Ночь без права сна - Златослава Каменкович

Пани Барбара слушала эти слова с гордостью. Нет, не зря она прожила свою жизнь. Если бы Зигмунд Домбровский мог увидеть, какой воспитала Барбара их дочь, он остался бы доволен своей женой.

Тягостное объяснение

Фиктивный брак, столь унизительный для Анны, стал ненужным. Она стремилась скорее покинуть этот дом и уехать из Вены, когда вдруг ребенок заболел воспалением легких.

Пани Барбара одна отправилась в Прагу, огорченная и болезнью внука, и тем, что дом уже продан. Хорошо еще, что в Праге живут друзья Ярослава. Как только ребенок поправится, Анна приедет.

Прошло больше двух недель, а от матери — никаких известий. Анна начала тревожиться. Послала телеграмму.

Калиновский был очень раздосадован, узнав о намерении Домбровских покинуть его. Он рассчитывал, что известие о казни Руденко-Ясинского станет для Анны той последней каплей, которая переполнит чашу ее страданий. И вот тогда явится он, предложит ей свою руку и сердце. Полюбит его Анна или нет — не столь важно. Главное — ее сын, который открывает Калиновскому сейфы с завещанными миллионами.

Неужели же мать даже не намекнула дочери о его признании? Невероятно!

И он решительно взялся за дело.

После ужина, когда Славика уложили спать, Калиновский послал горничную к Анне спросить, может ли она его принять. Марта вернулась и сказала:

— Фрау извиняется, но она себя плохо чувствует и просит герра Калиновского отложить свой визит.

На следующий день Анна снова сослалась на мигрень. Так всю неделю визит откладывался.

Наконец у Калиновского иссякло терпение. Он послал Марту сказать Анне, чтобы она приготовилась через четверть часа принять его.

Анна как раз одевала Славика для вечерней прогулки. Наглость Калиновского возмутила ее. «Да как он смеет так вести себя! Разве мы ему не вернули все, что он тратил на нас? Мама оставила у него на столе даже сумму, которую он затратил на поездку в Петербург. Погодите же, пан адвокат, я научу вас вежливости. Уж не вздумали ли вы, что фиктивный брак дает вам право на бесцеремонность?»

Раздался легкий стук, и, не спрашивая разрешения, вошел Калиновский. Взволнованный взгляд Анны скрестился с холодным, решительным взглядом непрошеного гостя.

— Простите, пани Анна, но вы так долго болеете… — За вежливой улыбкой Анна почувствовала злость. — Прошу не гневаться за мою бестактность. Дело в том, что я сегодня уезжаю на три дня из Вены, поэтому хочу поговорить с вами о деле, для меня очень важном… Пани Анна, есть ли на свете такой человек, который мог бы сказать: «Я не потерял никого из близких»? Найдете ли вы человека, который рано или поздно не похоронил бы родителей, любимую жену или мужа? И никто после смерти своих близких не обрекает себя на вечную скорбь, не кончает жизнь самоубийством. Конечно, очень трудно примириться со смертью близкого человека. Но ко всему нужно привыкнуть. Человеческая природа…

Анна молча слушала.

— Ваша мама сказала мне, будто вы, пани Анна, собираетесь куда-то уезжать. Правда?

— Если вас интересует… да, правда.

— Я не имею намерения скрывать, пани Анна, что это меня очень интересует. Я привык вам. Без вас будет трудно. Я… Скажите, пани Анна, вам обязательно хочется работать? Или что-нибудь другое влечет вас?

— Я хочу… хочу трудиться для людей.

— Благородное желание! Я тоже стараюсь быть полезным людям. Но в вашем положении… — Он глазами указал на ребенка. — Если вы позволите, пани Анна, я могу предложить вам работу. Здесь, в Вене, я открываю адвокатскую контору. Вы превосходно владеете немецким языком, знаете машинопись. Не согласились бы вы запять пост секретаря?

— Нет, благодарю, я хочу работать учительницей.

— Пусть будет так. Воспользуйтесь же моей помощью. Откройте здесь свою школу. Только не уезжайте, не покидайте меня!

— Нет, не могу. Я должна ехать.

— Анна, умоляю вас! Сама судьба свела нас. Я готов стать вашим слугой, вашим рабом. Падаю к вашим ногам: топчите меня, если вам угодно, повелевайте мной… Я вытерплю все ваши капризы, все прихоти. Я буду считать это счастьем! Распоряжайтесь мной и всем моим состоянием. Прикажите — и мы поедем куда угодно! Только вместе, не разлучаясь. Умоляю вас, Анна, спасите меня от безграничной тоски, спасите мое сердце, которое начинает черстветь. Осветите мое безутешное одиночество, заполните его семейным счастьем! — Калиновский упал к ногам Анны, прижал к устам подол ее платья и с жаром поцеловал его.

