Мегрэ и господин Шарль - Жорж Сименон

Говорила она с известным трудом и не только потому, что выпила две рюмки коньяка. Да и выпила она вовсе не для храбрости; ее испитое лицо, усилия, которые она прилагала, чтобы держаться в форме, говорили о том, что пьет она часто.

— Я жду от вас подробностей.

— Таков уж мой муж.

— Как это — таков?

— Это мужчина, которого заносит. Он встречает женщину, которая ему нравится, и испытывает потребность пожить с ней несколько дней. До сих пор самая долгая его интрижка, если можно так выразиться, длилась две недели.

— Не собираетесь же вы меня уверять, что он знакомится с ними на улице?

— Почти всегда. Обычно в ночных кабаре.

— Он ходил туда один?

— Всегда.

— Вас с собой не брал?

— Мы давно уже перестали существовать друг для друга.

— Тем не менее вы тревожитесь.

— За него.

— Не за себя?

В ее взгляде промелькнул какой-то вызов.

— Нет.

— Вы его больше не любите?

— Нет.

— А он?

— Тем более.

— Живете вы тем не менее вместе.

— Квартира большая. Ритм жизни у нас разный, и часто встречаться не приходится.

С лица Лапуэнта, продолжавшего стенографировать, не сходило удивление.

— Зачем вы пришли сюда?

— Затем, чтобы вы его нашли.

— Раньше у вас это никогда не вызывало беспокойства?

— Месяц — это долго. Он ничего не взял с собой, даже чемоданчика со сменой белья. Машинами тоже не воспользовался.

— У вас не одна машина?

— Две «Бентли» — им он пользуется чаще всего, и «фиат», который более или менее предоставлен мне.

— Вы водите машину?

— Когда я куда-нибудь отправляюсь, меня везет Витторио, наш шофер.

— Вы часто выходите из дома?

— Почти каждый вечер.

— Чтобы увидеться с приятельницами?

— У меня нет приятельниц.

Мегрэ редко приходилось встречать столь отчаявшуюся и столь загадочную женщину.

— Вы ходите по магазинам?

— Магазины я ненавижу.

— Отправляетесь на прогулку в Булонский лес или еще куда-нибудь?

— Я хожу в кино.

— Каждый день?

— Почти. Если не очень устала.

Как у всех наркоманов, наступал момент, когда ей надо было подстегнуть себя, и этот момент настал. Было видно, что она много бы дала за рюмку коньяка, но комиссар ничего не мог ей предложить, хотя в шкафу у него и стояла на всякий случай бутылка. Ему стало немного жаль ее.

— Я стараюсь понять, госпожа Сабен.

— Сабен-Левек, — поправила она.

— Как вам будет угодно. Ваш муж всегда исчезал из дому достаточно надолго?

— На месяц — никогда.

— Вы это уже говорили.

— У меня предчувствие.

— Какое предчувствие?

— Я боюсь, не случилось ли с ним чего-нибудь.

— У вас есть причины так думать?

— Нет. Для предчувствия не надо причин.

— Вы говорите, что ваш муж известный нотариус.

— Точнее, известна его контора, а клиентура — из самых отборных в Париже.

— Как же он может позволять себе переодические отлучки?

— В Жераре почти ничего нет от нотариуса. Контору он унаследовал от отца, но хозяйничает там по большей части старший клерк.

— Вы, кажется, утомлены?

— Я всегда утомлена. У меня слабое здоровье.

— А у вашего мужа?

— В свои сорок восемь он ведет себя как молодой мужчина.

— Если я вас правильно понял, узнать что-нибудь о нем можно, наверное, в ночных кабаре.

— Наверное.

Мегрэ задумался. Ему казалось, что вопросы его не достигают цели, а получаемые на них ответы ничего не дают.

В какой-то момент комиссар подумал, что перед ним сумасшедшая или, во всяком случае, неврастеничка. Он достаточно перевидал их у себя в кабинете, и с большинством хлопот было не обобраться.

Речь посетительницы казалась нормальной, вразумительной, в то же время создавалось впечатление, что она не совсем адекватна реальности.

— Вы думаете, у него было с собой много денег?

— Насколько я знаю, он обычно пользовался чековой книжкой.

— Вы разговаривали об этом со старшим клерком?

— Мы не разговариваем друг с другом.

— Почему?

— Потому что года три назад муж запретил мне входить в контору.

— У него были на это причины?

— Мне об этом неизвестно.

— Отношения у вас со старшим клерком плохие, но знать-то его вы, по крайней мере, должны?

— Лёкюрёр — так его зовут — всегда смотрел на меня неодобрительно.

— Он уже работал в конторе, когда умер ваш свекор?

— Он поступил туда, когда ему было двадцать два года.

