Август 1956 год. Кризис в Северной Корее - Андрей Ланьков

Похоже, что все эти события не очень взволновали советское посольство, и оно решило оставаться в стороне, хотя некоторые дипломаты, как видно из материалов посольства, отслеживали ситуацию. Не вполне понятно, была ли такая пассивность следствием осознанного политического выбора и стремления не вмешиваться во внутренние дела КНДР или же являлась результатом уже упоминавшегося нежелания большинства советских дипломатов предпринимать рискованные и чреватые последствиями шаги. В ходе кампании некоторые советские корейцы (в частности, Пак Чхан-ок, Пак Ый-ван и Пак Ён-бин) посещали посольство в надежде найти там поддержку, но эти попытки так и остались безрезультатными. Напротив, 9 февраля, при встрече с Нам Иром (северокорейским министром иностранных дел, одним из немногих советских корейцев, которые дистанцировались от советской фракции уже на самых ранних этапах), советский поверенный в делах А. М. Петров прямо заявил, что «[л]ица, из числа советских корейцев, допустившие проступки, не могут их укрывать путем выезда в Советский Союз. По нашему мнению, они должны отвечать за проступки на месте и оправдать оказанное им доверие и могут быть использованы на меньшей работе». В тот же день он почти дословно повторил данное заявление самому Ким Ир Сену («Я ответил, что, по мнению Советского правительства, лица, из числа советских корейцев, допустившие проступки, не могут их укрывать путем выезда в Советский Союз. Следовательно, каждый, допустивший проступок, должен отвечать за него на месте и может быть использован на меньшей работе, чем это было до свершения проступка»). В ответ Ким Ир Сен заявил, что в таком случае северокорейские власти не будут выдавать советским корейцам разрешения покинуть КНДР и аннулируют уже выданные разрешения такого рода. Исполнявший обязанности посла А. М. Петров поддержал это решение и зафиксировал свое согласие с Ким Ир Сеном в официальном дневнике[75].

По-видимому, типичным для тогдашней советской позиции было поведение первого секретаря посольства И. С. Бякова во время его встречи с Сон Чин-пха. Беседа эта состоялась после возвращения Сон Чин-пха после «трудового перевоспитания», куда тот был отправлен за критику культа личности Ким Ир Сена (об этом эпизоде мы уже говорили выше). В ходе беседы Сон Чин-пха попытался поднять вопрос о поведении советских корейцев и об отношении к ним корейцев местных, а также выяснить мнение Бякова о той враждебной позиции, которую власти КНДР заняли в отношении советской группировки и советского влияния в целом. Это были важные, но политически чрезвычайно щекотливые вопросы, и Бяков проявил обычную для своих коллег острожность: он категорически отказался обсуждать эту тему и заставил Сон Чин-пха замолчать. В официальном отчете о беседе он попытался обосновать свое мнение для начальства. Бяков писал: «Я сделал ему замечание, что он должен с большей ответственностью относиться к своим словам, особенно после того, как ему указали в ЦК ТПК на безответственные разговоры с зав. отделом печати МИД КНДР относительно культа личности в Корее»[76]. Смысл отповеди был очевиден: «Держи свое мнение при себе и не поднимай опасных тем». Сон Чин-пха не стал биться лбом об стену и проявил благоразумие. Как указывает Бяков, выслушав отповедь дипломата, «Сон Дин Фа (Сон Чин-пха. — А. Л.) согласился с моим замечанием и поблагодарил за совет»[77]. Не все работники посольства вели себя таким образом, некоторые из них были готовы, по крайней мере, выслушать своих собеседников до конца, но в доступных нам документах нет упоминаний о том, что посольство каким-либо образом поддерживало советских корейцев или поощряло обсуждение ими проблем культа личности.

Наступление на советских корейцев тем временем продолжалось. 15 февраля кампания против них приобрела новое измерение: она стала публичной, то есть широкая публика была поставлена в известность. До этого критические материалы с нападками на советских корейцев появлялись лишь во внутрипартийных информационных материалах, которые, по крайней мере теоретически, предназначались только членам ТПК. Изменение характера кампании было проведено в наиболее решительной форме: статья с резкой критикой советских «уклонистов» и отчетом об их «ошибках» в литературной политике появилась на первой полосе «Нодон синмун».

