Играть в кавер. Антология моего рока - Иван Человеков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Любви только не хватает.
– Счастлив тот человек, которому чего-то не хватает… и это один из залогов, как его бурного существования, так и спокойной жизнедеятельности, если хотите. Хотя при Богом данных возможностях, во всех случаях, осознанно или не осознанно, Вами исполняются, и определенные благородные цели, и безобразные миссии или мечты. И если в одном случае это производится намеренно, но дилетантски, то в другом – осуществляется непроизвольно, но мастерски. Или наоборот, если хотите. И вот, от того как, это исполняется, зависит степень того, или иного Вашего же мастерства.
Герман даже пошатнулся, то ли, от тирады собственного монолога, то ли, от ранее выпитого спиртного.
– Ладно. Семье передавай привет. Маленькой Вере, особенно. – Компания, ненавязчиво попрощалась, пожимая руки. – Кстати, Мастер, а как там твоя Маргарита?
– Не знаю. Надя мне даже не звонит. – На лице Слуги промелькнула улыбка грусти.
– Ну-ну "еврей", держи нос бодрей.
Братья направились дальше, Слуга побрел в темный подъезд своего домашнего очага.
***
– О! Верка, смотри, кто пожаловал! – Изрядно выпивший отец, сидя куняя на кухне, облокотился рукой с дымящейся сигаретой о стол, – Твой брат, овца белая, художник… голодный…, – он поднял голову, вглядываясь в коридор, на зашедшего Слугу. – Что-то все ищет, думает…
Из темной комнаты, укутавшись в материнский домашний халат, к Слуге подошла младшая сестра, заспанная стройная, миниатюрная Вера.
– Папа, мы на эту тему сегодня уже говорили. Он завтра уезжает. – Вера устало, не посмотрев на отца, улыбнулась брату. – Привет, Ежик. Мама на дежурстве. Вещи мы тебе собрали. Ты есть будешь?
Дорожная сумка стояла в коридоре.
– Конечно. Я всегда голодный, особенно морально, ты же знаешь. – Слуга, улыбаясь, подыграл заботливости сестры и возмущениям отца. – В общем, по тому-то и овца… – он перекривил родителя – …белая.
– Не овца, а ворона, и не морально, а духовно, – наигранно поправила брата девушка.
– Если ты ищейка такая, пошел бы, тогда работать, как мамин племянник, сыщиком в "комитет", что ли… Стал бы большим человеком… – пробормотал глава семейства, отрешенно махая рукой в сторону детей. – А-а… Что с вас взять? Сын, дочь, зять…
И тут, в творческом воображении Слуги, которое получило поэтический толчок от случайно произнесенной рифмы, отец театрально вздымаясь, как древнегреческий герой, с высоко гордо поднятой над головой, горящей зажигалкой, и почти олимпийским широким шагом, начал пеший марш, который, в сюрреалистической реальности, перешел в танцевальный номер.
Что с вас взять? Сын, дочь, зять.
Смотрите на меня, я почти Герострат.
Со свечкой и босиком вы выйдите впервые
На проспект за углом.
Хотя бы для того, чтобы взглянуть,
Как пылает наш дом. [2]
Вымышленное действие сформировалось в танцевальный номер, уличное хореографическое шествие, таких же, полупьяных работяг-муравьев, из соседних квартир и домов, с поднятыми зажженными факелами в руках.
В нашей семье каждый делает что-то,
Но никто не знает, что же делает рядом.
Такое ощущение, словно мы собираем
Машину, которая всех нас раздавит. [2]
В разгулявшихся фантазиях Слуги, танцующие вспотевшие работяги, с горящими покрасневшими глазами, то ли от учиненной огненной оргии, то ли от постоянного влияния зеленого змея, размахивая факелами, завели хоровод вокруг пылающего дома.
Наша семья – это странное нечто,
Которое вечно стоит за спиной.
