор.
– Расскажите мне о нём, всё, что знаете, расскажите. Мы не попрощались совсем…
– Я узнал его за несколько лет до смерти. Он держался молодцом, не смотря ни на что. Хоть жизнь, конечно, трепала его как могла! Он помог мне, в ущерб себе, а я, в свою очередь, старался о его скудном достатке. Денег он не брал, но от еды не отказывался, щедро разделяя стол со мной и приправляя нескончаемыми рассказами. Упоминал он и о дочери, уехавшей давно в столицу. Она писала ему письма, а он исправно отвечал на них, как мог. Каждое воспоминание о ней он неизменно скреплял скупой слезой…
В течение этого рассказа, Камила незаметно достала из рукава какой-то продолговатый
