Стихи о любви - Николай Заболоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2
Вечер дышит как магнит,лампа тлеет оловянно.Киприн за столиком сидит,улыбаясь грядущему туманно.Петрова входит розовая вся,снова плещет самоварчик,хозяйка, чашки разнося,говорит: «Какой вы мальчик!Вам недоступны треволненья,движенья женские души,любови тайные стремленья,когда одна в ночной тишисидишь, как детка, на кровати,бессонной грезою томима,тихонько книжечку читаешь,себя героиней воображаешь,то маслишь губки красной краской,то на дверь глядишь с опаской —а вдруг войдет любимый мой?Ах, что я говорю! Боже мой!»
Петрова вся зарделась нежно,Киприн задумчивый сидит,чешет волосы небрежнои про себя губами шевелит.Наконец с тоской пророкаон вскричал, от муки бледен:«Увы, такого страшного урокане мыслил я найти на свете!Вы мне казались женщиной инойсреди тех бездушных кукол,и я – безумец дорогой, —как мечту свою баюкал,как имя нежное шептал,Петрову звал во мраке ночи!Ты была для меня идеал —пойми, Петрова, если хочешь!»
Петрова вскрикнула, рыдая,гостю руки протянулаи шепчет: «Я – твоя Аглая,бери меня скорей со стула!Неужели сказка любви дорогоймежду нами зародилась?»
Киприн отпрянул: «Боже мой,как она развеселилась!Нет! Прости мечты былые,прости довольно частые визиты —мои желанья неземныес сегодняшнего дня неизвестностью покрыты.Образ неземной мадонныв твоем лице я почитал —и что же ныне я узнал?Среди тех бездушных куколвы – бездушная змея!Покуда я мечту баюкал,свои желанья затая,
вы сами проситесь к любови!О, как унять волненье крови?Безумец! Что я здесь нашел?Пошел отсюдова, дурак, пошел!»
Киприн исчез. Петрова плачет,дрожа, играет на рояле,припудрившись, с соседями судачит,и спит, не раздевшись, на одеяле.Наутро, службу соблюдая,сидит с машинкой, увядая,стучит на счетах одной рукой…А жизнь идет сама собой.
11 – 15 ноября 1928
Из стихотворений 1932 – 1958 гг.
Утренняя песня
Могучий день пришел. Деревья встали прямо,Вздохнули листья. В деревянных жилахВода закапала. Квадратное окошкоНад светлою землею распахнулось,И все, кто были в башенке, сошлисьВзглянуть на небо, полное сиянья.
И мы стояли тоже у окна.Была жена в своем весеннем платье,И мальчик на руках ее сидел,Весь розовый и голый, и смеялся,И, полный безмятежной чистоты,Смотрел на небо, где сияло солнце.
А там, внизу, деревья, звери, птицы,Большие, сильные, мохнатые, живые,Сошлись в кружок и на больших гитарах,На дудочках, на скрипках, на волынкахВдруг заиграли утреннюю песню,Встречая нас. И все кругом запело.
И все кругом запело так, что козликИ тот пошел скакать вокруг амбара.И понял я в то золотое утро,Что смерти нет и наша жизнь – бессмертна.
1932
Лодейников
1
В краю чудес, в краю живых растений,Несовершенной мудростью дыша,Зачем ты просишь новых впечатленийИ новых бурь, пытливая душа?Не обольщайся призраком покоя:Бывает жизнь обманчива на вид.Настанет час, и утро роковоеТвои мечты, сверкая, ослепит.
2
Лодейников, закрыв лицо руками,Лежал в саду. Уж вечер наступал.Внизу, постукивая тонкими звонками,Шел скот домой и тихо лопоталНевнятные свои воспоминанья.Травы холодное дыханьеСтруилось вдоль дороги. Жук летел.Лодейников открыл лицо и погляделВ траву. Трава пред ним предсталаСтеной сосудов. И любой сосудСветился жилками и плотью. ТрепеталаВся эта плоть и вверх росла, и гудШел по земле. Прищелкивая по суставам,Пришлепывая, странно шевелясь,Огромный лес травы вытягивался вправо,Туда, где солнце падало, светясь.И то был бой травы, растений молчаливый бой.Одни, вытягиваясь жирною трубойИ распустив листы, других собою мяли,И напряженные их сочлененья выделялиГустую слизь. Другие лезли в щельМежду чужих листов. А третьи, как в постель,Ложились на соседа и тянулиЕго назад, чтоб выбился из сил.
И в этот миг жук в дудку задудил.Лодейников очнулся. Над селеньемВсходил туманный рог луны,И постепенно превращалось в пеньеШуршанье трав и тишины.Природа пела. Лес, подняв лицо,Пел вместе с лугом. Речка чистым теломЗвенела вся, как звонкое кольцо.В тумане беломТрясли кузнечики сухими лапками,Жуки стояли черными охапками,Их голоса казалися сучками.Блестя прозрачными очками,По лугу шел красавец Соколов,Играя на задумчивой гитаре.
