Укус - Ричард Карл Лаймон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не очень на руку было то, что южная половина Калифорнии, включая нашу локацию, была на одной стороне, а северная — с Тахо — на другой. Приходилось постоянно переворачивать карту туда-сюда, что упиралось в определенные трудности — коль скоро карта занимала почти все свободное пространство передо мной.
В конце концов я умудрился сыскать трассу вниз от озера Тахо к нашей стороне карты, от которой шла ветвь к знакомым территориям.
— Похоже, нам потребуется Триста девяносто пятая, — сказал я. — Свернем на нее и поедем вдоль — она приведет нас прямо к нужному месту.
— Отсюда до нее?..
— Все, что нам потребуется — оставаться на Четыреста пятой до тех пор, пока не уткнемся в Четырнадцатую. Которая чуть повыше Ньювола.
— Где-то у Колдовских Гор?
— Раньше их. Вверх по холму при выезде с долины. Потом — на север, и до тех пор, пока она не перетечет в Триста девяносто пятую чуть повыше Авиабазы Эдвардс и пустыни Мохаве.
— Послушать тебя, так все довольно просто.
— Должно быть, так и есть, — сказал я, убирая фонарик и карту. Бросив взгляд за окно, я не сразу понял, где мы находимся. Определиться удалось только когда мы подъехали к знаку выезда из Девоншира — я сообразил, что мы продвинулись довольно далеко на север вдоль долины — скоро придется взбираться на холмы. Может даже статься, до нужного нам поворота — минут пять езды.
Свет фар впереди нас, но его будто относило куда-то вбок, на соседнюю полосу. Где-то в сотне ярдов впереди нас старый грузовик-пикап с одной разбитой фарой мчал где-то на сорока по «медленной» трассе. Кузов буквально ломился от пассажиров.
— Только взгляни на них, — сказал я Кэт.
Поравнявшись с пикапом, мы смогли получше рассмотреть компанию в кузове. Все — дети, шесть-восемь мальчишек и девчонок самых разных возрастов. Одна из девчушек, по-моему, держала ребенка на руках.
— Не кажется мне, что это — какие-нибудь групповушники, — отозвалась Кэт.
— Будущие групповушники, — поправил я ее.
— Если так долго проживут, — сказала Кэт, покачав головой. — Если их водила и дальше будет мчать в том же духе, они рискуют окончить жизнь, будучи размазанными по всей дороге.
— Может быть, это семья. Возвращаются с загородного отдыха.
— Чокнутые родители, — пробормотала она.
— Может быть, они из бедноты.
— Беднота — это не повод рисковать жизнью детей вот так вот. Ничто не повод.
Когда мы проехали мимо, несколько ребятишек помахали нам рукой. Я отсалютовал в ответ. Кэт на них даже не посмотрела.
Но мы оба глянули на водителя. То был грузный парень с черными усищами, в соломенной шляпе. С ним в кабине теснились еще двое. Водитель ободряюще улыбнулся нам, я ответил на улыбку, и вскоре грузовиковое семейство осталось далеко позади.
— Глупый сукин сын, — пробормотала Кэт.
— Есть немного.
— Ненавижу таких.
— Эй, может быть, стоит легче…
— Он что, не знает, что будет с этими детьми, если он не справится с управлением?
— Ну, он, наверное, уверен, что справится в любом случае.
— Придурок.
Никогда не видел Кэт такой. Склонившись, я положил руку ей на бедро. С совершенно невинной целью — просто показать, что я рядом, и волноваться не стоит. Но к прикосновению к ее коже я определенно готов не был. Пару раз мягко хлопнув ее, я быстро убрал руку.
Она взглянула на меня.
— Кто-то должен заточить колья и открыть охоту на всех глупцов и пофигистов этого мира. Иногда мне кажется, что они хуже Эллиотов. Может быть, они не злые… но вреда от них не меньше.
— Может даже, больше, — согласился я, размышляя, на каком периоде жизни, прошедшей вдали от меня, она выносила такие мысли, и почему говорит об этом всем с таким жаром.
— Жаль, что у нас не так много лесов.
— Не хватит на колья?
— Верно.
Я ответил ей слегка нервной улыбочкой и попытался разрядить обстановку:
— Ты, гляжу, прослушала курс мировосприятия по Владу Цепешу.
Она издала короткий смешок.
— Такая уж я. Компромиссы я оставляю другим. Что до меня — просто предоставьте мне всех этих бестолочей, что гонят во весь опор, когда у них полный багажник детишек. Всех этих в дым пьяных водил. Всех тех, кто подрезает на узкой дороге, а потом еще и средним пальцем из окошка тычет. Всех родителей, что, не уделяя должного внимания своим детям, позволяют им утонуть в бассейне, попасть под машину… дают шанс собакам покусать или маньякам — увести у всех на виду. Ненавижу их всех.
— Как же возлюби-ближнего-своего?
— Я предпочитаю беспокоиться о жертвах ближних своих, — с грустной улыбкой произнесла она. — Прости. Просто есть такие вещи, которых я не выношу ни в какой форме.
— А я вот помню те времена, когда твоей самой большой заботой было получше загореть на солнце.
Снова короткий смешок.
— Сиэтл и загар — вещи несовместимые. Нигде не встречала больше непрекращающиеся дожди. Вот почему я вернулась в Лос-Анджелес, как только выросла.
— И вот он у тебя есть, — сказал я.
— Кто?
— Классный загар.
— Вся пропеклась, — хмыкнула она.
Воспоминание о Кэт, обнаженной на черной простыне, размытым флюидом проплыли через мое сознание. Я покраснел, но она этого, конечно, не могла заметить. И еще у меня что-то снова стало оживленно в штанах. Этого она подавно не углядела бы.
— Эллиот хотел, чтобы я загорела, — объяснила она.
Кто бы не хотел, подумал я.
— Я тоже, — сказала она, — хотела не то чтобы иметь этот загар, просто — загореть. Нежиться нагишом под лучами солнца. Чувствуешь себя такой свободной… и такой настоящей. Чувствуешь, как свет касается тебя. Чувствуешь легчайшее дуновение ветра. И даже дождь — в радость. Каждая капля, падающая на кожу, что-то в тебе оживляет, очищает… и это прекрасно, прекраснее, чем что бы то ни было.
— Звучит здорово, согласен.
Она помолчала.
— А потом в моей жизни появился Билл. И все эти волнения. Может, все из-за новостей по телевизору. Может, Билл втянул меня в это. Когда я росла, ты знаешь, ужинать на кухне было хорошей традицией. Мы ели перед телевизором только в очень особых случаях. Но Билл обожал есть в зале и смотреть новости. Он на них всерьез подсел, как мне иногда казалось.
— Чем он зарабатывал на жизнь?
— Он был врач. Педиатр. Хотя, своеобразный педиатр — детей ненавидел.
— Он… ненавидел детей?
— Именно так. Ненавидел детей — но обожал вечерние новости. Иной раз мне казалось — если б телеэфир мог от него родить, он
