Я сплю среди бабочек (СИ) - Бергер Евгения Александровна

Следует непродолжительное молчание, а потом мужчина, как будто бы утомленный данным спором, спокойно произносит:

Я ни на кого не злюсь, Алекс, просто ты должен осознавать, что у каждого нашего поступка есть свои далеко идущие последствия…

Ты о мамином украшении?

И о нем тоже. Мне было тяжело видеть его на чужой, незнакомой девушке…

Чужой и незнакомой? От этих слов мое сердце пропускает удар и болезненно замирает в груди.

Шарлотта нам не чужая, — снова заступается за меня парень. — Иначе разве допустил бы ты ее визиты в наш дом и наше с ней общение… Я просто хотел сделать ей приятное. Согласись, в этом не было ничего плохого?

Ты дал ей мамины вещи, — твердо произносит его отец.

И что? — тут же вскидывается Алекс. — Она бы хотела, чтобы кто-то достойный носил их вместо нее.

Ты считаешь, Шарлотту достойной этого?

А ты сам? — отвечает парень вопросом на вопрос. — Мне казалось, вы вчера очень мило там танцевали… Прямо сладкая парочка…

Не смешно, — отрезает его отец серьезным голосом. — Девчонка была пьяна и не знала, что творит…

Ты тоже был пьян, когда прижимал ее к себе и заботливо прикрывал одеяльцем в гостевой комнате?

Они замолкают — должно быть, сверлят друг друга убийственными взглядами, понимаю я с неожиданной догадливостью. Сама я стою ни жива ни мертва, почти желая, чтобы земля подо мной разверзлась и поглотила меня целиком…

Похоже, не одной Шарлотте ударил в голову ромовый торт, — саркастически припечатывает Адриан Зельцер, и я слышу его быстрые шаги в мою сторону. К счастью, у порога он останавливается и желчно добавляет: — От этой девушки в нашем доме все идет наперекосяк… возможно, будет лучше, если ты прекратишь ваше с ней общение.

Лучше для кого? — в тон ему осведомляется его сын.

Для всех, Алекс, лучше для всех нас, — отвечает тот и выходит из кухни быстрым, торопливым шагом. Я едва дышу, спрятавшись в узком простарнстве за дверью…

Значит, из-за меня все идет наперекосяк, думаю я с внезапным ожесточением, значит, Алексу было бы лучше пересать со мной общаться, мысленно негодую я, значит, я безответственная и не совсем приличная девушка… Девчонка, он назвал меня девчонкой. Пропади оно все пропадом!

Я отталкиваюсь от стены и захожу на кухню. Алекс вскидывает на меня напряженный взгляд — должно быть, думает, что это вернулся его отец, но, заметив меня, тут же расплывается в приветливой улыбке.

Доброе утро, подруга! Как себя чувствует твоя голова? Очень болит?

Твоя таблетка пришлась очень кстати…

Он недоуменно вздергивает свои брови, но уточнять ничего не берется. Значит, это был его отец…

И платье абсолютно испорчено, — добавляю я следом. — Надеюсь, оно не очень дорого стоило…

По лицу Алекса понимаю, что надеяться на это он бы не стал, и я прибавляю к списку своих пригрешений еще и порчу чужого имущества в особо крупных размерах. Адриан прав: я просто ходячее недоразумение!

Да ты не волнуйся по пустякам, — оптимистично заявляет мне парень, размешивая что-то в высоком мерном стаканчике. На столе перед ним — три свежеиспеченных бисквитных коржа. — Я верну платье на место, так что Франческа ничего и не заметит…

На душе жутко муторно — хоть караул кричи.

Как я могу не волноваться, — в сердцах восклицаю я, — когда твой отец меня на дух не переносит… По-моему, он меня ненавидит… и с тобой видеться запретит… А если и не запретит, то Франческа меня точно прибъет. Это как пить дать!

Алекс отвлекается от своего кулинарного действа и пристально смотрит на меня.

Подслушивала? — спрашивает он просто, и я утвердительно киваю головой — врать бесполезно. — Знаешь, что говорят про тех, кто подслушивает?

Знаю, — раздраженно кидаю я, складывая руки на груди. — Можно услышать много неприятного про себя, что со мной сейчас и случилось.

Он отводит свой взгляд в сторону, покачивая головой.

Слушай, ты не бери это в голову, ладно, — говорит он при этом, бросая на меня почти грустный взгляд. — Отец всегда делается таким желчным, когда хоть что-то напоминает ему о маме… Это его защитная реакция. Просто надо перетерпеть и все, понимаешь?

