Сказы и сказки нижегородской земли - Сергей Афоньшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С каждым часом у полонянки спорее и ловчее работа шла. Вот оглянулась она — и сама подивилась тому, как много сделано. А к полудню до главных змеиных ям докосилась. В тот час змеи на солнышке спали, от свиста косы проснулись, зашипели и, дразнясь язычками, навстречу тревоге поползли. Как увидели твари, что впереди неведомая змейка, шипя и сверкая, все живое под корень режет и валит, языки свои попрятали и молча в болото уползли, подальше от гибели. Только первая на свете коса шипела и сверкала под солнцем, как безжалостная серебристая змейка. А кузнецы Ян да Соколик часто из кузницы выходили, из-под руки вдаль глядели и делу своему радовались.
6Не один день Гуннар Неистовый по соседям пировал, удалью-силой да удачами похвалялся. Только певуньей-полонянкой не хвалился, затаив свой гнев на Изольду, жену. Вдоволь наслушался он на чужих пирах дикого воя песенного и еще больше по Вольге затосковал, по песне нежной и доброй, как ветер с полудня, радостной и зычной, как рог серебряный. И готов был Неистовый отдать все богатство свое, чтобы видеть в доме хозяйкой-повелительницей не Изольду дикую, а полонянку с длинной густой косой, с глазами умными и смелыми, с нежным грудным говором, что надолго запомнился и каждый час наяву и во сне мерещится.
На обратном пути заехал Гуннар на родовое идолище в дикие горы, богам поклониться, навестить вещуна-полонянина. Старец Гмырь при идолище за сторожа викингу служил, на чужой земле в земляном жилье жил, чужих богов охранял и далеко ясновидцем прослыл. В щеке у старого дыра от копья, губы пополам рассечены, на темени от меча зарубина, от нее он перед дурной погодой заговаривался, бормотал несуразное. Вот и сказал Неистовый старому рабу-полонянину, чтобы заглянул он вперед времени, узнал обо всем, что тревожило викинга, долго ли будут боги в походах ему помогать.
Дрожащие веки плотно зажмурил старый вещун, землистым лицом к полуночи стал и замер. Только пальцы костлявые по бороде бегали, по волоску ее разбирая. И, очнувшись, такое Гуннару вещал:
— Когда прозреет слепой, заговорит немой, а меч обратится в копье, только тогда изменят тебе и боги, и счастье, и имя грозное.
Ободрился Неистовый и нетерпеливо спросил:
— Заговорит ли, запоет ли полонянка моя?
— Она уже поет! — чуть слышно сказал Гмырь.
От надежды радостной совсем рассвело на сердце у грозного викинга. Напоследок еще раз поклонился богам-идолам и всей ватагой к своему подворью поспешил, обсуждая с воинами новый поход за море. А море вдали чернело, о скалы билось, над спесью и замыслами викингов насмехаясь.
Вот воротился Гуннар домой и первым делом узнать поспешил, жива ли, здорова ли полонянка-краса. И поведали сестры-прислужницы, как Изольда с Кожаным Пузом у них Вольгу отняли и на Змеиное болото страдать послали. И совсем бы загубили девчоночку, да видно боги ее берегут. А змея Изольда с плачем и воем перед хозяином оправдывалась. Рассказала, как молодая полонянка кузнецов чарами околдовала, научила их булатный меч перековать и на древко укрепить, чтоб тем колдовским оружием, не кланяясь земле, траву подсекать.
— У других рабов урочища чуть початы, а твоя полонянка за десятерых управляется. Голыми руками задушила бы ненавистную!
И поторопился Неистовый на луга взглянуть, узнать, как рабы с работой справляются, правду ли Изольда поведала. Тот день был солнечный, луга отцветали, рабы-полоняне, согнувшись дугой, старательно траву подсекали, но и наполовину свои урочища не осилили. Конца-края не видно было лугам нетронутым. Помрачнел Гуннар, как увидел, что луга на сено не убраны. И поспешил на гору к болоту Змеиному. Хмуро глянул он с холма на Змеиное урочище и не поверил своим глазам. Вся трава болотная лежала подкошена, рядами ровными, и сохла под ветром и солнышком. А вдали на том краю болота полонянка Вольга, урочище докашивая, мерно и плавно древком вполукруг махала, впереди ее змейка стальная сверкала, а трава покорно валилась в ряды. К дикому сердцу снова жалость постучалась: «Заговорит ли, запоет ли она?» И почудилось викингу, что с того края болота еле слышная песня с ветром летит. Тут справа на землю тень человека легла. Оглянулся Гуннар. Кузнец Ян Бородатый сзади стоял, черный от копоти, с молотком в руке. И вспыхнул Неистовый:
— Как осмелился ты, раб-полонянин, господина обманывать! Не ты ли прикидывался, что совсем не искусен ковать оружие!