Я просто хочу быть свободным и точка,
Но это означает расстаться с семьей. [2]
Отец настолько сильно размахнулся руками, что уклонившемуся Слуге, в такт надуманной мелодии, пришлось запихивать буйного родителя, в соседнюю ванную комнату. Толкотня напомнила агрессивное противостояние, что спровоцировало вспылившего сына на поспешный уход из шумного дома.
Слуга схватил приготовленную сумку, и не допуская очередного "тургеневского" скандала, хореографически выскочил из квартиры, громко хлопая дверью. Отчаянно, быстрым шагом, выбежал из подъезда родительского Начала, и постепенно замедляясь, задумавшись, побрел в неопределенном направлении, наверное, в сторону вокзала.
***
Возле темного подъезда одного из соседних домов, мерцали тени компании негромко хихикающих подростков. Кто-то, из веселых отроков, старательно затягивал куплет небезызвестной песни.
Есть белая овца среди черных овец,
Есть белая галка среди серых ворон.
Она не лучше других, она просто дает
Представление о том,
Что нас ждет за углом. [2]
– Слуга! Слуга! Стой ненормальный! – неожиданно, приятный девичий голос, окликнул, ссутулившегося под дорожной ношей, бродягу.
Тот, остановившись, распознавая голосистые веселые звонкие нотки, вгляделся в темноту, в сторону неосвещенного подъезда девятиэтажки, откуда слышалось душевное исполнение небезызвестного произведения.
– Ну, все, пока. Я "полетела".
Из тьмы, к худосочному пилигриму, подбежала милая, тоненькая Надя, напоминающая хрупкую, нежную Мечту, в светлом, легоньком платьице. Девушка, двумя руками схватилась за свободное предплечье Слуги, подтягиваясь на носочках, поцеловала того в щеку.
– Привет. Проведешь меня домой?
– А у меня есть шанс? – смутился парень случайной встрече.
– Шанс у тебя, есть всегда, – разумно заметила девушка.
– Я хотел сказать… выбор. Выбор, Надя.
– Всегда ты так. Скажи, лучше, где пропадал? Я ждала тебя.
Не так давно, близкие молодые люди, размеренно направились по темным родным переулкам. Нерешительный Слуга, застенчиво демонстрируя непринужденность, что-то многозначительно пытался рассказать спутнице.
Я был один, я грустным был.
Я ждал тебя, но мой телефон молчал.
Ты не пришла ко мне домой,
А я, как моряк, искал к тебе причал. [3]
Миниатюрная Надежда, по-прежнему, держась обеими руками за спутника, делая вид, что поддерживает невнятную беседу, изредка опережая, улыбаясь, рассматривала своего избранника. Ей всегда было хорошо с ним. Она многое ждала от него. Она умница.
Где ты, свет, где твой след от подмёток?
"Отзовись!" – я кричу сгоряча.
"Чья ты, чья?" Ча-ча-ча, ты-ты-ты моя!
Вся душа в крови, но по колено в любви. [3]
Полуночная компания тоже разошлась по домам. Часть из них, мурлыкав напевая, пританцовывая, тянулась позади тихой, согласной пары. Казалось, что аура юной, девственной любовности, шлейфом, сопровождала присутствующих.
Наблюдателю с хореографическим воображением, эта ночная прогулка, могла напомнить рок-н-ролльную постановку с участием влюбленной Нади, Слуги, шествующих молодых людей, преображенных в стильные костюмы, на воображаемой сцене-улице.
Поверь мне здесь, и только здесь,
Со мной вдвоём ты счастье обретешь.
Так отзовись, ау, и вернись,
Мы знаем, что ты его любишь,
И снова придёшь. [3]
Действие, милой танцевальной пары, плавно переместилось в пустую комнату, претворившись в страстные интимные сочетания. Надя, откинув назад голову, дрожа, вытянулась, во время ответственного, финального сочного момента…
– Я не вернусь.
Девушка, услышав фразу, которую она предполагала, но не так скоро, грустно опустила голову, как поникший одинокий цветок.
Под окнами
