Завещание императора - Александр Старшинов

— Нам надо как-то подстраховаться, — догадался Кука.

— Спрятать завещание, — предложил Фламма.

— Не подходит.

— Тогда…

— Погодите! — Кажется, Куку осенила какая-то идея. — Ведь ты, Гай, сначала собирался заехать к Плинию? Так ведь?

— Ну да, — кивнул Приск. — И поеду. На мне еще этот невесть откуда свалившийся Калидром.

— Тогда надо показать завещание Плинию, — решил Кука. — Наместника Вифинии Плиния Адриан не отважится убрать. Это будет наша общая страховка.

— Отличная мысль, — решил Тиресий.

«Совсем не отличная», — скажет вскоре Приск, очутившись в Никомедии, столице провинции Вифиния, во дворце наместника.

Но в ту ночь в Риме он согласно кивнул.

Потому как сделал столь распространенную ошибку: полагал, что если не все вокруг, то хотя бы его друзья рассуждают точь-в-точь как он.

— Ты ведь рад, — сказала Кориолла.

— Чему? — Приск сделал вид, что не понял.

— Рад, что едешь на Восток, что увидишь новые страны и города. Что снова будешь воевать и смотреть в глаза смерти.

— Нет, ну ты же знаешь…

— Только не говори, что все из-за денег. Ерунда… Разве Фортуна гарантировала тебе еще один золотой клад вроде того, что ты нашел на дне реки в Дакии? Нет… Дважды так не случится. У нас достаточно средств, Гай! Но тебе неинтересно жить. Ты — истинный римлянин, Гай. Рисунки, мозаичная мастерская — всё это только досуг. Настоящее — война и политика. И ты к этому рвешься всей душой. И твои друзья — тоже.

Она обняла его за шею, взглянула в глаза:

— Знаешь, что я вижу в твоих глазах?

— Что?

— Алый вексиллум [41] с изображением золотого быка. Пятый Македонский навсегда в твоей крови…

— И ты любишь меня за это. — Гай улыбнулся и поцеловал жену в губы. — Так ведь?

— Я тебя за это ненавижу, — ответила она на поцелуй.

Уезжали в один день: Приск — по Аппиевой дороге на юго-восток, Кориолла с детьми в наемной повозке — в Комо, на север. Разные дороги вывели их из Рима и повлекли все дальше и дальше друг от друга. Приск вдруг подумал, что даже богам неведомо, даст ли Судьба им встретиться вновь. И только тут пожалел о той горячности, с которой бросился в омут опасной интриги. Но теперь изменить уже было ничего нельзя.

Дом решили сдать внаем провинциалам из Нижней Мезии, что прибыли в Рим в поисках счастья. Из прежней прислуги остались лишь старуха-служанка и с нею Галка. Старуха была вольноотпущенницей. Прежние хозяева ее, тяжко заболевшую, отвезли в храм Эскулапа и бросили, уверенные, что несчастная нянька троих уже выросших детей не одолеет хвори и уйдет к Стиксу, а посему не желали тратиться на лечение и заботы о погребении. Но старуха выжила и даже сделалась на редкость бодрой и крепкой, будто тело, справившись с болезнью, обрело новые силы.

По закону императора Клавдия брошенная в храме рабыня становилась свободной. С тех пор забыла она старое имя, стала называться Летой, подрабатывала уборкой, иногда милостыней, мытьем. Прим встретил ее на рынке и привел в дом — даровую прислугу, вся забота которой о будущем в том, чтобы ее в свой час снарядили как положено в последний путь.

Вот она-то и должна была присматривать за домом, беречь немудрящий скарб, что оставался в жилище, да прибирать в комнате, где намеревался квартировать Кука до своего отбытия на Восток. Еще ей в помощь оставили Галку и Борисфена — в основном Борисфена, потому что от Галки помощи было чуть.

Оставшуюся от дакийской добычи часть денег Приск — как и планировал — вложил в дело одного судовладельца, который собирался доставлять на Восток оружие и всё потребное для грядущей войны.

Афраний Декстр, учинивший тщательнейший обыск в жилище и лавке покойного Павсания, отыскал в деревянном сундучке с двойным дном два очень странных послания. Странными были они и по содержанию — потому что в первом письме перечислялись некие числа, но Афраний, как ни ломал голову, понять в них ничего не смог. К письму приложен был кусочек пергамента с пояснением, сделанным рукой Павсания: «Писал Александр Клемент в год 866 от основания Рима».

Про указанного Клемента Афраний знал много интересного. Но то, что этот человек причастен к заговору с подделкой завещания, оказалось неожиданностью. К тому же совершенно нельзя было понять, на чьей он может быть стороне. К тому же Александр Клемент, как и тот парень, которого убили в доме Приска и которого Тиресий называл гладиатором, был иудеем.