— Здесь нет обмана, грозный Гуннар. В руках той полонянки вовсе не оружие, а богатство твое. Вот погляди, что из обломка меча выковано!
Так ответил хозяину Ян-полонянин и кликнул Соколика. Как не понять было алчному викингу своей выгоды. За три дня подросток-девчоночка целое болото подрезала. А тут Соколик из кузницы странное оружие вынес: стальная острая змейка на копейное древко присажена. И показал, как она в умелых руках все кусты, чертополох и былинки под корень срезает. И подумал Неистовый, корыстным умом смекая: «Таким оружием десяток рабов все луга и хлеба играючи подсекут. Больше половины полонян на скот сменяю, земли и лугов прихвачу. Добра прибавится, а дармоедов убавится. Только бы соседи о том до поры не проведали!» И снова с горы глядел, как славянка-полонянка Змеиное болото докашивала. И сказал, встрепенувшись:
— Слышится мне — поет она!
— Нет, это ветер сталью звенит, — так Соколик сказал и снова начал косой со свистом махать, былинки, чертополох и кусты подсекать.
В тот же день Гуннар приказал управителю все негодные мечи собирать и Яну-полонянину в перековку отдавать. А кузнецам, молодому и старому, с темна до темна ковать и ковать, чтобы каждому рабу досталось острое и сподручное оружие, каким одна полонянка Змеиное болото за три дня подкосила. Потом снова на Изольду гневом обрушился за то, что посылала певунью косить на гнездовье змеиное, куда летом ни один человек пойти не отважился. Ответила Изольда с волчьей яростью:
— Не дождаться тебе песен сладостных, не хозяйничать чародейке на подворье твоем, пока гром меня не сразит или последний раб ржавым копьем не проткнет!
Но замолчала Изольда, когда Неистовый посулил за косы к конскому хвосту привязать и верхом по тому Змеиному болоту проскакать.
А Ян Бородатый да Соколик молотками усердно стучали. Чуть перевалит темень ночная за полночь, как они за дело брались, клинок ржавого меча в горниле раскаливали до цвета зари утренней и змейку косую выковывали. Потом снова калили до блеска вечерней звезды, раскаленную сталь Соколик клещами подхватывал и бежал с ней ветру навстречу, крутил в тумане ночном, купал в холодной росе. Семь дней с часу полуночного до густой вечерней темени из старых мечей, клинков зазубренных ковалось оружие новое и так закаливалось, что пела сталь упрямая звоном безжалостным. Ковали и ковали, отдыха не зная, чтобы все рабы Гуннара Неистового получили в руки орудие диковинное, для всего живого страшное. Это были первые косы на земле разбойных викингов.
За каждой новой косой, не успеет остыть, управитель спешно посылал раба-полонянина, чтобы поскорее убирать луга и поля. Ян Бородатый выходил с косой за кузницу и там показывал полонянину, как надо траву подкашивать. И каждому внушал, что этой змейкой стальной можно срезать не только траву и хлеба, но при сноровке подсекать ноги врага, отсекать руки и головы, вспарывать кожаные рубахи и кольчуги. И тут же на кустах бурьяна и чертополоха показывал, как это делается. После такого урока кузнец давал рабу косу и желал удачи во всякой работе.
По вечерам к кузнецам Вольга приходила, приносила узелок с едой, которую три сестры сберегали и присылали. Все трое радовались тому, что Змеиное болото подкошено, Изольда с Кожаным Пузом присмирели, не неволят Вольгу тяжкой работой, а сестры-прислужницы ее оберегают. Видно, не на ветер Гуннар Неистовый бросил наказ управителю и всем прислужникам: «Берегите полонянку от Изольды, берегите, как глаза свои, как себя от меча и гнева моего бережете!»
Сидя на камне у порога кузницы, Соколик с Вольгой тихо радовались, что вот они опять вместе, как в счастливые годы в родном граде за деревянной стеной, и, может быть, так и дойдут вдвоем до новых светлых дней на родной земле.
— А помнишь, Вольга, как на родной реке чаек кормили?
— А помнишь, Соколик, совсем маленькими потайным ходом из города к реке ушли и под землей до слез наплутались? — И так допоздна вспоминали, о будущем с надеждой говорили. А старый кузнец все слышал, но только раз спросил:
— А помнишь ли, Соколик, отца своего?
— Нет, не помню. Я совсем маленьким был, когда отец в битве за город пропал.
Рабы-полоняне скоро привыкли к стальным змейкам на дубовых древках и выкосили все луга до того, как хлеба к жатве поспели. Доволен был Неистовый и наказал своим кузнецам мастерство свое втайне держать и за это обоим волю сулил. Ничего в ответ не сказал старый кузнец, давно знал, какой награды и милости ждать от разбойника. Помнил Ян Бородатый, как преданно служил хозяину полонянин Гмырь — и в боях и в страде первым был, — а вместо воли землянку выслужил да остатки тухлой говядины с идолища.