Мужчина в полный рост (A Man in Full) - Вулф Том

— Ничего себе, это ж огромная сумма, а?

— Что правда, то правда.

— Может, сократить персонал? Процентов на двадцать?

— Но как? Под каким предлогом? Глобальная приостановка производства?

— Во-во, она самая. Сколько мы сэкономим?

— Ну… миллионов сорок. Только не представляю, как такое можно провернуть. Ситуация с наймом персонала идеальная, не к чему придраться, да и профсоюз взбесится.

— Профсоюз я беру на себя. Прагматиков там хватает.

— Вы серьезно? Двадцать процентов?! Не знаю, Чарли, не знаю…

— Ресторанный бизнес в загоне, объем продаж тоже, а сокращений я что-то не припомню.

— Так-то так, но у меня нет никакой информации насчет недогрузки производственных мощностей.

— Что ж, надо покопать. Давай попробуем.

— Не знаю, Чарли, прямо не знаю… Двадцать процентов! Это тысяча двести человек.

До сих пор они оперировали фразами вроде «персонал» или «ситуация с наймом», но слово «человек» неприятно резануло Чарли слух.

— Возможно, ты и прав, — согласился он. — А если пятнадцать? В таком случае мы экономим тридцать миллионов, так? А под сокращение подпадают всего девятьсот человек — меньше тысячи. Не так радикально, но для банка вполне убедительно. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что для банка нет ничего хуже, чем платить зарплату. Отдавать самое святое, деньги, отдавать людям… и все для того, чтобы те потратили их на себя… Банкирам такое просто представляется безнравственным. Так что им сокращение штатов придется по душе.

Маг устало закатил глаза, но промолчал. Он посмотрел в иллюминатор; Чарли тоже глянул вниз. Под брюхом самолета тянулась полоса садов, пологий холм с домом и невероятно длинной, змеистой подъездной дорогой. По обе стороны дороги росли кусты кизила, посаженные так кучно, что в своем буйном цветении напоминали два великолепных белоснежных шлейфа длиной в добрых полмили. Бог мой, какое же тут нужно состояние! И вдруг — бац! — и ты в один момент все потерял! А от неземной красоты чертогов остались одни воспоминания.

Маг смотрел в иллюминатор, не отрываясь; Чарли перевел взгляд на картину и вспомнил мать, отца, развалюху, в которой вырос… Они жили в самой глухомани — из всех населенных пунктов округа Бейкер только один городишко, Ньютон, посчитали нужным отметить на дорожной карте. Беднякам из белых и работать-то было негде, разве что на плантациях да целлюлозном заводе. Отец подрядился на плантацию Ичаувэй, что на реке Флинт; владельцем плантации был Роберт Вудраф, президент «Кока-колы». Потом работал в Терпмтине и еще в двух-трех местах, но нигде долго не задерживался. В конце концов он оказался на целлюлозном заводе, где ему отхватило указательный палец на правой руке. Это была самая дрянная работа во всей Джорджии. Когда маленький Чарли приходил на завод повидать отца, его окружало жуткое зрелище: уроды без пальцев и глаз. Горстка разнорабочих на современном складе, которые получают по двенадцать — четырнадцать долларов в час, перевозят грузы вильчатыми погрузчиками, работают под защитой закона о технике безопасности, гигиене труда и бог знает чего еще… Да «Крокер Глобал Фудз» по сравнению с тем заводом — прямо курорт! Чарли ничего не забыл, как будто все вчера случилось. Перед глазами стоял старый завод, в ушах визжали и выли поперечные и продольные пилы, из-под лезвий били фонтаны опилок, летела щепа, увечные бедняги вкалывали, не разгибая спины, а среди них и отец. У кого не хватало глаза, у кого — пальца или двух. Он так и видел эти культи…

Вот оно что! Вот почему Чарли вдруг вспомнил про отца и целлюлозный завод — увечная рука! Губы сами собой сжались, лицо побагровело при одной только мысли о наглеце с выпирающим подбородком… как тот делает оскорбительный жест, да еще и острит по поводу четырех пальцев, потерянных на войне. Он, Чарли, повидал на своем веку увечных, взять хотя бы отца… К тому же он и сам воевал… В самом начале вьетнамской войны Чарли получил «Пурпурное сердце» и «Бронзовую звезду» со значком «За доблесть»; он готов был спорить на деньги, что этот умник с большим подбородком никогда не служил в армии. Надо будет поручить Магу или Маргерит или кому еще проверить парня. Чарли прямо-таки не терпелось сказать Магу что-нибудь насчет этого сукина сына. Который то ли воевал, то ли не воевал… Но он удержался. Кому интересно слушать военные байки шестидесятилетнего старика.

Оба еще некоторое время сидели молча, размышляя. В это время дверь в кабину пилотов открылась. Вышел командир экипажа, Луд Харнсбаргер, и, широко улыбаясь, сказал Чарли:

— Как вы, кэп? Все в порядке? Начинаем посадку.

