Дневник Адама - Марк Твен

Десять дней спустя.

Оказывается, она считает меня виновником нашего бедствия. Это мне нравится!

На следующий год.

Мы назвали его Каином. Она нашла его в то время, как я был в горах, а она расставляла западни где-то в чаще, в двух милях от нашей пещеры, а, может быть, и в четырех, она этого хорошо не помнит. Существо это несколько похоже на нас и, может быть, родственной с нами породы. Так думает она, но, по-моему, она ошибается. Разница в величине приводит меня к заключению, что это особая и новая порода животных. Может быть, это рыба, хотя, когда я окунул его в воду, оно пошло ко дну, а она быстро нырнула и схватила его, прежде чем я успел на основании опыта вывести какое-нибудь заключение. Я до сих пор думаю, что это — рыба; ее же вопрос этот совсем не интересует, хотя она и не позволяет мне производить над ним дальнейших опытов. Не понимаю — почему. Вообще, появление этого создания произвело в ней большую перемену и совсем отбило охоту к экспериментам. Она думает о нем, сама того не сознавая, больше, чем о каком бы то ни было другом животном. По всему видно, что она помешалась. Иногда она по целым ночам носит эту рыбу на руках, между тем, как та пищит и стремится обратно в воду. В такие минуты, поглаживая рыбу по спине, она, чтобы успокоить ее, издает ртом нежные звуки и всевозможными способами выражает свою заботливость о ней. Так она не поступала ни с одной рыбой, и это меня очень беспокоит. В прежнее время, до того, как мы потеряли наши владения, она возилась иногда с маленькими тигрятами, играла с ними, но это была только забава. Никогда не принимала она так близко к сердцу их капризы.

Воскресенье.

По воскресеньям она не работает, а лежит, отдыхая от недельных трудов, и любит, чтобы в это время рыба барахталась возле неё. Она испускает дикие звуки, чтобы позабавить ее, и делает вид, что кусает её лапы… Это заставляет рыбу смеяться. Я никогда еще не видел рыбы, умеющей смеяться… Это наводит меня на сомнения… Я тоже полюбил воскресные дни. Целую неделю наблюдать за работами, как ни как — занятие довольно таки утомительное. Хоть бы этих воскресений было побольше! В прежние времена они были тоскливы, теперь же приходят кстати.

Среда.

Это не рыба. Никак не могу решить, что это такое. Когда оно недовольно, то издает чертовски забавные звуки; когда же довольно, то говорит гу-гу. Оно не нашей породы, так как не умеет ходить; не птичьей, — так как не умеет летать; не лягушечьей, — так как не умеет прыгать; не змеиной, — так как не умеет ползать. Что это не рыба, в этом я почти уверен, хотя мне всё еще не удалось удостовериться, что оно не может плавать. Оно просто переваливается с боку на бок и лежит большей частью на спине, подняв кверху ноги. Ни одно животное так не поступает. Я сказал ей, что это должно быть «загадка», но она пришла только в восхищение от этого слова, не поняв вовсе его смысла. По-моему, это или действительно нечто загадочное, или просто новая порода обезьян. Если оно помрет, я унесу его и рассмотрю хорошенько. Ничему я еще так не дивился.

Три месяца спустя.

Мое удивление продолжает расти. Я мало сплю. Оно перестало лежать и ходит теперь на четвереньках. Но всё же оно отличается от других четвероногих тем, что передние лапы его несоразмерно коротки, вследствие чего главная часть туловища должна торчать слишком высоко в воздухе, что вовсе не привлекательно. Сложением своим оно очень похоже на нас, но манера ходить показывает, что оно не нашей породы. Короткими передними лапами и длинными задними оно напоминает кенгуру, но, очевидно, это особая разновидность кенгуровой породы, так как настоящее кенгуру скачет, а оно никогда этого не делает. Но как ни как, а это очень интересная и любопытная разновидность, которая не была еще отмечена до сих пор. Так как она открыта мною, я считаю себя в праве увеличить ценность открытия присоединением к нему моего имени, и с этого времени называю это существо Адамовым Кенгуру (Kangaroorum Adamiensis).