Анна впервые с любопытством смотрела на Людвига и, кажется, только теперь поняла все. Притворился рыцарем, взял на себя защиту Ярослава… и погубил его! — от этого внезапного открытия Анна похолодела. Воспользовался беззащитностью, доверчивостью, чтобы смертельно ужалить… Гадина! Гадина!

Калиновский молил:

— Мы поедем во Флоренцию…

— Я не хочу вас слушать! — Анна стиснула губы. Ее захлестнула ненависть к человеку, которого не так давно она уважала.

— Не усугубляйте моих мук… Исцелите от раны… — жалобно стонал Калиновский. — Наш сын…

— «Наш сын»?! Вы сошли с ума! — Анна резко отпрянула и гневно крикнула, словно ударив Калиновского сильно, наотмашь: — Вы отвратительны! Я ненавижу вас! Слышите?

Больше она не могла вымолвить ни слова и только нервно, вся дрожа, схватила ребенка и бросилась к двери.

Этот взрыв ненависти подсказал Калиновскому, что наступило время открыть карты. Одним прыжком он очутился около двери и преградил Анне путь.

— Стойте! — повелительно крикнул он. — Вы, вероятно, не понимаете истинного положения вещей. Перед законом мы — муж и жена. По этому же закону он, — Калиновский указал на ребенка, — мой сын. Если вы, любовь моя, не образумитесь, не измените решения, знайте: я отниму у вас сына! Вы уедете без него. Надеюсь, вы меня поняли? Я откладываю свой отъезд. Завтра в десять вечера жду вас у себя. И не огорчайтесь, я забыл то, что вы мне говорили. Ничто не поблекло, не потускнело в моих чувствах к вам, любовь моя. До свидания.

И Калиновский, вежливо поклонившись, вышел из комнаты. Ошеломленная Анна словно окаменела. Опомнилась от плача ребенка.

Отнять у меня сына? Отнять тебя, мой мальчик?! Да, да, да! Он на все, на все способен! Кто же мне теперь поверит, что обманом и хитростью он заманил меня в западню? Мама, мама, что мы наделали! Вот твой хваленый рыцарь! «Перед законом мы — муж и жена!»

Анну трясло как в лихорадке, хотя в комнате было жарко. «Боже, что делать? Бежать? Взять Славика и бежать? Но у меня нет денег даже на дорогу! Почему молчит мама? Что случилось с ней? Дарина, Дарина!.. Надо поскорей найти ее и все рассказать».

Семья Омелько

Семья Омелько ютилась в подвале того коттеджа, где жила Анна. Хотя Дарина нанялась сюда кухаркой, а ее муж Василь — садовником, оба они выполняли у фрау Баумгартен самую разнообразную работу, Дарина присматривала за птичником, кроме того, в ее обязанности входил уход за огородом. Зимой в парниках она выращивала огурцы, цветную капусту, салат.

Круг обязанностей Василя был еще шире. Он ухаживал за садом — весной вскапывал землю вокруг деревьев, подрезал ветки, сажал цветы, поливал их, выращивал саженцы. Фрау Баумгартен не нанимала дворника, его работу выполнял тоже Василь. Не обходилась без него и конюшня.

Когда же хозяйка собиралась куда-нибудь выезжать, Василь запрягал лошадей в фаэтон или пролетку, занимал место кучера.

Супруги Омелько не роптали на судьбу. Тут они хоть ели досыта. А дома, бывало…

Безземелье, нужда гнали галицийских крестьян за океан, на заработки. Собирались ехать в Америку и Василь с Дариной.

Отговорил покойный брат фрау Баумгартен. Семь лет назад он привез их на работу к своей сестре.

Тоскливо было им на чужбине, тянуло на родину. Не раз намеревались вернуться в Галицию, но не имели они там ни кола, ни двора.

— Поживем еще годок, поднакопим деньжат, тогда и возвратимся. Купим пару моргов земли, поставим хату и заживем! — мечтал Василь.

Надо сказать, что фрау Баумгартен относилась с какой-то почтительностью к доброму, как ребенок, богатырю Василю. Честный и покорный, всегда молчаливый, он целый день мог и слова не вымолвить, знал только несколько немецких слов, с какими к нему чаще всего обращалась хозяйка. Если она сказала «фарен», он знал — нужно закладывать фаэтон. «Пуцен», «вашен», «райниген», — говорила фрау и указывала на забрызганный грязью фаэтон. И Василь понимал: фаэтон нужно чистить и мыть, чтобы блестел. Со временем научился понимать хозяйку с полуслова — по мимике и жестам.

Дарина, в отличие от мужа, была женщиной общительной, любила поговорить. Она быстро научилась понимать, а затем и говорить по-немецки и часто откровенничала с горничной Мартой, которая тоже была из крестьян, но умела читать и писать. Тихими вечерами в свободную минуту Марта рассказывала Дарине о жизни австрийских крестьян, о своей нелегкой бедняцкой доле.