Личные вещи. Стихи - Влад Южаков

Честно

В серых дворах неуют и слякоть,Но не они убивают счастье.Если опять захотелось плакать,Стоит ли в этом винить ненастье?

Глупо причину искать снаружи,Если беда изнутри ломает.Разве ноябрьская мука хужеТой, что была в феврале и в мае?

Время, увы, никого не лечит.Вижу – тебе нестерпимо больно.Но иногда, чтобы стало легче,Надо всего лишь сказать: «Довольно!».

Ты же когда-то сама учила —Нужно во всём признаваться честно.Если считаешь меня причиной,Вымолви слово, и я исчезну.

Эта женщина

На пути этой женщины нет преград.Кто заставит её повернуть назад?Ей не стоит усилий цветущий садПревратить за секунду в кромешный ад,

И напротив, бушующий ураганОбратить мановением в мёртвый штиль.Я от сердца желаю её врагамУбегать без оглядки за сотню миль —

Ни к чему добиваться опасных встреч,Приносящих противникам лишь беду…Я же тенью, безвольно теряя речь,Очарован и кроток, за ней иду.

Всё равно, хоть на Запад, хоть на Восток,Сквозь дожди, снегопады, самум и смог —Лишь бы снова почувствовать этот ток,Что бежит от макушки до пальцев ног.

Эта женщина – утренний лёгкий пар,Но как только решительно вскинет бровь,Сокрушительный жди от нее удар,От которого брызнет по стенам кровь.

Мне не стыдно признаться, что я слабей,Что при ней не способен владеть собой.Если скажет однажды: «Иди убей!»,Я без страха вступлю в беспощадный бой.

Пусть она без раздумий любую твердьОбращает в туманные миражи,Я хочу с этой женщиной умереть,Я хочу с ней воскреснуть и снова жить.

Золушкин стриптиз

Она в гримёрке к зеркалу присела,Салфеткой стёрла губы и глаза.«А ну, вернись на сцену, Синдерелла! —Шумел за дверью распалённый зал, —

Ещё разок, раздвинь, кисуля, ножки —Изобрази нам стрелки на часах!».И стало ясно – дальше невозможноНи слышать похоть в пьяных голосах,

Ни на пилоне до утра кружиться,Кривляясь перед потными людьми…Она сняла парик, надела джинсыИ превратилась в Настю из Перми.

Настенные часы пробили полночь,Когда она в распахнутом пальтоПорхнула через зал. И в зале полномЕё без грима не узнал никто.

Часовщик

15.00Потею в мастерской часовщика.На улице рождественская сырость,А здесь жара кромешная. ПокаТерпимо, впрочем. Бутерброды с сыром,Салат, паштет, кружочки колбасы…У гения пружин и шестерёнокОбед. На стенке тикают часы.Я молча жду. Пронзителен и звонокСкучающего маятника шаг:Туда… Сюда… Тягучие минутыУходят в прах под мерный стук в ушах.И в такт часам, размеренно и нудноМой визави глотает бутерброд.Потом идёт холодная котлета,И кружку чая всасывает рот…Я жду с моим поломанным браслетом,Пока он не закончит свой обедИ в шкаф не уберёт тарелку с вилкой(До этих пор молчания обетДаю, поскольку рано лезть в бутылку).А он хватает ломтик ветчины,Лежащий под румяным сдобным тестом,И даже объявление войныЕго сейчас навряд ли сдвинет с места.

16.30Он ест, не замечая никого,Чтоб мне и прочим смертным было ясно:Он – Времени хозяин полновластный!Причём, что характерно, моего…И что ему падение комет,Приток мигрантов, акты терроризмаИ даже часовые механизмыНа фоне недоеденных котлет?Устои мироздания поправ,Он смотрит вдаль бесстрастно и бесцельно,Забив на всех и каждого отдельно.Эй, часовщик, а ты, пожалуй, прав…Смешная жизнь с сумою на плече —Ты мне награда, или же расплата?Вот на стене часы без циферблатаИдут. Куда? И главное – зачем?Как жаль впустую прожитые дни!Но пробил час – вставляю ногу в стремя.Отныне мне не наплевать на время!Часовщика беру за воротник(Застиранный халат трещит по шву)И тычу носом в грязную посуду:«Обед давно закончился, паскуда!».Ах, если б это было наяву…

17.00Но за окном по-прежнему зима,А здесь, уже, похоже, дело к лету.И часовщик опять жуёт котлету.И я стою. И на плече сума.

Курортник

Прекрасны попа, грудь, лицо…Вот, кто достоин быть венцомПрироды!Изгибы бёдер, влажный рот…Кульков подумал: «Не курорт —Дом моды!».

Без шансов – слишком он коряв…Скорбит в шезлонге, потерявДар речи.Но чу! Его манит рука:«Давайте выпьем коньякаЗа встречу».

Кульков в восторге: «Вашу мать!И я сумел за хвост пойматьУдачу!».Но всё испортила жена:«С утра не сделал ни хренаНа даче!

