Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен

Такой неожиданный переход от возвышенных лозунгов к грубой обыденности был типичен для Аскера. Высокие слова могли литься из его уст как бы независимо от того, чем он занимался в данный момент и о чем думал.

— Я могу уехать прямо сейчас, но могу и задержаться, — ответил Сулейман.

— Кого ты еще должен навестить, если не секрет? — полюбопытствовал Аскер.

Сулейман с виноватой улыбкой развел руками — мол, не могу об этом говорить. Его отказ ничуть не огорчил хозяина виллы, даже наоборот, он просветлел лицом и приосанился.

— Значит, проедешь по всем нашим базам? Нет-нет, ты не думай, я никому не скажу. Пусть твой визит будет приятным сюрпризом для ребят. Для кого-то приятным, для кого-то — не очень, да? — Он рассмеялся, хлопнув себя по коленке. — Но пока ты — мой гость! И значит, в моем доме — праздник.

Аскер поднялся, быстро отдавая короткие распоряжения своим телохранителям. Водитель Сулеймана, до сих. пор пивший кофе за отдельным столиком у входа, вопрошающе посмотрел на хозяина. Сулейман кивнул ему, что означало — «мы остаемся, можешь расслабиться».

То, что Аскер принял его за проверяющего, ставило Сулеймана в затруднительное положение. Это был тот самый случай, когда чистую правду воспринимают как откровенную ложь. Если бы Сулейман принялся сейчас разубеждать товарища и говорить, что заехал к нему практически случайно, тот бы, конечно, сделал вид, что верит, но в глубине души затаил бы обиду. Потому что любой проверяющий всегда говорит одно и то же — мол, заглянул, потому что просто проезжал мимо, и так далее, и тому подобное.

Таких проверок они пережили немало, особенно в начале девяностых. А вот в последнее время их практически не было. «Старая гвардия» воспринимала такое положение вещей как выражение особого доверия. Однако на самом деле скорее всего новое руководство партии больше опиралось на тех, кто не был замешан в стародавних противозаконных акциях. А стариков оставили в покое, чтобы те сами додумались, как им дожить свой век без лишних проблем.

Но политика — вещь переменчивая. Сулейман был уверен, что рано или поздно о них снова вспомнят, потому что больше не на кого будет опереться в борьбе. А борьба продолжалась. Она принимала новые формы, как выразился бы отец, но она не закончится никогда…

Его водитель подошел к дивану, где сидел Сулейман, и почтительно наклонился:

— Могу ли я наведаться в машину за сумками?

— Да, брат. Тебе покажут, в каких комнатах мы остановимся.

— В самых лучших! — услышав их негромкие переговоры, крикнул Аскер из дальнего угла зала. — А на ужин сегодня дичь. Я уже послал человека в деревню. Знаешь, я подружился с егерями. Они считают, что я парагваец, и очень удивляются, что я не говорю по-итальянски. Думают, что любой латинос должен понимать их тарабарщину. Я говорю с ними по-немецки, и они хохочут. Вот бараны! Но что касается свежей дичи, то она попадает на мой стол, как только я захочу.

Это не было пустым хвастовством, и ужин действительно был украшен печеными фазанами.

Отяжелевшие от жирной и обильной пищи, они уселись в оранжерее, среди ароматных кустов, и принялись играть в нарды. Негромко мурлыкал телевизор, спутниковая антенна даже здесь, в горах, безупречно ловила музыкальный канал с турецкой музыкой.

— Кроме егерей, с кем ты здесь общаешься? — спросил Сулейман, переставляя шашки. — Есть с кем поиграть? Или только с охраной бьешься? Смотри, они ведь не хотят портить карьеру, не станут у тебя выигрывать. Так и растратишь мастерство.

— Почтальон тут хороший старик, — сказал Аскер. — Я иногда гуляю, спускаюсь к дороге. Заглядываю к нему. Газеты иногда покупаю на испанском, для виду. Так, на пальцах объясняемся. Но хорошего человека сразу видно, и слова тут не нужны. Но в нарды тут не с кем играть, ты прав.

— Значит, у тебя все спокойно?

— Как на кладбище.

Они долго играли, перебрасываясь короткими фразами. Вспоминали старых товарищей. Уточняли, кто куда подался за последнее время. Сулейман не подавал виду, что удивляется, однако он был просто поражен тем, как ловко пристроились вчерашние его подчиненные. Многие из них, казалось, не способны держать в руках ничего, кроме пистолета и ножа. А выросли в преуспевающих бизнесменов. И торговали отнюдь не только с братьями-тюрками…

Засиделись до глубокой ночи. Укладываясь спать, Сулейман заметил, что его водитель, не раздеваясь и не зажигая свет, сидит на кровати в своей соседней комнате.

— Ты что?

Водитель вскочил.

— Здесь опасно оставаться, дядя Сулейман.

— Нет на всей земле места более надежного, чем под крышей у Аскера.

— Это так, но я видел блики на склонах гор. Оптика.

