ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ. Сборник НФ - Кристофер Гримм

— Высота сто пятьдесят, — раздалось в динамике, — Всемогущий Зевс! Я никогда ничего подобного не видел. Они двигаются, это точно. Но так медленно, что мне пришлось дважды себя проверить, дабы убедиться, что они живые и не спят.

После небольшой паузы Огилви продолжал свой рассказ:

— Хотите верьте, хотите нет, но здесь есть что-то наподобие трамвая. Одиннадцатимесячный ребенок, который учится ходить, мог бы спокойно обогнать его.

— Возвращайтесь, — неожиданно приказал Лейф. — Возвращайтесь, и после доложите обо всем, что видели.

— Слушаюсь, командор, — в голосе Огилви чувствовалось явное нежелание подчиняться приказу.

— Какой смысл отзывать его оттуда? — раздраженно спросил Пэскью, недовольный потерей такого источника информации. — Никакая серьезная опасность ему не угрожает. Зачем мы его вообще посылали, если не отваживаемся разузнать там все подробнее?

— Он должен ответить на самый главный для нас вопрос, а именно: то, что мы видим вокруг нас, характерное состояние для всей планеты или только для определенного ее места? После осмотра еще одного города я пошлю его за тысячу километров отсюда. Этот третий полет разъяснит многое, — его серые глаза выражали напряженную работу мысли. — В давние времена пришелец с Марса мог бы сильно ошибиться, если бы характеризовал Землю как последний оставшийся приют для прокаженных. Сегодня мы сделаем аналогичную ошибку, что все это карантинная зона, заселенная паралитиками.

— Не может быть! — испуганно вырвалось у Уолтерсона. — Если мы совершили посадку в резервации для тяжелобольных, то нам надо поскорее выбираться отсюда! Я не хочу заразиться каким-нибудь вирусом, против которого у меня нет естественного иммунитета. Мне просто повезло, когда я не попал в ту экспедицию на Гермес шесть лет назад. Помните? В течение трех дней пребывания на планете весь экипаж погиб. Разраставшиеся во все стороны пучки зловонных отростков на их телах позже были классифицированы, как грибковые образования.

— Посмотрим, что скажет Огилви, — решил Лейф. — Если он сообщит, что где-то есть более привычные для нас условия, мы переберемся туда. А если окажется, что они везде одинаковые, останемся здесь.

— Останемся! — повторил вслед за командором Пэскью. Весь его вид выражал отвращение. — Что-то подсказывает мне, что вы выбрали именно то слово — останемся. — Он кивнул на иллюминатор, за которым уже столько времени подбирался к ним поезд. — Если во всем том, что мы видели и слышали, есть хоть какой-то смысл, то это значит, что мы сели в совершенно заслуженную нами лужу.

— А точнее? — проявил заинтересованность Уолтерсон.

— Мы можем оставаться здесь миллион лет или же вернуться домой. Впервые в нашей триумфальной истории мы терпим настоящее и полное поражение. Мы абсолютно ничего не выжмем из этого мира по одной очень уважительной причине, и поделать здесь ничего нельзя, я хочу сказать, что наша жизнь очень коротка.

— Я не спешу с преждевременными выводами, — поставил точку в дискуссии Лейф. — Подождем Огилви.

Скоро динамик удивленно сообщил:

— Этот город тоже заполнен ползунами. И трамваи передвигаются с той же скоростью, «ели это только можно назвать скоростью. Если хотите, я снижусь и опишу все подробнее.

— Нет, — проговорил Лейф в микрофон. — Сделайте как можно более глубокую разведку в восточном направлении. Заберитесь возможно дальше. Особенно нас интересуют изменения данного феномена. Если обнаружите их, немедленно докладывайте.

Он отставил микрофон и повернулся к остальным:

— Все, что нам остается сейчас, это не спешить.

— Вот, вы произнесли это! — воскликнул Пэскью. — Ставлю тысячу против одного, что Бойделл сидел здесь, как и мы, ковыряясь в зубах и ожидая неизвестно чего, пока ему это не надоело.

Внезапно слушавший их Уолтерсон разразился громким хохотом, чем поверг присутствующих в изумление.

— Что с вами? — изучающе глядя на него, спросил Пэскью.

— Какие только мысли не приходят иногда в голову, — извиняющимся тоном произнес Уолтерсон. — Вот мне сейчас подумалось, что если бы лошади походили на улиток, их никогда нельзя было бы запрячь. Это вполне разумный принцип, но как, черт возьми, приткнуть его здесь?

— Город в шестидесяти восьми километрах восточнее базы, — объявил Огилви. — Все то же, что и раньше. Две скорости: двигаются медленно, как покойники, и медленнее, чем покойники.

Пэскью посмотрел в иллюминатор.

— Клоп быстрее перебирает лапами, чем тащится этот поезд. Он наверняка остановится возле нас. — Немного поразмыслив, он закончил: — Как бы там ни было, одно мы знаем точно — они нас боятся.

Сосредоточенно что-то обдумывая, Лейф соединился с Шэлломом:

— Мы выходим наружу. До нашего возвращения записывайте все доклады Огилви. Если он сообщит о любых быстрых перемещениях, подайте нам короткий сигнал сиреной.

Затем он позвонил Нолану, Хоффнэглу и Ромеро, трем специалистам по контакту:

— Готовьте ваши таблицы.

— По инструкции, — напомнил о себе Пэскью, — до тех пор, пока контакт не состоялся и не доказано, что чужаки настроены дружественно или, по крайней мере, невраждебно, командир должен осуществлять полный контроль за своим кораблем.

— К черту инструкции, сейчас не тот случай, — резко оборвал его Лейф. — Меня интересует поезд. По-моему, уже пора хоть в чем-то определиться. Решайте сами, идете вы или нет.

— Четырнадцать поселков вдалеке, — вмешался откуда-то со своей высоты Огилви. — И все в них так торопятся, что можно умереть со скуки, глядя на них. Держу курс на город на горизонте.

С кипами цветных таблиц в руках явились специалисты по контакту. Они были без оружия — им единственным запрещалось его ношение. Этот запрет основывался на теории, по которой явная беспомощность порождает доверие. В большинстве случаев она находила оправдание, и контактеры оставались живы. Время от времени она не срабатывала, и жертвы получали всего лишь достойное погребение.

— А нам как? — посмотрев на вновь прибывших, спросил Уолтерсон. — Возьмем оружие?

— Рискнем выйти без него, — решился Лейф. — Раса, достаточно разумная, чтобы разъезжать на поездах, должна четко представлять, что произойдет, если она только попытается тронуть нас. Пока мы будем вести переговоры, орудия корабля будут держать их на прицеле.

— Я не полагаюсь на их способность размышлять, как это понимаем мы, — заметил Пэскью. — За всей их показной цивилизованностью может скрываться самый коварный нрав в системах с этой стороны Сириуса. — Он ухмыльнулся и добавил: — Но я доверяю своим ногам. Если эти неспешиты что-то и задумают, я успею превратиться в легкое облачко пыли в лучах заходящего солнца раньше, чем они что-либо предпримут.