Южные рассказы. Юмор - Артур Венгржанович

Тигран разлил коньяк по рюмочкам, произнес хвалебный тост в честь хозяйки, мы выпили и стали накладывать долму по тарелкам.

– Была не была, – подумал я про себя и запустил в рот целиком виноградный голубец. И сразу же меня передёрнуло.

На моих глазах предательски выступили слезы.

– Ну, ну как? Вкусная? – допытывался Ашот, – чего молчишь?

Я с набитым ртом, оказавшись в заложниках собственной интеллигентности, не в силах разжевать содержимое, но и не в состоянии выплюнуть, наконец сдавленным голосом произнес: Офигеть!

– Что офигеть? – разозлился Ашот – Офигеть вкусно?

– Ага, офигеть.

В этот момент Тигран тоже решился на дегустацию. Как и следовало ожидать, у него тоже от переизбытка соли и перца на глазах навернулись слезы, но он в отличии от меня решился разжевать мясной фарш.

Раздался громкий хруст. Тигран схватился за зуб, лицо его перекосилось, пунцовая лысина покрылось испариной и побагровела шея.

– Ну как? – теперь уже неуверенно спросил Ашот. – Вкусно?

– Офигеть… – еле выдавил из себя Тигран.

– Да что же вы по человечески ответить-то не можете, – занервничал Ашот и сам заглотил сдобренную соусом долму. Мы с Тиграном уставились на него, ожидая реакции. То, что начало происходить с Ашотом, удивило даже нас. Он схватился за горло и начал задыхаться.

– Соли, соли слишком много, – еле произнес он, – перца, перца много. Рис, рис недоварен.

– Выплюнь, сдохнешь ведь, – подсказал ему Тигран, – всё равно Наташа не видит.

Когда Ашот пришел в себя за столом царила мертвецкая тишина.

– Что будем делать? – прошептал Тигран, – съесть мы это не сможем, а если скажем что невкусно, Наташа депортирует Ашота обратно на Родину. Напряжение возрастало. За столом молча сидели суровые кавказские мужчины и решали как выпутаться из данной неловкой ситуации. Помощь пришла оттуда откуда никто не ожидал. В комнату вошла Наташа, посмотрела на угрюмые лица мужчин, потом

потом её взгляд упал на тарелки с недоеденной долмой и она сделала единственный правильный на тот момент вывод:

– Я же говорила, что странная еда эти ваши виноградные листья. Давайте-ка лучше я вам колбаски докторской нарежу, с чаем поедим! Надо ли говорить с каким энтузиазмом мы восприняли её предложение. И я вам скажу, вечер вполне удался! Мы пили чай, общались, и были настолько благодарны Наташе, что готовы были согласиться со словами мамы Ашота – вай, такая хорошая девочка, почти как Рузанна, дочка нашей соседки Армик!

Оптимист!

В детстве я, как и все обычные дети, боялся смерти. Вернее, я боялся не самой смерти, поскольку тогда я был уверен в собственном бессмертии, а, скорее всего, я боялся разных атрибутов и ритуалов, связанных со смертью. Бывало, например, спускаешься на лифте, хочешь выйти во двор, а на выходе из подъезда стоит прислоненная к стене бархатная крышка гроба. И вот, с одной стороны тебе страсть как хочется выйти, сходить с пацанами погонять мяч, а с другой стороны жутко мимо этой самой крышки пройти. И я помню, как собирал волю в кулак, с пульсирующими висками, с пронзительным свистом в ушах от поднимающего артериального давления, на цыпочках, не глядя в ту сторону, прямо выбегал из подъезда. И я вам скажу, что крышка гроба прислоненная к стене, не самое худшее, что меня ждало в этот день. Самое худшее это была похоронная процессия, которая расползалась по улице и медленно двигалась, оставляя за собой красные и белые гвоздики на черном асфальте. Ну и, конечно, траурная музыка. От этой жалобной музыки никуда невозможно было спрятаться. Я затыкал уши подушками, прятался в чулан, залезал под кровать, но всё равно эти леденящие душу звуки безжалостно проникали в мой детский мир, где место было только радости и веселью. И большего всего старался кларнет. Более гнусного инструмента, как мне казалось, в тот момент вряд ли могло изобрести человечество. А потом мама с соседкой по лестничной клетке за чашечкой кофе, тихо, в полголоса обсуждали похороны. И больше всего их расстраивало, когда умирал кто-то молодой.

– Вай мэ, – сокрушалась соседка, – всего сорок лет человеку было.

А я подслушивал и все удивлялся про себя – сорок лет, разве это молодой? Мне казалось, это такая глубокая старость, что в таком возрасте и жить то особо не стоит. И вот я про себя решил что умру ровно в 30 лет, в 2000 году, 20-го числа ровно в день своего рожденья. И, как это ни странно, этот день настал очень быстро. Казалось, вот только начал жить, только почувствовал вкус жизни, а уже время уходить. А потом было 21-ое число 2000 года, 22-ое, и ничего сверхъестественного не случилось. Вот с тех самых пор, с 21-го числа 2000 года я стал оптимистом.

На дороге!

Был обычный московский пятничный вечер. Она ехала рядом со мной, справа, не отставая. Роскошная белокурая женщина на роскошном белом внедорожнике. Она ехала очень близко от меня. Она ехала почти что со мной. Трудно передать как взволновали мою истосковавшуюся душу эти гордо вздёрнутый носик, длинная шея, ушки обрамленные бриллиантами и такой уверенный взгляд. И я не стерпел. Я опустил стекло пассажирского окна и прокричал ей: «ты чтож, сука, по обочине едешь? Тебе что дороги мало?»

Она меня не слышала. Она проехала вперед, обгоняя и подрезая другие автомобили, роскошная уверенная в себе белокурая женщина на белом внедорожнике!

Поездка на старом автомобиле!

Мы мчались на нашей видавшей виды бордовой пятерке по скоростной автомагистрали, не видя дороги. Тропический ливень выливал стены воды безостановочно вот уже несколько часов. Распоясавшаяся напрочь природа метала молнии по всему свинцовому небосводу, лишь на мгновенье озаряя дорогу. За рулем сидел мой друг Тимур и, несмотря на то что он был опытным водителем, всё равно было очень страшно.

– Говорил я тебе, давай подождем третьего? – возмущался я. Говорил ведь, эту гадость вдвоем курить нельзя? Это мои двоюродные братья из Ташкента на день рожденья прислали и предупредили, что одна папироса на троих. А ты уперся и все! Давай покурим, давай покурим!

Конец ознакомительного фрагмента.