Зато поддатый каждый день!Нет, объясни, куда ты делЗарплату?».Кульков, очнувшийся от грёз,Вздохнул и вновь воткнул в навозЛопату.

Русская матрица

Васильков двести грамм коньяка заказал —Отправление поезда лишь через час.Вдруг подходит Морфеус, и смотрит в глаза,И пилюли суёт, благородством лучась:

«Сделай правильный шаг – или в ад, или в рай.Ошибиться на этом пути не моги!Это твой исключительный шанс! Выбирай —Или в Беверли-Хиллз, или в Нижний Тагил».

Васильков озадачен: «Да ну, ерунда…И потом, я же даже с тобой не знаком!Да к чему мне? Ну что я, пилюль не видал?Подожди, дай хотя бы запью коньяком…».

Он покорно пилюлю с ладони слизал,И немедля вокруг начались чудеса:Задрожали кабак и Казанский вокзал,Заплясали салфетки, коньяк, колбаса,

Растворились перроны, пути, поезда,Пассажиры, таксисты, таджики, менты…Он за всю свою скучную жизнь не видалНи такой глубины, ни такой пустоты!

***Он очнулся с разбитым лицом – без пальто,Без билета, без паспорта, без кошелька,Без портфеля и без телефона. ЗатоВ телогрейке, трико и фигурных коньках.

Он поплёлся по свалке, натужно дыша,Безнадёжно хромая на обе ноги,И подумал, взглянув на суровый ландшафт:«Не свезло… Значит, всё-таки, Нижний Тагил…».

Аэропорт

Пятнами света на взлётке блеститБетон.Умерло лето. О нём погрустимПотом.

Слякоть и ветер. В припухших глазахПечаль.Штамп на билете. Не вздумай сказать«Прощай».

Мокрыми хлопьями падает снегНа плащ.Осень не значит, что нас больше нет.Не плачь.

Это не самая главная боль —Дожди.Я обязательно буду с тобой.Дождись.

Я обвиняю

Чтобы найти виноватых,Много раздумий не надо.Ну, согласитесь, ребята —Эти паршивые гады

Делают невыносимойЖизнь позитивную нашу.Либо условный Василий,Либо конкретная Маша

Топчут ночами и днямиСчастья и радости всходы…Кто-то во всём обвиняетТех, кому власти охота,

Кто-то клеймит радикалов,Кто-то – народную массу,Кто-то – циничных нахалов,Лезущих первыми в кассу,

Кто-то – монгольское иго,Кто-то – советские годы,Кто-то – футбольную лигу,Кто-то – плохую погоду,

Кто-то – стервозу-супругу,Кто-то – соперницу-сучку,Кто-то – богатого друга,Давшего в долг до получки,

Кто-то – подростков лохматых,Кто-то – начальника-гнуса.Каждый себе виноватыхСам выбирает по вкусу.

Я как другие – я тожеВыберу бедствий причину.И обвиню нехорошихСкупщиков швейных машинок.

Речь моя будет простая:В харю паскудников, в харю!Не, ну реально достали!Не, ну а чо они, твари?

Все виноваты и каждый!Жить среди них невозможно.Как провинились? Неважно.Это придумать несложно.

Реверсия

Когда бы мне, ну, скажем, лет в семнадцать,Поведали про то, каким я будуСебя считать – солидным, нужным, важным,Авторитетным, значимым, весомым —Я вряд ли стал бы шумно восторгатьсяИ радостно кричать: «Какое чудо!»,Но изложил бы мысль семиэтажноОб отвращении к моей персоне.

А после, отдохнув от рвотных спазмовИ вытерев с губы следы морковки,Спросил бы у меня: «Ну, что ж ты, Владик?Как можно было столько лет профукать?Ведь ты же пионером был прекрасным,И сессии сдавал легко и ловко!Чего же дальше с жизнью не поладил?Где праздник? Отчего тоска и мука?».

И я бы так ответил мне, подростку:«Да что-то… В общем… Ну, не получилось…Хотел, как лучше – вышло, как обычно…Не стоят ни гроша мои медали…Да ты вообще, пацан, наглеешь просто!Ты на кого орёшь, скажи на милость?!Не смей при мне ругаться неприлично!Вот поживёшь с моё…». Ну, и так далее.

Потом бы я со мной уселся рядом,И рассказал бы, разливая пиво,Что, мол, не так печальна жизни повесть:«Другие вон чего! А я-то ладно…А про мечты забытые не надо.Да, не случилось жизнь прожить красиво,Но не ушёл ещё последний поезд,Который – лишь вперёд, но не обратно».

***И кто-то вертит жизнь назад, как плёнку:Там, нагреваясь, кровь втекает в раны,Предатели становятся друзьями,Светлеют мысли, волосы темнеют,Мужчина превращается в ребёнка,Цинизм – в надежду, твиты – в телеграммы…И зритель плачет тёплыми слезами,Не становясь ни чище, ни умнее.

Пропавшее слово