Безумие Божье. Путешествие по миру гонений - Грегг Льюис

Не знаю, задавали ли этому человеку такой вопрос когда-либо раньше. Он немного помедлил, растянул губы в улыбке и прохладно заверил меня в том, что я со своей семьей волен жить там, где захочу. Мне предоставили такой выбор. Чернокожему пастору – нет.

Да уж, «объяснили», и на том спасибо. Ясное дело, это не решило всех моих противоречий в законах апартеида, что писаных, что неписаных. Когда мои сыновья гоняли на велосипедах по Транскею, чернокожая детвора, бывало, кидалась в них камнями, принимая за белых южноафриканцев. Меня часто останавливали чернокожие полицейские, которые с безотчетной настороженностью относились к любому белому, проезжавшему на машине по району.

А за пределами Транскея порой и белые полицейские вели меня в участок – просто поинтересоваться: как это я допустил, чтобы моя семья жила рядом с «вот этими»? Объяснения, что я люблю «вот этих», ибо каждый нуждается в любви и милости Божьей, как-то не особо радовали тех, кто меня допрашивал.

* * *

Служение наше давало плоды. У нас было много друзей как среди белых, так и среди чернокожих. Мы отпраздновали появление на свет нашего третьего сына, Эндрю, и жили в Южной Африке уже с полгода.

Тогда-то мы с женой и начали перечитывать Книгу Деяний. Мы говорили о первых последователях Христа и поняли: Великое поручение, изложенное в двадцать восьмой главе Евангелия от Матфея, подразумевает, что нам необходимо последовать примеру апостолов. Мы ясно ощутили: нужно идти туда, где еще не звучала проповедь Благой вести, где люди не знают Христа или едва о нем слышали. Да, в ЮАР у нас еще оставалась важная работа, и мы должны были ее завершить, но призвания трудиться в стране, где Благую весть проповедовали веками, никто из нас не чувствовал.

В начале мая 1991 года мы связались с руководством и сказали, что нас тянет туда, где нет церквей и где еще не звучали слова Благой вести. Они вежливо выслушали нас и сообщили, что ходят слухи о возможности послужить в Судане или Сомали – и мы начали вызнавать, что это за страны, и молились о том, чтобы потрудиться в какой-то из них.

* * *

В том же мае, на встрече в Кении, я поделился мыслями еще с одним из наших руководителей, и тот устроил мой визит в лагерь беженцев на кенийском побережье, открытый под эгидой ООН. Там были тысячи сомалийцев, бежавших из родной страны.

Я знал, что никто из нас в то время не работал с мусульманами и коллеги ничего не могут мне посоветовать. Разве что в Кении один бывалый миссионер мимоходом бросил: «Берегись, Ник. Все эти сомалийцы – мусульмане. Они таких милых христиан, как ты, без соли схарчат».

Я вылетел на кенийское побережье и нанял такси на север до Момбасы и первого лагеря беженцев, а там передал охране документы, дающие мне доступ в лагерь «от имени гуманитарной организации и с целью выявления возможностей для ведения будущих проектов, нацеленных на улучшение положения беженцев из Сомали».

И вот, я стоял в нескольких километрах от сомалийско-кенийской границы, у ворот лагеря, приютившего десять тысяч сомалийцев. Если честно, я не знал, чего надеюсь здесь добиться. Я никогда не встречал ни одного сомалийца. Я и мусульман-то не встречал и даже ни разу с ними не беседовал. Сомалийского языка я не знал, местная культура мне была незнакома, и я был совершенно один: мне даже не хватило ума взять с собой кого-нибудь более опытного.

Прежде чем отговорить себя от совершения того, ради чего я сюда и прибыл, я глубоко вздохнул и поспешно прошел через ворота. На меня тут же насела толпа сомалийцев: им не терпелось поговорить, поделиться своими историями. Я сперва удивился тому, сколь многие здесь говорят по-английски, а затем понял, что люди, живущие в этом убогом лагере, скорее всего, вышли из самых привилегированных слоев сомалийского общества. Лишь самые ученые, самые квалифицированные и самые состоятельные сомалийцы могли позволить себе такую роскошь – сбежать от ужасов, творившихся на родине.

Вскоре я встретил довольно дружелюбного юношу-студента. Его звали Абди Башир, и он отвел меня к друзьям: те очень хотели попрактиковаться в английском с гостем-американцем. Я о многом их расспросил и много чего от них услышал – казалось, у каждого было что рассказать.

В лагере были по большей части образованные люди – учителя, предприниматели, чиновники. Они казались целеустремленными и способными. Но чтобы спастись от насилия, бушевавшего в их стране, многие из них отдали все, что имели.

В надежде на лучшую жизнь для себя и родных они бежали от всего, что знали. Как унизительно, наверное, было им жить стадом, за забором, в палатках, без водопровода, с общими отхожими ямами! Они почти ничем не владели, у них не было ни денег, ни понимания того, куда им идти и когда они смогут хоть куда-то отправиться. Прискорбно, но в своем будущем они были уверены не больше, чем прежде, на родине.

Меня кое о чем предупреждали, и в душу прокрался неизбывный страх. Я чувствовал: не стоит упоминать о том, что я христианин. Мое решение укрепилось, когда меня ужаснула одна история. Некая христианская организация, исполненная благих намерений, доставила в этот лагерь десять тысяч Библий. Большую часть книг беженцы бросили в грязь вместо плитки, из остальных сделали туалетную бумагу. Такое бесчестие к нашей священной книге было всего лишь одним из проявлений их неистовой веры в превосходство ислама и их враждебности к христианству. И я, один против десяти тысяч, не хотел ворошить осиное гнездо их веры и их злобы.

Наконец я решил посмотреть, что мне ответит мой обаятельный друг Абди Башир, и спросил его: «У меня тут друг, Иисус Христос. Знаешь его?»

К тому, что произошло после, я был совершенно не готов.

Он вскочил на ноги и резко заговорил с другим юношей, стоявшим рядом. Скоро их собралась целая толпа – может, с десяток, – и они стали толкаться и орать друг на друга. Я что, спровоцировал бунт? Меня прижали к металлической ограде с колючей проволокой, и идти мне было некуда. Вскоре их стало больше, потом вообще человек тридцать, и они, окружив меня, громко спорили, дико махали руками и брызгали слюной.

Я не понимал, что это для сомалийцев нормально и они вообще очень демонстративны. И тут, и там я слышал «Иисус… Иисус…» И мелькнула мысль: «Ну что же я