Новая мозаика - Михаил Руушан

Рынок

Я так люблю бывать на рынке —Весы, прилавки, гул толпы.Здесь знают роли без запинки.Тут зарождение молвы.

Гранат с рубиновой слезоюИ виноград – сама краса.Творог, подёрнутый росою,Над мёдом сотовым оса.

У всех картошка «Синеглазка»(Да только нет такой давно),А груша «Бера» – это сказка,Хурма, чурчхелла, как в кино.

Там карпы бьются о прилавок,Сом весь в раздумье – он грустит.Там продавцы ждут ваших «ставок»,Коль в кошельках слегка хрустит.

В мясном ряду – мясные туши.Свиные головы царят.Чревоугодье застит душиПри виде курочек, цыплят.

Вот старушонка меж рядами,С ней сумка на два колеса.Спешит в погоне за дарами,Из-под платка глядят глаза.

Ей кто-то яблочко протянет,Бананы, что похуже, даст.Глядишь – и обрези добавит.Бог «благодетелям» воздаст…

Баллада о российском чае

Чай нам дал Романов первый,И прижился он в Москве.Был в начале как целебный,Стал потом своим вполне.

Чай в России – бренд, как водкаПод солёненький груздок.Пьют чаёк старик, молодка.Пьют от жажды, пьют и впрок.

Пьют по-разному: с усладой,Крепкий, терпкий, листовой.Может быть он и наградой —Дарит бодрость и покой.

Пишутся о нём картины.Кисть Перова – на века.На Мясницкой магазины,И вода – Москва-река.

Самовар, труба и шишки,Да ещё один сапог.Бабы, купчики, мальчишки,Сахар, сушки на зубок.

Пот стирая полотенцем,Чашку вниз перевернут;Сахар, «колотый всем сердцем»,С ней остаток возвернут.

Есть и щипчики под сахар,Для заварки чайник есть.И купец, рабочий, пахарьОтдают варенью честь.

Кто медка в чаёк добавитИль мелисного листа,Кто душицею разбавит,Мяты кто сорвёт с куста.

Чай «вприкуску», чай «внакладку»,Чай с вареньем или без…Мы – с вокзала на посадку.Вдаль уносится экспресс.

И звенит в стакане ложка,Подстаканник на столе.Пахнет чай дымком немножко.Мы – попутчики вполне.

Многие так любят сливки,Чтобы к чаю поднесли.А на зоне чай – опивки,Там чифирчик припасли.

Но всему конец приходит:Крах «империи», развал.Чай в пакетах в чашках бродит,Он взошёл на пьедестал.

Есть в народе поговорка,Вот она о чём гласит:Чай российский – он не водка,Много выпить не грозит.

«Мама, редко тебе я пишу…»

Мама, редко тебе я пишу,Не ложатся стихи на бумагу.Оправданий себе я ищу —Сочинить можно целую сагу.

Ты меня окрестила тайком,Ты духовность мою заложила.Я молюсь за тебя – в горле ком,Надо чаще бывать на могиле.

Это ты приоткрыла мне даль:Парусов белокрылых скопленье.Ты поведала мне про Грааль,Улыбалась моим увлеченьям.

И мой первый, мой детский стишокБыл воспринят под возгласы «Браво!»,Но презрение вызвал я, шок,Когда с другом напился «до хлама».

Твои комплексы я приобрёл,Твои взгляды, твои же смятенья —В результате, увы, не «орёл» —«К самоедству» вдобавок сомненья.

И за всё тебе, мама, поклон.Что ещё мне сказать – я не знаю.Вновь весны наступает поло́н.Соберу тебе ландыши в мае.

Друг отца

Слёз я не помню у отца,Он боль в себе хранил.Лишь раз один слезу с лица,Я видел, уронил.

Был у него комбатом друг,Тот удержу не знал.Отец был зам. и политрук,С ним разное видал.

Он «Абакумыч» друга звалИ так ругал, любя.Отец мой в госпиталь попал,Друг не сберёг себя.

Во всех рассказах о войнеЯ вижу их с отцом.Мне стал комбат родным вдвойне,Как батя мой – бойцом.

Слёз я не помню у отца,Он боль в себе хранил.Лишь раз один слезу с лицаО друге уронил.

Отче наш

Благовещение

Птицы в небо улетают стаей белойК Той, кого мы называем Приснодевой.