Второе послание оказалось шифрованное, разгадать принцип тайнописи Афраний надеялся, но на это потребны были дни и — возможно — месяцы…

А еще Декстру удалось выяснить, кому принадлежала повозка, в которой пытались увезти Павсания. Но это опять же мало помогло приблизиться к тайне и узнать имя человека, интригующего против Адриана. Потому как повозка была наемная, и принадлежала она коллегии возчиков. Так что взять ее мог кто угодно.

Глава VI

ДОРОГА В КОМО

Лето 866 года от основания Рима

Италия

Кориолла задремала в повозке, снилась ей усадьба отца далеко-далеко, в Мезии, первая встреча с Гаем… Почему-то снился покойный Валенс, нелюбимый жених, но верный защитник, он что-то хотел сказать ей, открывал рот, кричал… Кориолла не слышала ни звука. Будто их разделяла толстая прозрачная стена.

Внезапно стену качнуло, она пошла трещинами, и Кориолла услышала крик:

— Поворачивай!

И пробудилась.

Повозка раскачивалась, и снаружи в самом деле кричали. Вернее — орали.

Маленький Гай, спавший на руках у няньки, заплакал. Проснулась и задремавшая Флорис.

— Мама… мне страшно… — прошептала она и вцепилась в плечо Кориоллы.

«Что это? Разбойники? Охотники за завещанием?..» — Кориолла заледенела от страха.

— О, боги… — Она приподняла кожаную занавеску на окне и попыталась выглянуть наружу.

Но тут занавеску попросту сорвали, и прямо перед ее лицом оказалась чудовищная физиономия — темная, почти черная, стянутая на сторону безобразным шрамом. Уши были под стать роже — крошечные, похожие на обжаренные колбаски — уши кулачного бойца. Физиономия расплылась в улыбке, демонстрируя редкие зубы и нежнорозовый язык, который высунулся на добрых полфута и едва не лизнул Кориоллу в нос.

Женщина ахнула и в ужасе отшатнулась. А наглец заржал.

— Советую сидеть тихо, госпожа, и наружу не высовываться. Тебя пригласили в гости, и от этого приглашения ты не можешь отказаться… — Наглая физиономия подмигнула.

— Кто пригласил? — У Кориоллы во рту мгновенно пересохло, с трудом удалось выдавить эту короткую фразу.

— Имя ты узнаешь, когда прибудешь.

— Ты не смеешь… — Женщина попыталась возвысить голос.

— Еще как смею! — перебил ее смуглый. — Попробуешь ослушаться — умрешь. Но прежде умрут твои дети. Первым — сынишка — меня бесит его плач. А потом — девчонка… хотя… — Смуглый опять облизнулся. — С девчонкой можно повременить… — И он самым гнусным образом подмигнул Кориолле.

Потом отстранился и за шкирку подтащил к окошку повозки несчастного Прима.

— Говори! — велел кратко.

— Госпожа, их человек пятнадцать… — забормотал вольноотпущенник. — Мы ничегошеньки не успели сделать…

В следующий миг Прим исчез, и в проеме вновь появился смуглый:

— Поняла, госпожа: мне не перечить! Если хочешь, чтобы твой муженек увидел свою женку и детей целыми и невредимыми… Запомни, госпожа… — Слово «госпожа» он произнес с явной издевкой.

И приладил на место кожаную занавеску.

Кориолла почувствовала, что ей не хватает воздуха. Сердце билось как сумасшедшее где-то в горле.

Это они… Охотники за завещанием… Гай, что же ты наделал… Гай, Гай!

Кориолле казалось, что муж должен услышать ее даже далеко в Вифинии, за морем.

Но нет, не услышал…

Только маленький Гай надрывался от плача…

Часть II

ГАЙ ПЛИНИЙ, СЫН ЛУЦИЯ, ЦЕЦИЛИЙ СЕКУНД, КОНСУЛ, АВГУР, ЛЕГАТ, ПРОПРЕТОР В ПРОВИНЦИИ ПОНТ И ВИФИНИЯ С КОНСУЛЬСКИМИ ПРАВАМИ

Глава I

НИКОМЕДИЯ

Лето — осень 866 года от основания Рима

Вифиния

Дорога в Сирию даже при самых благоприятных обстоятельствах занимала больше месяца. Однако Приск еще планировал заехать в Никомедию — значит, почитай, уйдет два. А то и более.

Путь всякого, кто отправлялся в восточные провинции, лежал до Брундизия, оттуда в Эпир, потом в Афины и наконец — в Эфес. Добираться до Эфеса примерно двадцать дней. Или чуть больше — в зависимости от того, какие ветры дуют на море. От Эфеса до Пергама — дорога на лошадях в повозке или верхом, а далее — опять на корабле — вдоль берега до Кизика и по дороге, идущей у прибрежной полосы, на повозке или верхом. Точно таким же путем ехал Плиний, отправляясь наместником в назначенную ему провинцию.