— Да, Луд, все нормально.

Чарли симпатичен был этот парень. Луд происходил из округа Кобб, что около Мариетты (Луд произносил: «Майретта»). Это был один из тех крепких, высоких, светловолосых парней, каких много в Джорджии. Такие парни, несмотря на стройную фигуру и физическую силу, кажутся до того толстокожими — настоящие англосаксы, — что и мускулов не разглядеть. На пилоте были белая рубашка с коротким рукавом и темно-синий галстук, на котором ровными рядами был вышит логотип «Крокер Глобал»; лучи солнца, падавшие на открытые руки, искрами вспыхивали на рыжеватых волосках. Чарли нравилось, как солнце блестит на тонком пушке больших рук пилота — прямо нити карамели на сладкой вате. Впрочем, разве об этом кому скажешь? Луд четыре года летал на грузовых самолетах военно-воздушных сил. Конечно, такому больше подошли бы истребители… Но довольно и того, что Луд — хороший парень, из Джорджии, в армии отслужил. Чарли нравилось, как Луд смотрит на него, как говорит. Луд никогда не лебезил, но Чарли всегда чувствовал, что парень уважает его не только как своего начальника, а как… мужчину.

— Я тут только что связался с Дервудом, кэп. «Рэйндж ровер» сломался, так что он встретит вас на «шевроле». Тетушка Белла готовит суп из капусты с колбасой и горячие ветчинные лепешки.

— Отлично, Луд, — ответил Чарли.

Рядом снова появилась Гвенетт.

— Хотите чего, кэп? Пока мы не начали садиться.

— Нет, спасибо.

— А вы как — вышло: «ка-а-ак», — мистер Струк?

Маг только мотнул головой.

Бедра и руки Гвенетт оказались на уровне глаз Чарли, и он снова заметил ее слегка выпирающий из юбки животик. Девушка выглядела полноватой, но кожа у нее была такая приятная — чистая, без единого изъяна. Она напоминала парное молоко, которое сочится прямо из коровьего вымени. Раньше Чарли этого не замечал. Гвенетт в самом деле была не из худеньких… настоящая сельская девчонка… Он с юности помнил этих девчонок с широкими, во все лицо улыбками… жизнелюбивых от природы… крепко сбитых… таких чудесных… в самом соку…

«Стоп!» Чарли усилием воли оборвал себя. Что он, черт возьми, затевает? Ну, поддастся влечению, а потом? Сколько продлится удовольствие? Двадцать четыре часа? Двадцать четыре минуты? А вот хорошей стюардессы он точно лишится…У Гвенетт широкая кость… совсем как у Марты…

Едва ощутимый укол совести… Двадцать девять лет он прожил с Мартой… пока не встретил Серену… Боже! А Серена… ей и тридцати-то еще нет… а какой крутой нрав… палец в рот не клади… Жесткая, что каленая мездра… Каленая мездра… откуда это? Отец то и дело повторял… Он, Чарли, даже не представлял, что это такое — каленая мездра…

Чарли закрыл глаза и подумал об Анжелике в надежде почувствовать толчок в штанах. Была у него своя теория: если пропало сексуальное влечение, пропало все — энергия, отвага, воображение… Чарли все прислушивался к себе… Вместо толчка он ощутил электрический разряд в области солнечного сплетения. А вдруг это все-таки произойдет? Вдруг его обдерут как липку? Вдруг раздавят как букашку? Ему ведь уже шестьдесят… Его запросто могут сровнять с землей!

В отчаянии Чарли снова перевел взгляд на Джима Буи, лежавшего на смертном одре… Смелый человек, что ни говори… они пришли, а он не испугался… не стал раздумывать… Ну да, а минуту спустя уже валялся проткнутый мексиканским штыком в самое сердце. И у него отобрали все, даже охотничий нож, тут уж сомневаться не приходилось.

Сердце в груди неистово колотилось, как будто спешило, боясь опоздать на важную встречу.

Луд положил самолет на крыло — они заходили на посадку. Внизу, насколько видел глаз, высились сосны с длинной хвоей, буйно цветущий кизил… расстилались поля рыжевато-золотистой осоки, только-только начинавшей зеленеть, с вкраплениями изумрудно-зеленого десмодиума, сорго, ржи, овса, гороха, кукурузы… тянулись дубравы с едва распускавшейся листвой, сквозь которую видны были изогнутые, артритные стволы и ветви с гирляндами испанского бородатого мха, свисавшего с веток длинными, призрачными седыми космами… Ближе к горизонту раскинулись поблескивая на солнце островками воды, восемь тысяч акров болот, которые в иное время скрывали кипарисы, группы нисс, непроходимые заросли тростника, падуба, сассапариля и бог знает чего еще… Даже с высоты птичьего полета было заметно, что пришла весна и болота прямо-таки ожили… На ветвях кипарисов и нисс набухли почки… еще немного, и они лопнут… покажутся листья…