Их на волю отпускать нам завещано,В этот день такой святой – Благовещение.

К Ней, заступнице нашей, страдалице…Кто ещё за всех нас так печалится?

От Неё начиналось спасение,Бога – сына Её – Воскресение.

Невечерний Свет, Осияние…К Ней идём, несём покаяние.

Только сердцем порой каменеем,Не умеем мы беречь, что имеем.

Голубь белый парит над Пречистой.Сколь любви в Её взгляде лучистом!

Размышления

Вот приходит час сострадания —Я ищу везде понимания.Наступает вдруг состояние,Словно нет веков расстояния.

Как Исаак – готов на заклание, —А душа полна покаяния.Но никак не готов к убиению,Не Авраам – коли есть сомнения.

Кровь, случается, вмиг закипает,Разум мой пелена застилает!За себя не готов дать ответ,Видно, с Богом тогда связи нет.

Только может быть ярость и с плюсом,Губ до крови пронзённых прикусом.Если враг поглумился над близким —Месть не кажется мне чем-то низким.

Правит в мире закон исключений,Всюду линии бурных течений.Сотен тысяч писателей повесть,И корректор у каждого – совесть.

Рыбаки

Андрей и Симон – в лодке,Вот-вот забросят сеть.Першит с устатку в глотке,Сжигает солнца медь.Не ловится! Не ловится!Чем семьи накормить?Не ведают о Троице,Не знают, как просить.Кто им подскажет это?Но чу! Вот Он грядёт.А с ним Господне ЛетоИ ангелов полёт.«Ещё забросьте сети», —И лодка до краёв.«С собой зову вас, дети,Там ждёт другой улов…Душ «человеков» грешныхВы будете ловцы».Без лишних слов поспешныхПричалили гребцы.

Исповедь

Где уж помнить все грехи,Как всё скажешь иерею?Фразы очень нелегки,Я волнуюсь, цепенею.

Весь в грехах – осознаю.Мной священник недоволен.Словно пень сухой стою.Я давно морально болен.

А раскаяния нет.Прячу я лицо под «маской».Для других в туннеле свет,Я смотрю на мир с опаской.

Только вдруг слеза сползла —И прошу у всех прощенья.Сколько понаделал зла,Сколько вызвал отвращенья.

Да, хранитель – Ангел мой —Не оставил меня всё же.Покаяние, покойЯ обрёл в себе, мой Боже.

Монолог старого актёра

Почему так пусто?Чувствую тревогу.Дождь со снегом – грустно.Помолюсь я Богу.

Пусть велит дать занавесБез предупрежденья.Душу заморочил бесТяжким самомненьем.

Я мечтал о принцеИ о роли Лира,Но в руках синица,Монолог мой: «Вира!»

Я ещё играю;Реквизит не продан.Роль свою я знаю:«Ужин, сударь, подан».

Бог не Станиславский —Верит и лелеет.С лиц снимает маски,Может, пожалеет.

Или поругаетПо-отцовски строго —Он про то лишь знает,Но пройдёт тревога…

Рождество

Путь далёк. Мария, с ней Иосиф.Перепись объявлена в стране.Всё хозяйство в Назарете бросив,Держат путь в безлюдной стороне.

Вот добрались, город Вифлеем,Только негде голову склонить —Место для ночлега нужно всем,А Мария вот должна родить.

Старец заметался – крова нет,Страшен за Марию Бога гнев.Праведнику восемьдесят лет,Но нашёл пещерку, то ли хлев.

Там стоял жующий добрый волИ другая разная скотина.Ясли в центре, выщербленный пол —Жалкая, убогая картина.

А Марии страшно всё равно,Что бы ей Архангел ни сказал.Без родных тоскливо, и давно.Слава Богу, он ей силы дал.

Время шло – вдруг яркая звезда,Крик младенца в тишине слились.Мир воспрял от тягостного сна,Искры света осветили высь.

Там, в яслях, младенец мирно спал,Мать склонилась над своим сынком.Света луч на лик случайно пал,Богородица завесила платком.

Мир ликует, с ним и небеса.Чьи шаги пока вдали тихи?Это те, кто верит в чудеса —Бедные, простые пастухи.

Колокольцев слышен дальний звон.Трое на верблюдах, кто же вы? —Мы к тому, кто новый даст закон.Мы с дарами – мудрые волхвы.

Блудный сын