Пять месяцев спустя.

Это не кенгуру. Оно уже стоит на ногах, держась за её палец; делает несколько шагов, но потом снова падает. Вероятно, это какая-нибудь порода медведей, но у него до сих пор нет хвоста, и шерстью покрыта только одна голова. Оно всё еще продолжает расти, что очень странно, — медведи не растут так долго. После того, что с нами случилось, я начинаю считать медведей животными опасными и не желал бы видеть их расхаживающими по дому без намордника. Я обещал принести ей хорошенькое кенгуру, если она прогонит это животное, но это ни к чему не привело. Боюсь, накличет она на нас новые беды! Она стала совсем другая, точно лишилась рассудка.

Две недели спустя.

Я осмотрел его рот. Пока нет опасности. У него только один зуб. И до сих пор нет хвоста. Оно еще беспокойнее, чем раньше, особенно по ночам. Я выехал. Но буду возвращаться домой по утрам и смотреть, не прорезаются ли у него новые зубы. Когда их наберется полный рот, придется ему от нас убраться — с хвостом, или без хвоста — всё равно. В самом деле, ведь, медведя-то не хвост делает опасным!

Четыре месяца спустя.

Целый месяц охотился я и ловил рыбу вдалеке от дома. За это время наш медведь научился бродить на задних лапах и говорить папа и мама. Вне всякого сомнения, это какая-то совершенно новая порода. Сходство издаваемых им звуков с человеческой речью, конечно, может быть чисто случайным. Едва ли звуки эти содержат какой-нибудь смысл, но, как ни как, ни от одного медведя я этого всё же не слышал. Его подражание человеческому говору, гладкое и не заросшее шерстью тело, абсолютное отсутствие хвоста, всё это указывает на его принадлежность к новой медвежьей породе. Дальнейшее наблюдение за ним будет, думаю, крайне интересно. На время я уйду куда-нибудь подальше — в леса, лежащие к северу, и займусь там усиленными поисками. Должно же где-нибудь найтись еще одно, подобное ему, существо. Сейчас же отправляюсь на розыски, но прежде надену на нашего намордник.

Три месяца спустя.

Страшно устал от поисков… Всё напрасно. А она в это время, не выходя из нашего дома, нашла другого. Вот это называется счастьем! Мне бы в сто лет не найти…

Три месяца спустя.

Я сравнивал нового со старым. Нет никакого сомнения — оба они одной породы. Она называет этого Авелем. Я хотел было сделать из одного чучело для своей коллекции, но она почему-то воспротивилась. Так я и отказался от этой мысли, хотя думаю, что напрасно. Если они оба уйдут от нас, это будет для науки непоправимой потерей. Первый сделался ручнее, смеется и болтает, как попугай. Да и говорить-то он, вероятно, научился от этой птицы. Вообще, у него ужасно сильно развиты подражательные наклонности. Не окажется ли он, в конце концов, новой породы попугаем? Удивительного тут ничего нет — он всё время обманывал мои предположения, с первых дней, своего появления в виде рыбы. Второй — такой же уродец теперь, каким вначале был первый; как и тот, он похож сейчас на кусок сырого мяса, и голова его точно так же лишена всякой шерсти.

Десять лет спустя.

Оба они мальчики. Мы уже давно открыли это. Нас всё сбивало с толку то, что они появились такими крошечными, в необычном для нас, незаконченном виде. Теперь к ним прибавилось еще несколько девочек. Авель хороший мальчик, а Каину лучше было бы оставаться медведем. После всех этих переживаний я вижу, что прежде ошибался насчет Евы. Лучше жить с нею вне рая, чем без неё в раю. Вначале и находил, что она слишком много болтает. Теперь же мне было бы грустно лишиться звука этого голоса. Я благословляю несчастье, которое свело нас и научило меня ценить доброту её сердца и нежность её характера.

1904