— Может быть, ему больше известно о местопребывании вашего мужа?

— Может быть. Но если его об этом буду спрашивать я, он ничего не скажет.

Ее непрерывный тик начал в конце концов раздражать Мегрэ. Для него становилось все очевиднее, что этот допрос был для его посетительницы сущим наказанием. Тогда зачем она пришла?

— На какой имущественной основе заключен ваш брак?

— На условии раздельного владения имуществом.

— У вас есть личное состояние?

— Нет.

— Муж дает вам все деньги, в которых вы нуждаетесь?

— Да. Деньги для него ничто. Поклясться не могу, но думаю, что он очень богат.

Мегрэ задавал вопросы не в установленном порядке. Он искал во всех направлениях, но до сих пор ничего не нашел.

— Довольно. Вы устали. Оно и понятно. Если позволите, я загляну к вам сегодня после обеда.

— Как хотите.

Она продолжала сидеть, теребя в руках сумочку.

— Что вы обо мне думаете? — спросила она в конце концов. Голос ее звучал глуше, чем раньше.

— Я еще ничего не думаю.

— Вы думаете, я все усложняю, да?

— Не обязательно.

— В лицее одноклассники считали, что я все усложняю, и у меня из-за этого никогда не было подруг.

— Однако вы очень умны.

— Вы находите? — Она улыбнулась, и дрожь пробежала по ее губам. — Это мне не помогло.

— Вы никогда не были счастливы?

— Никогда. Я не знаю, что означает это слово.

Она кивнула на Лапуэнта, который по-прежнему сидел за стенограммой:

— Это что, действительно необходимо записывать нашу беседу? Трудно говорить свободно, когда за тобой стенографируют.

— Если вы хотите что-нибудь сообщить мне доверительно, записывать перестанут.

— Теперь мне больше нечего вам сказать. Она поднялась с некоторым усилием. Грудь у нее была впалая, плечи опущены, она слегка сутулилась

— Он обязательно должен присутствовать сегодня после обеда?

Мегрэ замешкался с ответом: он хотел дать ей шанс.

— Я приду один.

— В котором часу?

— В наиболее подходящее для вас время.

— Я обычно отдыхаю после обеда. В четыре вам удобно?

— Очень.

— Это на втором этаже. Правая дверь от лестницы. Руку Мегрэ дама не протянула. Неестественно выпрямившись, она двинулась к двери, словно боясь, что может упасть.

— Тем не менее благодарю, что вы меня приняли, — проговорила она, не разжимая губ.

И, бросив последний взгляд на комиссара, направилась к главной лестнице.

Двое мужчин не отрывали друг от друга взгляда, как будто оттягивали тот момент, когда надо открыть рот и задать вопрос. Разница была в том, что Лапуэнт казался ошеломленным, а комиссара скорее можно было назвать сосредоточенным, правда, глаза у него хитро поблескивали.

Он подошел к окну, распахнул его, набил трубку — выбрал он довольно тяжелую. У Лапуэнта кончилось терпение.

— Что вы об этом думаете, шеф?

Сотрудники Мегрэ редко отваживались задавать ему этот вопрос, так как чаще всего слышали в ответ ставшее привычным ворчание: «Я не думаю».

Вместо этого, в свою очередь, последовал вопрос комиссара:

— Об этой истории с исчезновением мужа?

— Скорее о самой…

Мегрэ раскурил трубку, встал перед окном и вздохнул, не отрывая глаз от залитых солнцем набережных:

— Это необычная женщина.

Продолжения не последовало. Комиссар решил не утруждать себя анализом собственных впечатлений и тем более переводом их в связную речь. Лапуэнт понял, что шеф смущен, и пожалел, что задал необдуманный вопрос.

— Может быть, она сумасшедшая? — тем не менее пролепетал он.

Комиссар, не говоря ни слова, исподлобья взглянул на него. Он постоял еще у окна, потом спросил:

— Позавтракаешь со мной?

— Охотно, шеф. Тем более что жена моя у своей сестры в Сен-Клу.

— Минут этак через пятнадцать. Лапуэнт вышел, комиссар снял телефонную трубку и попросил соединить его с бульваром Ришар-Ленуар.

— Это ты? — спросила его жена, когда он не успел еще открыть рта.

— Я.

— Могу поспорить: ты собираешься сообщить мне, что не придешь завтракать.

— Ты выиграла.

— Пивная «У дофина»?

— Вместе с Лапуэнтом.

— Новое дело?

Прошло уже три недели, как Мегрэ закончил последнее серьезное расследование, и это желание пообедать на площади Дофина указывало в принципе на то, что ему доставляло удовольствие вновь вернуться к оперативной работе. Он как будто показывал кукиш префекту и министру внутренних дел, которым взбрело в голову заточить его в роскошном кабинете.