Передовые статьи центральных изданий правящих коммунистических партий всегда были важнейшими индикаторами текущих политических тенденций, «голосом власти» в его наиболее чистом виде, так что знающие люди читали их с исключительным вниманием. Статья о прегрешениях советских корейцев по многим параметрам отличалась от обычных публикаций «Нодон синмун» и не могла не привлечь к себе особого внимания. Во-первых, статья эта была заметно больше по объему: она занимала три полные колонки вместо обычных двух. Всего в «Нодон синмун» между 15 января и 15 февраля 1956 г. было опубликовано шестнадцать передовых статей, но такого размера достигали лишь четыре из них. Во-вторых, статья была необычна и своим подходом. Обычно «проблемы», «ошибки», «искажения» и, соответственно, лица, обвиняемые в их совершении, упоминались в нескольких абзацах, скрытых где-нибудь в середине статьи, большая часть объема которой посвящалась очередным «славным победам» или «великим достижениям». Однако в данном случае статья сразу начиналась с описания разнообразных ошибок, якобы имевших место в литературной политике. Уже сам ее заголовок звучал угрожающе: «Искореним ядовитое влияние буржуазной идеологии в литературе и искусстве!» Были нарушены в статье и некоторые другие неписаные традиции официальной печати. Обычно в официальных публикациях имена обвиняемых сановников не упоминались напрямую до тех пор, пока эти сановники не были осуждены и сняты со своих постов. В самом крайней случае их имена появлялись в печати накануне принятия «оргвыводов». Однако в статье от 15 февраля приводились имена виновных, покровителей «буржуазных писателей». Обвинения и формулировки были непривычно жесткими, как будто упоминавшиеся в статье партработники были уже «разоблаченными врагами народа».

Статья утверждала, что Пак Чхан-ок, Пак Ён-бин, Ки Сок-пок, Чон Тон-хёк и Чон Юль всячески восхваляли «буржуазных писателей» Ли Тхэ-чжуна, Ким Нам-чхона и Лим Хва и принижали значение KAPF (организации левых писателей, которая действовала в колониальный период и в которой начинали свою карьеру Хан Соль-я и некоторые его сторонники). Авторы передовицы настаивали, что эти партийные работники (все без исключения — советские корейцы) «активно участвовали в антипартийных действиях, будучи в идеологическом сговоре с Лим Хва, Ли Тхэ-чжуном, Ким Нам-чхоном и другими агентами клики Пак Хон-ёна», и что, «нападая на верных партии писателей, они активно поддерживали и защищали деятельность Лим Хва»[78]. Последнее обвинение было особенно серьезным, ведь официально Лим Хва считался «американским шпионом». Хо Ка-и (покойный лидер советской фракции) был упомянут в статье в одном ряду с Пак Хон-ёном, лидером уничтоженной внутренней фракции, который также официально был «предателем и американским шпионом». Это был ясный намек на то, что лидер советских корейцев Хо Ка-и тоже вёл подрывную деятельность и мог даже оказаться «изменником» в точном смысле слова. Руководителя советских корейцев не называли «шпионом» напрямую (учитывая его советское происхождение и тесные связи с СССР, такое заявление было бы прямым вызовом Москве), однако его посмертно обвинили в «антипартийной деятельности» (кор. панданъ хэнъви). Передовая статья от 15 февраля также была первой публикацией корейской открытой печати, которая сообщила населению о том, что на декабрьском пленуме ЦК обсуждались и идеологические вопросы[79].

Казалось, что эта статья «Нодон синмун» выводила кампанию против советских корейцев на новый уровень. В том же самом номере газете, который по случайному стечению обстоятельств вышел в первый день работы знаменитого «антисталинского» XX съезда КПСС, появилась и большая (полторы газетных страницы полного формата) статья самого Хан Соль-я. В основе статьи лежала речь, которую Хан Соль-я произнес тремя неделями ранее, 23 января на «собрании активистов литературы, искусства, печати и пропаганды», проходившем в Пхеньяне. Официальный глава северокорейской литературной бюрократии воспользовался возможностью свести старые счеты со своими поверженными соперниками Ким Нам-чхоном, Лим Хва и особенно с недавно попавшим в опалу Ли Тхэ-чжуном. В речи Хан Соль-я также содержались нападки на некоторых других политических и литературных деятелей, включая лидеров советской фракции Хо Ка-и и Пак Чхан-ока: «Несколько раз партия указывала товарищу Пак Чхан-оку на необходимость укрепления партийности в сфере литературы и искусства. К тому же партия неоднократно отмечала и критиковала непартийные действия этих товарищей. Однако товарищ Пак Чхан-ок не выполнил требования партии. Более того, эти товарищи отказались проанализировать свои преступные действия, направленные на прославление и поддержку реакционных писателей и, несмотря на очевидный ущерб [причиненный ими] нашей литературе и искусству, которое пронизано партийным и классовым духом, они по-прежнему пытаются оправдать это [поведение]»[80].