Призрак любви. Женщины в погоне за ускользающим счастьем - Лиза Таддео
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чем он занимается? – спросила я, подумав, что это парнишка с рыбного рынка.
Миранда откинула назад голову, продемонстрировав плотную загорелую шею, и расхохоталась.
– Zia, Бог с тобой!
– Что?!
– Я люблю, когда он трахает меня на своей кровати. Мне нравится лежать там, когда все кончено. Мне кажется, я истекаю кровью.
Я намекнула, что мне нужно перекурить. Миранда засмеялась, мы вышли на улицу, и я стала кашлять. Конечно, кашель начался раньше, но заметила я это только на улице. Заметила впервые. В присутствии того, кто нашел новую нить жизни, особенно остро осознаешь собственную смертность.
Я никогда не умела водить машину. Я приехала в эту страну и никогда не садилась за руль. В первые месяцы в Штатах я разговорилась с подружками в Орандже. Мы курили. У некоторых были дети. Когда наши мужья уходили на работу, мы успевали все сделать до полудня и выходили поболтать. Летом в парках было слишком жарко, на улицах еще хуже. Сегодня в июле-августе не найдешь ни одной матери, которая пытается усадить ребенка в раскаленные железные качели. Все они на пляжах и на озерах. У всех есть дома, где веет океанский бриз, или родственники в Колорадо, у которых есть деньги и большие дома. Но в годы моей молодости все было не так. И в тот день мы курили наши длинные, тонкие сигареты на крыльце, когда у тротуара остановился яичного цвета автобус «Volkswagen». За рулем сидела женщина. Тогда мы назвали ее «плотной». У нее были чисто мужские мышцы и рабочий комбинезон из денима. Рукава грубо обрезаны у локтей.
– Дамы и дети, – крикнула она из открытого окна. – Готова подвезти вас в Атлантик-Сити. Добро пожаловать на борт!
Мы засмеялись. Дети запрыгали от радости. Мы не знали, кто эта женщина, и что происходит, но сели в автобус. Все четверо и пятеро малышей. Мы дали ей денег на бензин, мы останавливались выпить что-нибудь холодное, и катили в Атлантик-Сити, куря и выглядывая из окон. Когда на съездах с трассы стал появляться песок, мое запястье начало пульсировать. И в тот день у моря я встретила мужчину. Я уронила сумочку, он подобрал – так всегда бывает. Магия. Мы вместе прошли всю набережную. Он сообщил, что моряк, но был одет, как рыбак. Мы пили лаймовый лимонад и ели сырых устриц прямо на пирсе. Я никогда прежде не ела сырых устриц – и никогда не буду. Мы не занимались любовью под причалом. Мы не обсуждали мужей. Мы не спрашивали имен друг друга. Это был единственный день, когда я не ощущала себя человеком, которого оставила давным-давно в своей маленькой деревушке.
И Миранда делала меня такой же. Она не была хорошим человеком, но в тот день, когда рассказала свою историю, сделала мне доброе дело. Она напомнила мне о той пульсации. Я смотрела, как она уходит. Домой я поехала на автобусе. Лицо пылало, как у школьницы. Я чувствовала себя нормальной. И никто не убедит меня, что в мире есть что-то лучше.
А потом настал сырой осенний день. Такие дни кажутся прекрасными, и даже если живешь не в самом красивом месте, улицы начинают элегантно сиять. Листья пахли смертью так едко, что этот запах казался почти ее противоположностью.
К этому времени Миранда уже съехала из дома на Кейп-Код. В городе ходили слухи, что она живет в Ньюарке под мостом. Люк получил полную опеку над ребенком, а Миранда даже не появилась в суде. Судачили, что она стала появляться лишь в последние недели, но никто не знал точно. Она была как призрак. Линда Валенти, жившая поблизости, говорила, что видела, как Миранда появилась после ужина. Люк захлопнул перед ней дверь, не впустил в дом и не уступил ни на дюйм. Линда заметила, что Миранда очень сильно похудела, стала походить на палку. Пышные черные волосы поредели и поседели. Она кричала, что хочет видеть своего ребенка. «Дайте мне повидаться с моей малышкой!» – завывала она в нашем элегантном квартале. Линда уверяла, что ее слышал весь квартал. И другая женщина подтвердила, что она действительно слышала крики и рыдания. «Это было ужасно», – согласились все. Крик матери, тоскующей по своей плоти и крови. Невозможно сочувствовать тому, кто совершил ужасную ошибку. Но сама я увидела Миранду лишь в тот сырой осенний день.
Она пришла повидать Сола. Она громко постучала в дверь, потом постучала тише. Выглядела больной, но пышную грудь сохранила. Шея все еще была крепкой. В осенних сумерках волосы ее казались не седыми, а восхитительного лакричного цвета, о котором все мечтают.
Он впустил ее в дом. Миранда принесла струффоли и бутылку вина. Они сели в гостиной за стол из розового дерева, которым никогда не пользовались. К тому времени Сол сильно растолстел. Он был врачом, но старым, а старым врачам позволительно быть толстыми. Он был лысым и бледным, но обладал внутренней интеллигентностью, которую не прятала даже одышка. Миранда все ему рассказала, кроме того, что жила с чернокожим. Между ними уже все кончено – он ударил ее по лицу рукой с перстнями. Миранда показала Солу, что он выбил ей зуб.
Сол наклонился вперед, обхватил ее лицо руками и осмотрел. Он заявил, что у него есть приятель, стоматолог-хирург, и он ей поможет. Миранда обрадовалась. Сол разлил вино по бокалам, обронив, что целую вечность не видел струффоли.
А потом Миранда начала плакать, твердить, что тоскует по дочери. Что в ее сердце незаживающая рана. Она пришла к Солу в бордовом комбинезоне. Ноги у нее все еще были большими и крепкими. Сицилийская кровь, как солнце, она закаляет плоть изнутри. Миранда утешалась тем, что Кэролайн лучше без нее. И все же посреди ночи грудь ее ныла по ребенку. Болело все ее тело. У нее не было денег, чтобы снять жилье, а без жилья она не могла получить частичную опеку. Люк не позволил ей даже увидеться с ребенком, пока она в таком виде. Нищая. Миранда спала возле дома знакомой женщины – действительно под мостом. По ночам там страшно шумно – поезда, крики, и воняет там мочой, не застарелой, а больной.
– Не так, как в Италии… Там даже моча чудесно пахнет…
Сол улыбнулся.
– Ты скучаешь по дочери…
– Страшно скучаю! Мне кажется, что у меня разрывается
