Чистая правда - Дэвид Болдаччи

На следующий день он узнал имя девочки: Рут Энн Мосли, десять лет, из Колумбии, Южная Каролина. Она с родителями приехала в гости к брату, служившему на базе. В ту ночь Хармс познакомился с Рут Энн Мосли, точнее, увидел ее мертвое тело, маленькое – нет, крошечное – по сравнению с его шестью футами и пятью дюймами и тремястами фунтами[1]. Расплывчатый образ приклада винтовки, которой военный коп ударил его по голове с такой силой, что он рухнул на землю рядом с девочкой, был единственным смутным воспоминанием, сохранившимся в сознании Хармса от той ночи. Безжизненное лицо девочки смотрело в небо, и в каждом неподвижном углублении скапливалась дождевая вода. Руфус упал лицом в грязь и больше ничего не видел. И ничего не помнил. До сегодняшнего вечера…

Хармс сделал глубокий вдох, наполнив легкие пропитанным дождем воздухом, и посмотрел в полуприкрытое окно. Неожиданно он превратился во все еще редкое животное: невиновного человека в тюрьме.

За прошедшие годы Руфус убедил себя, что зло, точно раковая опухоль, пряталось внутри него. Он даже подумывал о самоубийстве, которое стало бы наказанием за то, что он отнял жизнь у другого человека, и что ужаснее всего, у ребенка. Но Хармс был глубоко религиозным человеком и обратился к Богу давно, а не когда попал в тюрьму. Он не мог совершить грех и лишить себя того, что даровал ему Всевышний. К тому же он знал, что убийство девочки приговорило его к загробной жизни в тысячи раз страшнее той, что была у него сейчас. Поэтому он не особенно туда спешил, считая, что пока лучше находиться здесь, в сотворенной руками людей тюрьме.

Теперь Руфус понял, что его решение жить дальше было правильным. Бог все знал – и удержал его от греха ради этого момента. С ошеломляющей ясностью Хармс вспомнил мужчин, которые пришли за ним на гауптвахту в тот вечер. Перед его мысленным взором снова появились лица, и форма, и знаки различия – его товарищи по оружию. Он помнил, как они окружили его, точно волки добычу, осмелевшие от того, что их много, слышал ненависть в их словах. То, что они тогда с ним сделали, убило Рут Энн Мосли. И его тоже – во всех смыслах.

Для тех людей Руфус Хармс был сильным, здоровым солдатом, который никогда не сражался за свою страну, и он получил то, что заслужил – так они, вне всякого сомнения, считали. Теперь он стал мужчиной среднего возраста и медленно умирал в клетке за преступление, совершенное много лет назад. И не видел даже намека на правосудие на свой счет.

Однако, несмотря на все это, Руфус Хармс смотрел в привычную темноту своей камеры, чувствуя, как его охватывает одно-единственное страстное желание: после двадцати пяти лет страданий от жуткой, испепеляющей вины, которая мучила его, ни на мгновение не отступая, он решил, что теперь пришла его очередь. Руфус сжал в руках потрепанную Библию, подаренную матерью, и пообещал Богу, не оставившему его в самые трудные мгновения, что это обязательно произойдет.

Глава 2

Ступеньки, которые вели в здание Верховного суда США, были широкими и, казалось, бесконечными. Подниматься по ним – все равно что взбираться на гору Олимп, чтобы попросить аудиенции у Зевса, что на самом деле и происходило в реальности. На фасаде над главным входом выгравировано: ПЕРЕД ЗАКОНОМ ВСЕ РАВНЫ. Историческая фраза родилась не в каком-нибудь важном документе или на заседании суда, а в голове архитектора по имени Кэсс Гилберт, который спроектировал и построил здание. И блестяще решил пространственную задачу: эти слова безупречно поместились на место, отведенное Гилбертом для запоминающейся юридической фразы.

Великолепное здание возвышалось над землей на четыре этажа. По иронии судьбы Конгресс выделил деньги на его строительство в 1929 году, том самом, когда рухнула фондовая биржа, что привело к Великой депрессии. Почти треть из девяти миллионов ушла на покупку мрамора.

С внешней стороны здание отделано великолепным вермонтским мрамором, доставленным сюда целой армией грузовиков; четыре внутренних двора – мрамором с жеодами из Джорджии; большинство полов и стен внутри, кроме Большого зала, – молочно-белым мрамором из Алабамы. Под ногами лежит итальянский и кое-где в других местах африканский мрамор. Колонны сделаны из блоков итальянского мрамора, добытого в карьерах Монтарренти и привезенного в Ноксвилл, штат Теннесси. Там обычные люди превратили блоки в колонны высотой в тридцать два фута, которые стали украшать здание, ставшее с 1931 года профессиональным домом для девяти выдающихся мужчин, а с 1981‑го – по меньшей мере одной женщины. Кто-то считал здание прекрасным образцом коринфского стиля в греческой архитектуре, другие называли его дворцом для безумных удовольствий королей, а не местом разумного отправления правосудия.