Нет, не понимаю, но вслух ничего не говорю.

Отец был сильно сломлен после маминой смерти… и потому мы почти не говорим о ней… А эти вещи, которые я дал тебе… он просто вспомнил, и это причиняет боль, — Алекс говорит отрывистыми фразами, так что я понимаю, насколько ему самому непросто говорить об этом. — Когда нам больно, мы становимся нетерпимее к чужим ошибкам… Не суди его строго.

Все это слишком сложно для меня, хотя я и могу понять боль от потери любимого человека: я лишилась сразу обоих родителей и до сих пор ношу этот груз в своем сердце, но что значит потерять любимую женщину… любимого мужчину — этого я не знаю. Могу лишь отчасти догадываться…

Что ты делаешь? — интересуюсь я, чтобы сменить тему нашего разговора. — Надеюсь, не печешь мне обещанный вчера торт? У меня нынче аллергия на торты.

Тот благодарно мне улыбается — тоже рад смене темы нашего разговора.

Так ты помнишь то, что было вчера? — с хитринкой во взгляде любопытствует он. — Все-все до мельчайших подробностей?

Я помню, как вдыхала запах его отца, уткнувшись в материю его пиджака, как сладко замирала от касания его сильных пальцев к моему телу и как рассматривала бабочек, лежа на его сильных руках…

Помню, что ты обещал мне торт — все остальное словно в тумане.

Он делает вид, что верит мне, хотя мы оба знаем, что это не так. Вчерашний вечер я помню слишком хорошо… Лучше бы и в самом деле забыла о нем.

Хотел бы порадовать тебя, сказав, что этот торт для тебя, Шарлотта, но, боюсь, это было бы неправдой. Я испек его для своего друга — у него сегодня день рождения.

У твоего друга день рождения? — удивленно вскидываюсь я. — И где он живет, это твой друг?

В Мюнхене.

Что? Ты меня разыгрываешь.

Ничуть. Даже и не думал.

А как же торт?

Что торт?

Ты делаешь для него торт… Как ты собираешься его ему передать?

Никак. Он задует свою свечу по Скайпу, — невозмутимо отвечает мне Алекс. — А потом ты сможешь съесть хоть весь торт целиком.

Я смотрю на него как на самого настоящего безумца: как на Безумного Шляпника в образе парня на инвалидной коляске.

В таком случае мог бы обойтись и кексом, — скептически произношу я.

Нет, — возражает мне парень с лапаткой для крема в руках, — это было бы уже не то.

А вертуальный торт через Скайп — это, по-твоему, самое то? — восклицаю я возмущенно. — Твой друг должен непременно попробовать свой торт, — добавляю я категорично. — Иначе какой же это подарок?!

Алекс посмеивается над моим возмущением с таким снисходительным видом, словно я несу самую несусветную чушь в мире.

Предлагаешь переслать ему мой торт через 3D-принтер? — осведомляется он насмешливо. — Или переслать с голубиной почтой? Или…

Или поехать и вручить ему свой торт лично! — прерываю я поток его словоизлияния.

Улыбка медленно сходит с Алексова лица — мне непривычно видеть его таким. Такое чувство, словно я задела его за живое…

Это невозможно, — говорит он просто. — Отец ни за что не повезет меня сегодня в Мюнхен.

Он, возможно, и нет, а я повезу! — запальчиво выдаю я, упирая руки в бока. — Тут всего-то час-полтора езды — мы легко с этим справимся. Собирайся в дорогу, мой юный, насмешливый друг, новые впечатления ждут нас! Охо-хо. — Но Алекс совсем не кажется убежденным моим внезапным порывом и смотрит на меня все также скептически и почти разочарованно.

Отец не отпустит нас с тобой в Мюнхен, даже не надейся.

Я утратила его доверие?

Есть такое дело, — нехотя признается Алекс.

В таком случае возьмем его с собой, — заговорническим шепотом предлагаю я, хитро подмигивая ошарашенному парню.

Но как?

Похитим его прямо из дома, — вхожу я в некий раж, которому сама и удивляюсь. — Свяжем. Заткнем рот старым носком… тем самым с рождественским оленем. Закинем в багажник вашего «фольксвагена» и будем вести до самого Мюнхена, рассказывая ему жуткие истории про пьяных девушек в зеленых вечерних платьях.