— Тут полно туристов, — отмахнулся Сулейман.

Водитель покорно склонил голову и тихо произнес:

— Простите, дядя Сулейман. Но туристам незачем прятаться. Я знаю, как блестят стекла бинокля. За виллой наблюдают. Не профессионалы. У полиции современные приборы, без бликов.

— Ты сказал людям Аскера?

— Они знают. Уже несколько дней в горах сидят наблюдатели. Но Аскер-ага решил ждать до конца. Не хочет уезжать отсюда.

Сулейман потрепал водителя по щеке. Двадцатипятилетний боевик зарделся, как девица.

— Не волнуйся, брат. Здесь с нами ничего не может случиться. А вот в дороге мы предадим себя в руки Аллаха. Ты же не хочешь уехать прямо сейчас? Ночь. Незнакомая дорога. Горы. Враги где-то рядом.

— Я за вас отвечаю, дядя Сулейман. Простите, что беспокою вас. Но лучше бы нам уехать.

Сулейман потянул его за собой, и они вошли в его комнату. Закрыв дверь, Сулейман не стал зажигать свет. Подошел к окну и оглядел горы, залитые мертвенным лунным светом. Затем задернул шторы и повернулся к водителю.

— Говоришь, лучше бы нам уехать? Почему?

— Чтобы не было беды.

— Какой беды? Боишься, что на виллу нападут? Боишься, что всех нас арестуют? Или убьют?

— Я ничего не боюсь, вы это знаете, — спокойно проговорил водитель, не поднимая головы. — Я опасаюсь за вашу жизнь. Потому что ваша жизнь принадлежит партии.

— Моя жизнь принадлежит Всевышнему, и Он распорядится ею, как пожелает. А теперь представь на минуту, что будет, если мы сейчас уедем, а с Аскером что-то случится. Как мы будем жить после этого?

Водитель озадаченно нахмурился и почесал шею, оттягивая ставший слишком тугим галстук.

— Эге, — сказал он удивленно, — я об этом и не подумал. Как мы будем жить? Недолго, вот как. Нас пришьют как предателей свои же.

Вообще-то Сулейман, задавая свой вопрос, подразумевал, что им не дадут жить муки совести. Но молодой телохранитель оказался более реалистичен, чем он, старый романтик.

— Вот именно, — сказал Сулейман. — Я тоже чувствую опасность. Именно поэтому мы не можем никуда уйти. Особенно сейчас. Но ты все же переоденься. Не надо мять костюм.

Он спустился в холл, где Аскер все еще сидел у камина, задумчиво глядя в огонь.

— Почему не спишь? Бессонница?

— Нет. Привык ложиться на рассвете. — Аскер усмехнулся. — Я же «парагваец», у меня свой часовой пояс.

— Ты забыл мне сказать, что твои ребята засекли наблюдателей, — прикуривая, сказал Сулейман так непринужденно, будто сообщил о здоровье троюродной тетушки.

— Ты приехал, ты уехал, все в порядке. Если я все свои болячки начну перед тобой открывать, кому от этого лучше будет? Чего зря настроение портить?

— Мое настроение испортилось, как только я увидел у тебя пистолет под пиджаком. Ты и спишь с ним?

Сулейман говорил как бы в шутку, и Аскер принял этот шутливый тон:

— А с кем еще ты предлагаешь спать?

Они посмеялись, и Сулейман хлопнул по подставленной Аскером ладони. А потом сказал, продолжая улыбаться:

— Думаешь, придут на рассвете?

— Да. Как мы.

— Тогда почему бы мне тоже не приготовиться?

— Брат, они видели, как ко мне кто-то приехал. Мы с тобой не трогали посторонних. Вспомни, сколько раз приходилось откладывать акцию из-за этого.

— А если они знают, что я — не посторонний?

— Следят за мной, а не за тобой, — упрямо наклонил голову Аскер.

— Значит, не дашь мне ничего, чтобы я спал спокойнее?

— Снотворное сорок пятого калибра тебя устроит? — нехотя спросил Аскер и, встав, принес с каминной полки полированную шкатулку.

Сулейман открыл ее и восхищенно покачал головой. На пурпурном бархате покоился никелированный кольт образца 1911 года с гравировкой по стволу и костяными накладками на рукояти.

— Заряжен, — предупредил Аскер. — Вторая обойма — в крышке. Ну что, теперь я могу пожелать тебе спокойной ночи?

— Спокойной ночи, брат, — ответил Сулейман и со шкатулкой под мышкой направился к себе в комнату.

Теперь ему стало понятно, почему охранник, открывавший перед его «мерседесом» ворота виллы, остался в гараже. Видимо, там у Аскера был передовой пост. Забор, окружавший ферму, не мог служить защитой. Но из гаража просматривались все подходы к дому— а раз просматривались, значит, могли и простреливаться. Кроме того, в гараже среди всякого железа можно было держать запасы оружия. А его каменные стены не смогла бы пробить даже пуля крупного калибра.