Я помню...(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович

Много времени у нас отнимали уроки церковного пения и спевки. В младших классах училища пение преподавал нам сам смотритель училища Иван Павлович Перебаскин15. Это был высокий, худощавый лысый человек лет 50. Волосы на висках у него были уже седыми. Он также ходил в вицмундире. Его все очень боялись и прозвали втихомолку «Каином» (или — «Ванькой-Каином»). Мы всегда несколько трусили, даже когда приближались к нему. Жил он в здании училища и занимал большую квартиру внизу. К квартире примыкал двор и довольно большой сад, посаженный на высокой насыпи над рекой. Из сада открывался красивый вид на реку, на церкви Николы и Макария. Кроме того, смотритель располагал большим участком земли, огороженным высоким частоколом из толстых жердей, поставленных друг около друга очень тесно. Здесь был огород смотрителя и площадь для покоса. В Солигаличе все держали коров.

Если на дворе училища мы иногда бывали случайно, то сад был для нас недоступен. Мы могли лишь через палисадник наблюдать, что там росли некоторые деревья, необыкновенные для Солигалича. В средине сада возвышался большой кедр, кроме того, было много сирени. Только один раз мы были впущены в сад на занятия гимнастикой.

И.П.Перебаскин общался с нами больше всего на спевках. Со второго класса в училище я пел в хоре и ходил на спевки дважды в неделю. Спевки эти продолжались часа по два и, конечно, утомляли. Особенно длинными они бывали перед большими праздниками. Разучивались главным образом каноны, тропари и прочее. Обычная служба не вызывала затруднений. Все к ней уже привыкли. Некоторые вещи разучивали «по нотам». Есть такая поговорка: «нотный парень». Это дьячковское изречение, означающее в прямом смысле, что такой парень знал ноты и тем самым стоял много выше дьячков-самоучек, для которых «нотная премудрость» была недоступной. В переносном смысле это означало, что тот или иной парень по уровню знаний стоит значительно выше массы. Видно, нас хотели сделать «нотными». Детский хор училища, созданный И.П.Перебаскиным, был в общем неплохим и привлекал в церковь Воскресения, где мы пели, многих любителей пения. Хотя у нас не было выдающихся певцов, хор пел слаженно. Особенно хорошо звучали каноны в большие праздники. Прекрасно исполнялись за всенощной «Свете тихий», «От юности моея», «Хвалите меня», «Слава в вышних богу» и другие.

На уроках пения (конечно, церковного) от нас требовали с первого класса безукоризненного владения обиходным пением. По нотам «Обихода» с особыми старинными ключами мы должны были учить наизусть догматики: «Всемирную славу» и другие. Все они отличались довольно скучными заунывными мотивами: «ми, ре, ми, фа, соль, фа, ми, ре, ми, ре» и т. д. Однако эти мотивы заучивались упорно, на всю жизнь. Мне несколько позднее приходилось слышать, как старые дьячки в часы досуга мурлыкали себе под нос какой-нибудь догматик, например 4-го гласа «В черном мори».

И.П.Перебаскин, который так упорно учил нас петь на спевках, сам в церкви никогда не регентовал. Вероятно, он считал это занятие слишком для своего положения унизительным. За него функцию регента выполнял кто-либо из старших учеников, а иногда и специальный регент — учитель пения.

Всенощную и обедню в праздники и по субботам и воскресеньям мы, ученики, посещали «у Воскресенья» — церкви — рядом с духовным училищем. Все ученики во время службы выстраивались рядами по ранжиру в правой стороне церкви. Спереди стояли самые маленькие. В задней шеренге, среди более рослых, стоял сам И.П.Перебаскин третьим слева. Ему был виден весь ученический строй. Сзади него была стенка, но он никогда на нее не опирался и выстаивал неподвижно всю службу. Того же он требовал и от учеников.

Будучи первоклассником, я стоял в первой шеренге слева и, признаюсь, с огромным трудом и физическим перенапряжением постепенно приучался «стоять столбом». Видно, таким путем воспитывали у нас характер. К счастью, уже во втором классе я попал в хор и перебрался на клирос за большой иконой, так что И.П.Перебаскин не мог видеть нас. Здесь можно было двигаться и даже несколько развлечься, перекинуться парой слов с соседями, конечно, шепотом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Как ни длинны и скучны были службы, особенно в торжественные дни, от них остались воспоминания о хорошей музыке некоторых песнопений. Многократное из года в год повторение песнопений с предварительным их разучиванием на спевках прочно внедрило в память их слова и музыку. До сих пор я хорошо помню некоторые каноны и другое.

