Встретимся у кромки миров (СИ) - Татьяна Абалова

Я спрашивала себя, следовало ли идти вместе с Галчонком? Может там, за туманом, кроются все ответы на вопросы? Но неизвестность страшила. Почему ни один человек не вернулся? Почему за эти годы никто не посетил наш поселок извне? Есть ли что-то за туманом или мы последние, кто остался на Земле? Откуда тогда голоса, звуки, которые слышала?

Самое главное и решающее — ни за что не смогла бы оставить поселок. Здесь все началось, здесь же должно закончиться. Я не сомневалась!

Размышляя о произошедших событиях, отправилась к беседке, хотя время было послеобеденное. Уже подходя к ней, заметила, там люди: Марта, дед Матвей и две женщины из штаба. Когда хотела поинтересоваться, что они здесь делают, и почему у всех такие загадочные лица, Марта показала знаком, чтобы молчала.

Села рядом и прислушалась. Весенний ветер трепал волосы, но он же приносил незнакомые звуки, будто работало радио. Но этого не могло быть, электричества в поселке нет!

«В течение четырнадцатого апреля на Земландском полуострове северо-западнее и западнее КЕНИГСБЕРГА войска 3-го БЕЛОРУССКОГО фронта с боями заняли более 60 населённых пунктов и среди них АЛЬКНИКЕН, РАНТАУ…»

Звук ушел, растаял, но потом опять появился:

«… В боях за четырнадцатое апреля в этом районе войска фронта взяли в плен более семи тысяч немецких солдат и офицеров».

Речь оборвалась и больше, как мы не вслушивались, ничего не было.

Выдохнули и загалдели одновременно:

— Что это? Откуда? Как?

— Тетя Марта, а что было до этого? — это уже я спросила.

— Кирочка! Родная! — Марта крепко обняла меня и расцеловала в щеки, — Мы услышали слова «От советского информбюро» и не поверили, а потом еще и еще! Это же чудо!

— Хотели начать дежурить в беседке, поэтому собрались здесь! — зачастила соседка, — Просто не верится! Нужно всем рассказать!

— Товарищи! Представляете, что это значит? — дед Матвей потряс тростью, — Это значит, что идет война с немцами на их территории! Кенигсберг — это германский город! И мы побеждаем, раз берем пленных в таком количестве!

Все мы, не сговариваясь, заорали, — Ураааа!

— Так, — взяла слово Марта, как только наши восторженные крики стихли, — будем дежурить по очереди.

— Я буду с пяти до шести утра! — вставила я, на что Марта кивнула:

— Остальных распишем в штабе.

Мы поднялись и пошли в поселок, только дед остался на месте, попросив не трогать его, будет приходить-уходить когда захочет.

Жители ликовали до вечера. Весть всех ободрила — хоть какая-то определенность за пять лет молчания «большой земли».

Но дежурившие люди в последующие дни ничего не услышали. Прошло более двух месяцев, а результата так и не было. Вспыхнувшая было надежда, сменилась унынием. Всех мучила неизвестность и печаль по ушедшим в туман. Некоторые не выдерживали и целыми семьями покидали поселок. Ушла Екатерина, Галкина мама, оставив нам с бабушкой прощальную записку. Теперь в магазине работала я.

Упрямо продолжала верить, что все будет хорошо. Без устали твердила: Он обещал и обязательно вернется! Невероятное — возможно!

Мы все, жители «Старой мельницы», убедились в этом. Разве не так?

Двадцать второго июня сорок пятого года было особо тоскливо после вчерашнего разговора с бабушкой. Я застала ее плачущей, она тоже захотела уйти в туман, звала с собой.

Мне стоило больших сил успокоить бабулю, отложить решение. Ругала ее за малодушие, обращалась с мольбой не оставлять меня, обещала подумать, как быть дальше. Утром, идя в беседку, размышляла об этом. Как долго продлится неизвестность? Жизнь ли это? Или мы давно не живем, и это место называется ад? Может, и бог существует, и наказывает так за неверие?

Не зная, у кого получить ответы, обратилась к серому небу. Поднявшись на парапет беседки, крикнула вдогонку ветру, дующему с моря:

— Почему так несправедливо? Где те, кого мы любим? Где мама, папа? Где мой Ингмар?

Впервые за четыре года назвала его по имени! Мне так захотелось, чтобы он откликнулся!

Набрав в легкие воздуха, громко позвала:

— Ингмар! Ингааа!

Глава 8

Мир — это все, что заключено здесь.

Жизнь, смерть, люди и все остальное, что окружает нас.

Мир необъятен и непостижим.

Мы никогда не сможем понять его.

Мы никогда не разгадаем его тайну.

Поэтому мы должны принимать его таким, как он есть, — чудесной загадкой.

Открыл глаза. Мутный поначалу свет стал проясняться, появился фокус, предметы надо мной приобрели четкость. Дощатый беленый потолок, лампа, спрятанная под жестяной колпак, лицо девушки в белом платке, склонившееся надо мной.

— Доктор, доктор! Идите сюда скорей! Он очнулся!

— Ну-с, дорогой, как вы себя чувствуете? — прохладная рука доктора на запястье, в другой он держит луковицу часов на цепочке, немного молчит, — Великолепно!

Отпускает мою руку, укладывая на кровать. Мягкое похлопывание по ней, как одобрительный жест.

— Батенька, а вы нас напугали! Но теперь я твердо уверен, что вы поправитесь. Глаша, займись человеком. Еды ему, бульона, ложек пять, не больше.

Сверкнув стеклами очков, доктор вышел.

Мысленно обследовал свое тело. Ничего не болит, только слабость. Попробовал пошевелить руками, ногами, повертел головой — все работает. Что я здесь делаю, почему в больнице?

Оказывается, задал вопрос вслух. Медсестра тут же отозвалась.

— Это госпиталь, — она принесла кружку с чем-то дымящимся и поставила на тумбу. Помогла сесть, взбив подушку и подложив ее под спину. Взяла ложку и набрала в нее немного мутной жидкости.

— Вы поступили неделю назад, сильная контузия. Все это время были без сознания, иногда только имя произносили. Кира.

Послушно сглотнул бульон.

Кира. Сразу появился образ девушки с длинными косами, ее улыбка, взгляд блестящих глаз. Защемило сердце.

Непроизвольно потер грудь, медсестра вскинула глаза:

— Болит?

— Болит. Где я?

— Кенигсберг. Врача позову?

— Нет, не надо, — сделал очередной глоток, — Как я здесь оказался?

— Доставили вместе с другими раненными вашей части.

— Это Германия?

— Да. Отдыхай, милый. Скоро все отдохнем. Война заканчивается.

— Война?

Девушка удивленно посмотрела на меня и пошла за доктором.

Стою в солдатской шинели на вокзале. В руках вещмешок, там документы на имя Боргова Игоря, моего, двадцать пятого года рождения. Дата и месяц тоже совпадают. Теперь я товарищ Боргов. Говорят, поступил с этими документами. Зеркало в госпитале отразило мужчину, в котором с трудом узнал себя. Сначала думал, что из брюнета превратился в блондина, но потом, приглядевшись, понял — это седина. Медсестра Глаша, видя реакцию, сказала, что на моей спине есть застаревшие шрамы, которые вовремя не зашили, поэтому выглядят они ужасно.