Темные отражения - Алексей Калугин

Через несколько минут профессор решительно захлопнул том, снял очки и, с победным видом оглядев сгрудившихся вокруг учеников, постучал оправой по корешку книги.

– Грубая мистификация! – огласил он свой вердикт. – Языка, построенного на принципе, по которому сгруппированы знаки в этой книге, нет и быть не может! – И специально для Павла добавил: – Ваша книга, молодой человек, может представлять интерес только для собирателя курьезов. То, что в ней, – полнейшая белиберда!

– Но кому и зачем могло понадобиться напечатать целую книгу, состоящую из бессмысленного набора ничего не значащих символов? – растерянно произнес Павел.

– Этот вопрос уже не ко мне, – развел руками профессор.

– А как же аннотация! – вспомнил вдруг Павел. – В конце книги, на русском и английском!

Раскрыв книгу на нужном месте, он положил ее перед профессором.

Профессор снова надел очки.

– Что вы имеете в виду? – спросил он, с недоумением рассматривая страницу, на которую указывал пальцем Павел. – Я вижу здесь все ту же бессмыслицу.

– Ну, как же, вот: «Книга Гельфульда Глумза «К истории зеркал…», – указал пальцем на нужные строки Павел.

Лицо профессора побагровело, нижняя губа отвисла и мелко затряслась. Левой рукой он в гневе сорвал очки и, оперевшись ладонью правой на кафедру, грузно подался вперед.

– Ваша шутка, молодой человек, зашла слишком далеко, – произнес он тихим, вибрирующим от негодования голосом. – Так вы можете шутить со своими друзьями, но не со мной.

Поднявшись со своего места, профессор быстрым шагом вышел из аудитории.

– Довели старика, – обреченно вздохнул один из студентов.

– А я здесь при чем? – развел руками Павел, поймав на себе несколько недобрых взглядов. – Я, что ли, эту книгу написал?

– Старик решил, что его попросту дурачат, когда ты стал уверять его, что книга написана по-русски, – объяснила Павлу светловолосая девица.

– Вот же русский текст! – Павел раскрыл книгу на нужной странице и протянул ее своим оппонентам.

– Не по мне эти трансцендентальные штучки, – мельком взглянув на предложенную Павлом страницу, покачала головой блондинка. – Видно, я слепа на третий глаз.

– Тебе-то что, прикололся – и ушел, – косо глянул на Павла другой студент. – А нам старик во время сессии все припомнит.

– Видно, вы со своим профессором настолько глубоко зарылись в науку, что разучились по-русски читать, – недовольно буркнул Павел, прежде чем выйти из аудитории. – Естественно, проще всего назвать полнейшей бредятиной то, в чем разобраться не можешь…

В коридоре Павел посмотрел на часы и понял, что на лекцию он уже безнадежно опоздал. Вместо того, чтобы объясняться с преподавателем, он решил заглянуть в университетскую библиотеку и попытаться навести там кое-какие справки по интересующему его предмету.

В читальном зале Павел попросил что-нибудь из сочинений Гельфульда Глумзы. Рыжеволосая девчушка из справочного отдела, похожая на белку, надевшую очки в модной пластиковой оправе, просмотрев картотеку, ответила, что книг этого автора в библиотеке нет.

Перелистав все справочники, энциклопедии и словари, что имелись в наличии, Павел нигде не обнаружил даже упоминания о загадочном Глумзе.

Дома он просмотрел собственную картотеку и тоже не нашел ни единой ссылки на этого автора.

И тем не менее этот якобы несуществующий человек написал книгу, которая сейчас лежала на столе среди тетрадей с конспектами и журналов с закладками на тех статьях, которые Павел собирался прочитать. Глядя на ее зеленый переплет, Гардин пытался угадать, что же перед ним: грубая мистификация, как сказал профессор, или же ключ к непознанной тайне?

Пожалуй, в конце концов, Павел склонился бы к тому, чтобы согласиться с авторитетным мнением профессора. Если бы не одно «но»…

Это «но», хотя и существовало всего лишь в единственном числе, тем не менее представляло собой вполне весомый аргумент в пользу того, что разгадкой секрета книги следует заняться вплотную и немедленно. Мистический ореол придавал ей тот факт, что короткие тексты на русском и английском языках на последних страницах были доступны взгляду лишь только одного ее обладателя. Профессор и его ученики видели на этих страницах все ту же кажущуюся им абсолютно бессмысленной вереницу знаков и символов.

Что ж, вероятно, у таинственного Глумзы были достаточно веские причины для того, чтобы столь тщательно зашифровать текст своего сочинения. И, если он все же решился изложить результаты своих исследований, о которых упомянуто в аннотациях, в книге, следовательно, считал, что они представляют определенную ценность не только для него одного. Хранилище сокровенных знаний, таящее в себе угрозу, – вот чем казалась Павлу книга, которая лежала перед ним на столе.

Хоть как-то подступиться к тайне можно было лишь со стороны аннотации, к сожалению, содержавшей в себе чрезвычайно мало понятной информации.

Павел не имел ни малейшего представления о том, что собой представляет «многомерно отраженная симметрия сна». Единственным, от чего он мог оттолкнуться в своем поиске, было слово «мантра». Некоторый опыт в использовании классических мантр у Павла имелся. Упомянутая в аннотации мантра была ему незнакома, но от этого она вовсе не становилась чем-то принципиально иным.

Павел разделся до трусов и лег на кровать поверх покрывала. Вытянув руки вдоль туловища, он чуть откинул голову назад и начал неторопливо расслаблять мышцы тела. Глядя в белый потолок, он несколько раз медленно произнес вслух мантру из книги, чтобы запомнить ее звучание.

Почувствовав, что мантра звучит легко и без напряжения, Павел закрыл глаза и стал повторять слова мысленно, нараспев, растягивая их до полной трансформации в однообразный раскатистый рокот.

Гармоничные, но бесконечно чужие, далекие от повседневной жизни звуки постепенно вытесняли из сознания человека образы окружающей его реальности, заменяя их серой пустотой.

После нескольких десятков оборотов мантра замкнулась в неразрывное кольцо и напрочь отсекла внутренний мир человеческой души от внешнего существования тела.

Павел погрузился в золотистый, искрящийся и пульсирующий туман. Он казался себе огромным, как космос, – в любое мгновение он мог почувствовать всем своим существом дыхание самой далекой звезды, провести ладонью по ее сияющей короне, проникнуть в пылающее чрево. И одновременно с этим он превратился в великое Ничто – он не знал, кто он такой, что представляет собой его тело, каковы его расположение и протяженность в пространстве. Он стал всей Вселенной и в то же самое время перестал быть собой.