Курьер - Карен Георгиевич Шахназаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сергей Степанович Воробьев нисколько не удивился моему позднему визиту. Напротив. С укором в голосе он проговорил:
— А я уже думал, что ты не придешь. Что ж ты?
— Я не мог. Занят был, — ответил я.
— Ладно… Ты как раз вовремя… — сказал Воробьев.
Последовав за ним, я вошел в знакомую комнату, и свет не скрытой абажуром лампы ослепил меня после темного коридора. Сергей Степанович мигом выключил ее и, пройдя к окну, отворил его настежь. Холодный свежий воздух, словно вода в пробоину тонущего корабля, потоком ворвался в комнату. Озадаченный происходящим, я хотел было спросить, что все это значит, но Воробьев, будто догадавшись, приложил палец к губам и поманил меня к окну. Я подошел.
— Смотри — ровно в полночь… Вон то окно — напротив, — шепотом произнес он, указывая в сторону противоположного дома.
Я взглянул на часы — до полуночи оставалось не более двух минут. Улица под нами казалась бездонным ущельем. Редкие фонари плыли над мостовой. Где-то шумели моторами автомобили. Мне стало не по себе. Я почувствовал, как бешено забилось в груди сердце, и подумал, что сегодня оно перевыполнит свою норму ударов.
Но в то же мгновение, забыв обо всем на свете, я увидел, как засветилось окно напротив.
— Вот, смотри, — схватил меня за руку Сергей Степанович и, сейчас же бросив ее, припал животом к подоконнику.
Свет был неяркий, бледно-зеленый. Как в море на небольшой глубине или в аквариуме. Мне даже почудилось, что сейчас откуда-нибудь сбоку, из-за стены, выплывут золотые рыбки с черными хвостами. Но рыбки не выплыли. Вместо них появилась женщина в голубом платье с гусиным пером в правой руке. Она показалась мне хрупкой и прекрасной, как фарфоровая статуэтка. Не спеша прошла она по комнате и присела к столу у окна, так что лицо ее теперь было обращено к нам. На столе лежали листы бумаги, и, обмакнув перо в невидимую чернильницу, она записала что-то на одном из них. Потом, отставив руку с пером в сторону, женщина подняла лицо и задумалась. Ее волосы рассыпались по плечам, и, хотя увидеть ее глаза на таком расстоянии казалось невозможным, мне почудилось, что они направлены прямо на нас.
— Какая красивая! — непроизвольно вырвалось у меня.
— Инопланетянка, — лаконично и уверенно пояснил Сергей Степанович.
— Как — инопланетянка? — удивился я.
— Ну, как, как? Как бывает? Очень просто.
— Что же она здесь делает? — настаивал я.
— Ничего не делает, — проговорил Воробьев, не отрывая глаз от незнакомки, и продолжал: — Их корабль потерпел крушение. Все члены экипажа погибли. Только она спаслась. Приняв образ земной женщины, она загипнотизировала начальника паспортного стола и, получив московскую прописку, поселилась в этой квартире. Каждый вечер, ровно в полночь, пытается выйти на связь со своими, чтобы они прилетели и увезли ее отсюда к чертовой бабушке. Да, видать, что-то у них там не срабатывает.
Я, прямо скажем, сильно усомнился в версии Сергея Степановича. Но он изложил ее столь решительным тоном, что я не отважился ему возражать. Правда, я все же обронил неуверенную фразу:
— Кажется, рассказ такой был. Фантастический…
Но на это Сергей Степанович ответил:
— Жизнь неизмеримо мудрее и неожиданней любой фантастики! — И он хотел еще что-то добавить, но тут его прервал хриплый голос из соседнего окна:
— Чего ты там плетешь, Степанович?! Какая инопланетянка?! Начальника паспортного стола загипнотизировала!!! Поди загипнотизируй, его! Тебя так загипнотизирует! Трехнутая она — вот кто! Ино-о-опланетянка!!! Смех!
Воробьев даже опешил на мгновение, а потом закричал:
— Синицын? Ты? Ты чего? Ты куда смотришь?!
— Туда же, куда и ты, — рассудительно ответил Синицын. — Я уже с полгода это оконце караулю. Все жду — может, она свет позабудет выключить, когда раздеваться начнет. Баба уж больно хороша!
— Как не стыдно! — вдруг заверещал тонкий женский голосок из окна справа. — Как не стыдно такое говорить! Как вас земля только носит! У женщины несчастье: несколько лет назад погиб любимый человек — полярный летчик, — спасая пропавшую экспедицию, пожертвовал собой ради других. У нее осталось подвенечное платье, которое она надевает каждую полночь и пишет ему письма… А вы такое говорите!
— Вот те на! — воскликнул Сергей Степанович и высунулся так, что чуть не вывалился из окна.
Но в ответ откуда-то уже совсем издалека мужской голос решительно объявил, что все это чепуха, что женщина поэтесса и пишет в полночь гусиным пером для вдохновения.
— Это Белла Ахмадулина! — безапелляционно заявили откуда-то снизу.
— Здрасте, я ваша тетя! — возмутились наверху. — Ахмадулина совсем в другом районе живет. У нее семикомнатная квартира и дача в Крыму.
— А вы-то откуда знаете? — не отступался нижний.
— От верблюда, — заявил верхний, и там послышался смех, видимо, домочадцев, которым пришелся по душе удачный ответ их сожителя.
— Что, в одной клетке с ним сидели? — не растерялся его оппонент, и настала очередь нижнего этажа рукоплескать остроумию своего представителя.
Я посмотрел на Сергея Степановича. Он стоял, в задумчивости облокотившись на подоконник, прислушиваясь к голосам соседей. Мне показалось, что он обескуражен их полемикой, и, пытаясь приободрить его, я сказал:
— Вообще-то она очень похожа на инопланетянку…
— Несомненно, — спокойно произнес Воробьев. — А они дураки! Ничего не понимают.
Женщина в голубом сидела в той же позе и была, конечно, так прекрасна, что просто захватывало дух.
Потом я шел домой. Общественный транспорт уже не работал, а на такси у меня не было денег. Я шел, насвистывая от скуки какую-то дурацкую мелодию, и смотрел по сторонам. И видел темные силуэты деревьев с голыми изломанными ветвями, блестящий асфальт, в котором отражались уличные фонари, дома, громоздившиеся вокруг, как египетские пирамиды. Над всем этим было небо. Ветер, родившийся утром над Ледовитым океаном, промчался над Швецией и Норвегией, миновал Ленинград, завернул по пути в Вологду, заставив ее жителей понахлобучивать на головы шапки и к вечеру объявился в Москве. Он прогнал с ее небосвода тучи, весь день висевшие над городом, и сам скончался от этого последнего усилия. Над Москвой засветились звезды.
Я их видел собственными глазами. Яркие белые точки, они рассыпались в черной бездне, как будто кто-то неосторожно порвал нить с бусами. Теперь их