От первого класса духовного училища сохранилось в памяти лишь очень немногое. Все «обыкновенное» давно забыто, все заслонилось более сильными впечатлениями о событиях позднейшего времени. Из товарищей, учившихся со мною вместе, помню двоюродного брата Феодосия, который после первого класса перевелся в Галичскую гимназию. Среди других немногих запомнился мне Николай Самарянов, и то благодаря случайной встрече с ним через 15 лет. После первого класса он куда-то исчез, вероятно, остался на второй год.

С Самаряновым я встретился случайно. Дело было около 1926 г. летом. Я тогда был в армии (в Нижнем Новгороде). Получив отпуск, я приехал в Кострому и оттуда пешком отправился в село Пречистое к отцу. С небольшой поклажей и пистолетом сбоку шел я по Галичскому тракту, обсаженному березами еще при Екатерине II. Я ушел уже около 25 километров от Костромы по грунтовой дороге с несколькими колеями от телег. Автомашин в то время еще не было. По сторонам проезжей части у самых берез тянулись тропочки для пешеходов. Кругом кустики, высокая трава, земляника, грибы. Дорога совершенно пустынна, ни души. Человеку, привыкшему быть на людях, на такой дороге становится как-то не по себе, хочется с кем-нибудь встретиться.

И вдруг далеко впереди показывается фигура пешехода, идущего навстречу. Он, видимо, также увидел меня и, по-видимому, не захотел встречи один на один с незнакомым военным. Он перешел широкую дорогу и вышел на тропу с противоположной стороны. Я сделал то же самое и, волей-неволей, мой встречный оказался передо мной. А вокруг никого, полнейшая тишина, не видать ни людей, ни деревень, только поля и перелески.

Приближаясь ко мне, встречный явно волновался, так что я даже подумал, что сейчас он внезапно бросится в кусты. Но он сделал движение, уступая мне тропу. Вид у него был настолько забитый и жалкий, что я сообразил: должно быть, это дьячок откуда-нибудь из самой глуши, забитый нуждой и «смиренный», как и все его предки-дьячки. Вот он, выходец из прошлого России. Он явно направлялся в Кострому, и мне почему-то пришла в голову мысль, что идет он к архиерею просить места, которое спасло бы его хотя бы от голода.

Через пару минут я убедился, что нисколько не ошибся. Мой встречный, поравнявшись со мной, отвесил мне поясной поклон и сказал «здравствуйте». Я ответил ему и спросил несколько строго: «Дьячок?» — «Так точно, откуда Вы знаете?» — я снова со строгостью в голосе сказал: «Видно птицу по полету, небось идешь к архиерею, просить места?» — «Так точно, откуда Вы знаете?».

И вдруг я увидел в его лице что-то знакомое, ранее виденное, но давно забытое. Как-то само собой мне пришло в голову, не Самарянов ли это — мой сосед по парте в первом классе духовного училища. И, набравшись смелости и даже нахальства, я вдруг спросил его: «Тебя зовут Николай Самарянов?» Мой встречный побледнел от ужаса, видимо вообразив, что за ним следят, и наконец он попался. Вздрогнув, он упавшим голосом сказал: «Так точно, откуда Вы знаете?».

Тут уж я не вытерпел и хотел было уже его обнять, но он настолько был перепуган, настолько жалок, что мне пришлось отказаться от этого. «Не бойся, — сказал я, — помнишь, мы вместе учились в Солигаличе и сидели на одной парте?» — «Нет, не помню». — «Может быть, помнишь меня, моя фамилия Фигуровский?» — «А…а» — Я пригласил его присесть. Он послушно сел подальше от меня, все еще с явным страхом разглядывая мой пистолет. Он, видимо, был совершенно перепуган и мало что соображал. Я начал вспоминать об училище, об учителях, но он слушал совершенно равнодушно. В его глазах светились тоска и страх. Как я его ни успокаивал, ни уговаривал, ничего толкового он мне так и не сказал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})