И, тем не менее, со времен Джона Маршалла[2] Верховный суд защищал и трактовал Конституцию США и обладал правом объявить акт, принятый Конгрессом, противоречащим Конституции. Эти девять человек могли приказать действующему президенту предоставить им пленки и документы, которые приведут к его отставке и позору. Верховный суд, возглавляющий американскую юридическую систему, наравне с законодательной властью Конгресса и исполнительной президента, в соответствии с постулатами отцов‑основателей являлся равноправной ветвью правительства. И он этим пользовался, своими решениями по всем важным вопросам подчиняя себе и формируя волю американского народа.

Пожилой мужчина, шагавший по Большому залу, являлся продолжателем этой почетной традиции. Он был высоким и худым, с мягкими карими глазами, которым не требовались очки – ему удалось сохранить отличное зрение даже после многих лет чтения мелкого шрифта. У него почти не осталось волос, за прошедшие годы плечи стали узкими и сгорбленными, и он слегка хромал. И, тем не менее, верховный судья Гарольд Рэмси обладал энергией и выдающимся интеллектом, что компенсировало любые физические недостатки. Даже его шаги звучали уверенно и, казалось, имели какой-то свой собственный и определенный смысл.

Судья Рэмси занимал самое высокое положение в юридической системе страны, и это был его суд и его здание. Средства массовой информации давно окрестили его «Суд Рэмси», как «Суд Уоррена» и тех, кто был до него – его наследие на все времена. Рэмси управлял своим судом жестко и справедливо, вот уже десять лет получая большинство голосов. Ему нравились скрытые механизмы, действовавшие за сценой: когда осторожно произнесенное слово или вставленный тут или там параграф позволяли позже получить услугу. Или терпеливо дождаться подходящего дела, которое приведет к переменам, иногда неожиданным для твоих коллег. Необходимость собрать пять голосов, требовавшихся для получения большинства, являлась настоящей страстью Рэмси.

Он начал работать в суде в качестве помощника судьи и десять лет назад занял высший пост. Теоретически всего лишь первый среди равных, но в реальности гораздо больше. Рэмси был человеком, обладавшим твердой верой и собственной философией. К счастью для него, он получил свой пост, когда процесс выборов не усложняли нынешние политические установки. Не было утомительных вопросов касательно позиции кандидата по определенным правовым проблемам вроде абортов, смертной казни и аффирмативных действий, которые сейчас наполняют чрезвычайно политизированный процесс выборов судей в Верховный суд. В прежние времена, если тебя назначил президент, если ты имеешь необходимую правовую историю и в твоем шкафу не прячутся слишком уж мерзкие скелеты, пост твой.

Сенат единодушно принял кандидатуру Рэмси. На самом деле у них не было особого выбора. Образование и послужной список самого высшего порядка, множество степеней заведений Лиги плюща[3], и в каждой – лучший в классе. Затем в качестве преподавателя юридического факультета Рэмси получил награду за работу, содержавшую оригинальные и широкомасштабные теории о том, как должно развиваться право, а следовательно, и человечество. Дальше назначение в федеральную апелляционную комиссию и почти сразу пост главного судьи выездной сессии. За то время, что он его занимал, Верховный суд не отклонил ни одно из решений. За годы службы Рэмси сумел создать сеть правильных знакомств и сделал все, что требовалось, чтобы занять свое нынешнее положение, за которое он держался мертвой хваткой.

И он честно его заслужил. Ничто не давалось Рэмси просто так. И это являлось еще одним из его жестких убеждений. Если ты напряженно трудишься, ты можешь добиться успеха в Америке. Никто не имеет права на подарки: ни бедные, ни богатые, ни представители среднего класса. Соединенные Штаты – это страна возможностей, но, чтобы их использовать, необходимо работать в поте лица и даже приносить жертвы. Рэмси с нетерпимостью относился к оправданиям тех, кто топтался на месте и не двигался вперед. Он родился в страшной нищете, отец был запойным алкоголиком, мать никогда не защищала, потому что отец выбил из нее даже зачатки материнского инстинкта. Не самое многообещающее начало в жизни – и посмотрите, где он оказался. Если он сумел выжить и стать тем, кем стал, в таких обстоятельствах, значит, могут и другие. Рэмси считал, что, если у них не получается, им некого винить, кроме самих себя.