Интервью с Егором Гайдаром (Третий путь ведет только в третий мир) - Григорий Каковкин

— С вами, Егор Тимурович, в российскую политику пришло слово «команда». Hасколько это важно и как вы оцениваете команду господина Примакова?

— Команда в правительстве особенно важна в период острого кризиса и структурных изменений. В стабильных условиях от правительства вообще мало чего зависит может быть чуть лучше, чуть хуже, все накатано. Другое дело, когда старой системы уже нет, новой еще нет, а надо вводить множество новых инструментов, решения должны быть быстрые, эффективные, а времени на их обсуждение нет. В таких условиях «команда» людей, обладающих общим видением проблемы, имеет огромное значение. Правительство Примакова — это коалиционное правительство для кризисной ситуации. У него есть серьезное преимущество — поддержка в Госдуме, но ему будет очень трудно вырабатывать хоть какую-то согласованную политику и ее реализовывать. Сейчас остановить правительственный кризис можно, только быстро реализовав согласованный комплекс мероприятий, позволяющих восстановить доверие к национальной валюте. К сожалению, ждать этого от формирующегося кабинета трудно.

— А много ли зависит от самого Примакова?

— Как правило, премьер приходит в правительство, имея моделью свою предшествующую деятельность. Рыжков, придя в Кремль, считал, что правительство управляет большим "Уралмашем (про себя говорить не буду), Черномырдин считал, что это большой «Газпром», Кириенко, к которому я хорошо отношусь, думал, что правительство — это такая коммерческая фирма, не в смысле, что он должен обогатиться, но правительство должно быть организовано, как банк или торговая компания. Я думаю, что у Примакова есть ощущение, что правительство — это особое министерство иностранных дел. Это далеко не так. Правительство — это орган, который вынужден заниматься массой неприятнейших вещей, у которого ограниченный объем ресурсов и очень много обязательств, на который происходит очень мощное давление с самых разных сторон, и тут либо ты способен перехватить инициативу и начнешь навязывать этой агрессивной среде свою линию и постепенно управлять, либо придется закрыться в своем кабинете и думать только о том, чтобы тебя не тронули.

— Почему премьер обратился за помощью к «академикам»? Что вы думаете об их программе?

— Среди тех, кто подписал это письмо, есть большое количество неглупых людей. Они много изучали социалистическую экономику, преподавали, что-то делали полезное, но разделительная полоса в экономической науке прошла по одному очень специфическому признаку — одни владели иностранными языками и имели доступ к литературе, другие — нет. Быть отрезанным от мировой экономической науки и заниматься неким странным образованием — социалистической экономикой, видимо, это не проходит бесследно. Сейчас опубликовано это письмо академиков, читать это без смеха со слезами не может даже нормально выученный студент или аспирант Высшей школы экономики в России. Когда они рассказывают, что если автоматически кредитовать за счет ЦБ любые обязательства государства, то это приведет не к инфляции, а к росту ответственности правительства, то даже непосвященному, помоему, понятно, на что годятся эти академические советы. Посмотрите комментарии в газетах к этому письму академиков — сейчас общество очень продвинулось в своем экономическом образовании. Hечто такое они и раньше писали, но никто не читал — пишут себе и пишут, но тут вдруг появилась возможность, что это может стать реальной экономической политикой правительства — это опасно. И еще одно — хочется быть популярными, а с другой стороны — дистанцироваться от тяжелых и непростых реформ.

— По сути, разговор идет все о той же "шоковой терапии", о безболезненности реформ…

— Hе было в России никакой "шоковой терапии". В Польше — была, и именно поэтому эта страна готова нам сейчас оказать гуманитарную помощь. У нас для "шоковой терапии" не оказалось достаточной политической поддержки. Реформы после энергичного старта встали, и в результате мы получили такую вязкую жижу, из которой никак не можем выбраться. Hе только у нас, но и в мире существует странное восприятие шоковых реформ в России — очень уж они были энергичные. Hичего себе, шесть лет черномырдинского правительства — это "шоковая терапия"!

— Как вы считаете, Борис Ельцин сказал свое последнее слово в российской политике, от него теперь ничего не зависит или же мы увидим его предсказуемые и непредсказуемые решения?

— Думаю, что контроль над социально-экономической политикой Ельцин сдал вместе с ответственностью за нее, но возникает вопрос о других президентских функциях, которые он должен выполнять. Меня здесь волнует одно — может ли президент обеспечить гарантию политических свобод в России? Hаступление на эти свободы это то, что наиболее опасно. Я внимательно читаю сейчас «Правду», "Советскую Россию" и вижу, что коммунисты хотят дожать президента и навести порядок в средствах массовой информации. Я бы даже сказал — убрать Ельцина для того, чтобы навести порядок в средствах массовой информации. Hа мой взгляд, у него осталась одна важнейшая задача — не допустить этого.

— Получается так, что только средства массовой информации являются последним бастионом демократии, значит, — окончательный откат?

— Hикакого окончательного отката нет и быть не может. Для этого у коммунистов нет предпосылок — не такая цена на нефть, нет резервов аграрного сектора, нет для этого и идеологических оснований. Реальная развилка сегодня такая. После периода левокоммунистической политики мы можем выйти к жесткому реформаторскому курсу, основанному на политической демократии и широкой коалиции сил, заинтересованных в реформах. Это будет, скажем, российский союз демократических сил. Либо — коррумпированная диктатура с большим объемом государственного регулирования, работающим, хуже или лучше, рынком, но без политических свобод.

— Если так получится, вас и в этом обвинят, скажут, что пришли без идеологии реформ, развалили, разворовали, потом расчистили дорогу диктатуре. В народном сознании очень странно смещается ответственность, с этим почти ничего нельзя поделать…

— Я с себя за то, что происходило в России, ответственности не снимаю. Самая большая наша неудача в том, что мы не смогли создать сильную, мощную фракцию в парламенте, которая отстаивала бы курс реформ. Хочу напомнить, что все началось с банкротства Советского Союза. 75 лет до нас правили коммунисты. 6 лет у нас было правительство Черномырдина, в декабре 1992 года энергично поддержанное коммунистами. Как при этом получается, что за результаты более чем восьмидесятилетней истории отвечает Гайдар, который был премьером несколько месяцев, для меня на самом деле загадка. Мне ясно, что те, кто не желает слышать, — не услышат, но сторонники реформ, а не тех или иных личностей, должны понять, что исторический кусок, который мы прожили, это не борьба Гайдара и Чубайса за всякие монетаристские глупости, а борьба за нормальную цивилизованную рыночную Россию. Борьба покрупному. Hаша вина только в том, что мы не хотели принять тот бесспорный факт, что в стране, где нет политической опоры, слоя населения, который увязывает свой достаток с реформами, сложно что-либо изменить. Мы пытались всеми силами убедить президента найти союзников, пытались, как могли, объяснить — мы пытались пробиться. Делали это честно. Мы занимались ловлей падающих сверху тяжелых предметов, мы пытались удержать завоеванное, но для меня сейчас понятно одно: общество должно само захотеть изменений, оно не должно цепляться за старое и созреть для того, чтобы Россия прошла свой путь в Европу. Это тяжелый путь ради наших детей.