Письма читателям - Ирина Коростышевская

Все смешалось в доме Облонских. В этом Толстой прав.5

…Эта девочка из юности, как её звали? Он ведь любил её тогда. Интеллигентно попрощавшись, она ушла. Замуж. За другого. Это очень хорошо, что сказала сама. Это честно. Это правильно. Но это больно.

…Эта женщина из середины жизни. Он отдал ей больше, чем хотел. Наверно, любил её. И с женой бы расстался, и пришел к ней, с ней бы жил. Зачем она обманула? Почему? За что? За его любовь заплатила ложью? Или он расплатился своей болью?

…Этот дом, где родной только – сын. Кровиночка. Счастье. Гордость. Неосуществленные его мечты – сын воплотит. Неприкрытая его спина – сына тыл. Недолюбившее сердце – в нем сын.

…Эта чужая женщина, его жена. Что она говорит? О чем? Кто она? Почему рядом? Одиночество сковало душу, зажало в тиски. Шепот, страшный шепот в тишине: Ты один. Один. Ты в темноте ночи, на кухне, с сигаретой, как молитву: мама, мамочка, спасибо, что ты живая.

…Это вторая кожа. Панцирь. Сорвать его он уже не может. Теперь он знает, что за любовью идет боль. Боли он не боится. Он её не хочет. Знает, что за открытой душой идет предательство. И его не боится – его избегает. Как обходят стороной грязь, чтобы не испачкать ботинки.

…Это сердце. И оно так сжимается, так болит порой. Сердце, глупое, смешное, ему ведь не объяснишь, что есть ум. Мудрость. Опыт. Сердцу, чтобы жить, нужна любовь. Надежда. Вера.

…Этот старый мужчина. Где он видел его раньше? Глаза, руки, голос. Боже мой, неужели это я? Что – уже старость? И больше нет рядом мамы? А в руке – сына рука – как в детстве. И сын, седой и взрослый: «папа, родной мой, я сила твоя. Защита твоя. Самая главная твоя правда».

…Это счастье, – подумал он. И не ошибся. Счастье всегда было рядом. Он просто не умел встретиться с ним глазами. Счастье стояло за спиной – он смотрел вперед. Он возвращался назад – счастье было с другой стороны.

…Это просто. Очень просто. То, к чему он стремился всю жизнь. Как человек, ложками поедающий черную икру, мечтает о черном хлебе. И надо было всего-то поставить ногу на пяточку и повернуться в пространстве.

…Это легко. Господи, до чего же легко! Повернулся чуть-чуть. Девочка из юности, прости меня. Еще чуть-чуть. Женщина из середины жизни, прости меня. Собрав смелость, повернулся резко…

…Эта чужая женщина, его жена. Она стояла рядом, и слезы капали ей на платье. Она не стеснялась их. Не вытирала. Она улыбалась. Открыто. По-доброму. По-детски. Она одна знала, что всю жизнь любила его. И не вина её, а беда – в том, что любила неумело. Общая их беда…

…Это мама. Молодая. Красивая. «Мама, я видел счастье», – руки потянулись обнять. «Маленький ты мой, какой ты все-таки глупенький», – мама ласково прижала его к себе…6

Конец июня, долгие-долгие дни, фонари зажигаются очень поздно, запах травы после дождя, ощущение свободы от последнего сданного экзамена в школе, ожидание праздника от предстоящего выпускного. Мы готовимся всерьёз. И красивые платья, которые наденем на праздник, – свидетельство и обещание будущей взрослой жизни.

Это потом захочется вернуть последний школьный звонок, и сливочное мороженое за пятнадцать копеек, и разноцветную карусель во дворе, и грустные глаза любимой учительницы. А пока я поторапливаю маму, которая готовит мне выпускной наряд, – так хочется одеться во что-то, не напоминающее школьную форму.

И мама ночью шьёт, но получается у неё совсем не то, что бы я хотела. У подружек совсем другие платья. Белые, пышные, с рюшечками и кружевными воротничками. А мама купила странный материал – чёрный, в крупный белый горох, и ворожит над ним. Мама, это платье не похоже на другие. Я не знаю, хочу ли я его надевать.

Конец июня, сладкий запах зацветающих лип, вечерний троллейбус за окном, Алла Пугачева с трогательной песней «Ты на свете есть», ощущение щекочущего счастья в горле. Тебе пойдёт это платье, говорит папа. Ты не такая, как все. Не бойся быть неповторимой. Это твоя жизнь.

Быстро надеваю платье, мама осторожно поправляет воротник. Смотрю в зеркало. Я совсем другая. Я взрослая. Мне шестнадцать. Я еще не знаю, что в этом платье, по дороге в университет, через месяц я встречу твоего папу.