Цветы его касались сапоговИ наклонялись. Маленькие твариС размаху шлепались ему на грудьИ, бешено подпрыгивая, падали,Но Соколов ступал по падалиИ равномерно продолжал свой путь.
Лодейников заплакал. СветлякиВокруг него зажгли свои лампадки,Но мысль его, увы, играла в пряткиСама с собой, рассудку вопреки.
3
В своей избушке, сидя за столом,Он размышлял, исполненный печали.Уже сгустились сумерки. КругомНочные птицы жалобно кричали.Из окон хаты шел дрожащий свет,И в полосе неверного сияньяСтояли яблони, как будто изваянья,Возникшие из мрака древних лет.Дрожащий свет из окон проливалсяИ падал так, что каждый лепестокСреди туманных листьев выделялсяПрозрачной чашечкой, открытой на восток.И все чудесное и милое растеньеНапоминало каждому из насПрироды совершенное творенье,Для совершенных вытканное глаз.
Лодейников склонился над листами,И в этот миг привиделся емуОгромный червь, железными зубамиСхвативший лист и прянувший во тьму.Так вот она, гармония природы,Так вот они, ночные голоса!Так вот о чем шумят во мраке воды,О чем, вздыхая, шепчутся леса!Лодейников прислушался. Над садомШел смутный шорох тысячи смертей.Природа, обернувшаяся адом,Свои дела вершила без затей.Жук ел траву, жука клевала птица,Хорек пил мозг из птичьей головы,И страхом перекошенные лицаНочных существ смотрели из травы.Природы вековечная давильняСоединяла смерть и бытиеВ один клубок, но мысль была бессильнаСоединить два таинства ее.
А свет луны летел из-за карниза,И, нарумянив серое лицо,Наследница хозяйская ЛарисаВ суконной шляпке вышла на крыльцо.Лодейников ей был неинтересен:Хотелось ей веселья, счастья, песен, —Он был угрюм и скучен. За рекойПлясал девиц многообразный рой.Там Соколов ходил с своей гитарой.К нему, к нему! Он песни распевал,Он издевался над любою паройИ, словно бог, красоток целовал.
4
Суровой осени печален поздний вид.Уныло спят безмолвные растенья.Над крышами пустынного селеньяЗаря небес болезненно горит.Закрылись двери маленьких избушек,Сад опустел, безжизненны поля,Вокруг деревьев мерзлая земляПокрыта ворохом блестящих завитушек,И небо хмурится, и мчится ветер к нам,Рубаху дерева сгибая пополам.
О, слушай, слушай хлопанье рубах!Ведь в каждом дереве сидит могучий Бах,И в каждом камне Ганнибал таится…И вот Лодейникову по ночам не спится:В оркестрах бурь он слышит пред собойНапев лесов, тоскующий и страстный…На станции однажды в день ненастныйПростился он с Ларисой молодой.
Как изменилась бедная Лариса!Всё, чем прекрасна молодость была,Она по воле странного капризаСлучайному знакомцу отдала.Еще в душе холодной СоколоваНе высох след ее последних слез, —Осенний вихрь ворвался в мир былого,Разбил его, развеял и унес.Ах, Лара, Лара, глупенькая Лара,Кто мог тебе, краса моя, помочь?Сквозь жизнь твою прошла его гитараИ этот голос, медленный, как ночь.Дубы в ту ночь так сладко шелестели,Цвела сирень, черемуха цвела,И так тебе певцы ночные пели,Как будто впрямь невестой ты была.Как будто впрямь серебряной фатоюБыл этот сад сверкающий покрыт…И только выпь кричала за рекоюВплоть до зари и плакала навзрыд.
Из глубины безмолвного вагона,Весь сгорбившись, как немощный старик,В последний раз печально и влюбленноЛодейников взглянул на милый лик.И поезд тронулся. Но голоса растенийНеслись вослед, качаясь и дрожа,И сквозь тяжелый мрак миротвореньяРвалась вперед бессмертная душаРастительного мира. Час за часомБежало время. И среди полейОгромный город, возникая разом,Зажегся вдруг миллионами огней.Разрозненного мира элементыТеперь слились в один согласный хор,Как будто, пробуя лесные инструменты,Вступал в природу новый дирижер.Орга́нам скал давал он вид забоев,Оркестрам рек – железный бег турбинИ, хищника отвадив от разбоев,Торжествовал, как мудрый исполин.И в голоса нестройные природыУже вплетался первый стройный звук,Как будто вдруг почувствовали воды,Что не смертелен тяжкий их недуг.Как будто вдруг почувствовали травы,Что есть на свете солнце вечных дней,Что не они во всей вселенной правы,Но только он – великий чародей.
Суровой осени печален поздний вид,Но посреди ночного небосводаОна горит, твоя звезда, природа,И вместе с ней душа моя горит.
1932 – 1947