…Конец июня, наши дни, плёнка становится ярко-цветной. И я в маленьком уютном магазинчике присматриваю костюм, который ты оденешь на выпускной, мой мальчик, мой взрослый сын. Случайно взгляд мой цепляется за свёрнутый аккуратно материал, лежащий в витрине, – и прожитые годы смывает летним ливнем.

Чёрный, в белый горошек. Это моё тогдашнее платье, точно такой же рисунок. Я не встречала его с той поры. За стеклом лежит моё чёрно-белое прошлое, и папины слова вырастают в памяти: «Не бойся быть неповторимой. Это твоя жизнь».

Мальчик мой, не бойся быть непохожим. Наверное, жизнь одна, наверное, мы бываем здесь только однажды. Жить нужно никого и ничего не повторяя, потому что в жизни ничего и никогда не повторится. Ну разве что платье – чёрное, в белый горох – напомнит о себе ненароком через много лет. И я остановлюсь посреди магазина, выпав на минуту из времени.

…Куплю тебе на выпускной строгий пиджак, лёгкую и свободную рубашку, галстук, который задерживает взгляд неожиданным узором. Поначалу ты скажешь, как я когда-то: «Мне кажется, это не совсем подходит». А потом наденешь костюм и увидишь себя в зеркале заново. Взрослого. Неповторимого. Настоящего.

Конец июня, солнце садится поздно, окна в школах распахнуты настежь, музыка играет вовсю. Ты серьёзен, но ты улыбаешься. Ты такой маленький, но такой большой. Ты сдержанно, по-взрослому говоришь: «Мам, я, наверное, до утра», но в твоих глазах видна всё та же любовь. Иди на свой выпускной вечер, самый весёлый и грустный, потому что он бывает только раз в жизни. Подожди секунду, я поправлю тебе воротник.7

Чтобы изменить мир, надо верить, что дурных времен не бывает.

Бывают разные люди. Бывает страх неизвестности. Бывают колодцы, из которых ушла вода. Бывают города и семьи, в которых не чувствуешь времени: застыло, ничего не меняется, дома и отношения давно покрылись пылью, люди не помнят, в каком столетии живут, и отчаянно завидуют

чужому «везению».

И бывают те, кто чувствует время и не боится того, чего не понимает. Те, кто меняет жизнь, делая её счастливой. Те, кто летает во сне и наяву, но никогда не соглашается на промежуточный вариант в главной ситуации своей жизни.

И только избранные знают, сколько за этими легкостью и изяществом терпения, таланта и труда.

Чтобы изменить мир, нужно его любить.8

Ангел-хранитель, постой за плечами

В час, когда в небе темно от печали,

В час, когда скрипки давно отзвучали,

В час, когда больше нет сил жить ночами,

Ангел-хранитель, постой за плечами…

Быть – значит отличаться.

Просто потому что каждый из нас создан в одном экземпляре.

Мы же неосознанно уничтожаем себя, стараясь быть похожими на других.

А для того чтобы не быть похожими на других, нужно иногда рискнуть, сделав то, что раньше никогда никто не делал.

И если кто-то скажет вслед, что вы высокомерны и величественны, и что вы не такой, как все, это будет только их личное мнение.

Правда жизни в том, что за «высокомерием» всего лишь правильное понимание своего места в пространстве и вечные сомнения, а за желанием быть сереньким, бледненьким и простым – пропасть.9

Будто сговорившись, три совершенно незнакомых между собой человека за последнюю неделю задали мне один и тот же вопрос: «Это правда, что ты продаешь журнал?»

Нет, ответила я первому и улыбнулась. Нет, сказала я второму и почувствовала, что раздражаюсь. «Зачем мне это делать?» – спросила я третьего. «Говорят, что ты выходишь замуж», – очень просто ответил последний.

И тогда я решила об этом написать. Нет, мои хорошие, я не продаю журнал. Ни за двадцать шесть миллионов рублей, ни дороже, хотя циники и любят говорить, что все продается и покупается, вопрос лишь в цене.

В жизни каждого человека есть вещи, которые дороже денег. Я говорю сейчас не о здоровье, любви и верности, об этом и так знают все нормальные люди, я говорю о любимом деле. И если кто-то попытается это опровергнуть или сказать, что это всего лишь пафос, не надо, не тратьте время зря. Любовь к своей работе, как и роль личности в истории, еще никто не отменил.

Вот уже какую субботу я смотрю «Ледниковый период» и всегда плачу, когда катается Навка. Я восхищаюсь легкостью её силы и понимаю, что за этим трехминутным проникновенным выступлением прячется кропотливый пожизненный труд. И все её медали, блеск и обаяние – это лишь маленькая толика счастья в сравнении с ежедневными победами над собой.