Вариант Юг - Василий Сахаров

Поздним морозным вечером, обиходив своих лошадей и поставив их в конюшню, мы с младшим братом находились в общежитии отряда. Длинный и полутемный коридор с обшарпанными стенами и облупившейся шпаклевкой. С одной стороны ряды коек, а с другой свободное пространство. Взрослых людей почти нет, вокруг только молодняк. Везде раскиданы книги, винтовки, подсумки, одежда и сапоги, а проход загромождают ящики с патронами.

Шум и гам. Кто-то постоянно передвигается и о чем-то разговаривает. Смеются молодые голоса, а под керосиновыми лампами в углу несколько человек производят чистку винтовок.

«Вот это я вступил в партизаны, - мелькнула у меня тогда мысль. - И как все эти дети будут воевать? Помоги нам Боже!».

Впрочем, как показала жизнь и дальнейшие события, этим мальчишкам не хватало военной выучки и опыта, а в остальном они показали себя очень хорошо. В бою молодые партизаны не трусили, в трудную минуту не унывали и всегда были готовы идти за своим командиром в любое огневое пекло. А больше всего меня удивляло, что вся партизанская молодежь, юнкера, семинаристы, гимназисты и кадеты, как правило, толком и не понимали, ради чего рискует жизнями и за что воюют. Они плевать хотели политику, но чувствовали, что так правильно, что именно так должны поступить. Мальчишки делили мир просто и ясно. Это белое, и оно хорошее. А это красное, и оно плохое. Они видели слабость старших товарищей, братьев и отцов, которые не могли встать против той чумы, что волнами накатывала на нас. И они вставали вместо них, шли в первые ряды и умирали на вражеских штыках. Однако умирали эти мальчишки не зря, так как именно их жизни выкупили драгоценное для Белой Гвардии и казачества время. Другое дело, как этим временем воспользуются генералы, и будут ли их поступки соответствовать делам юных партизан. Вот в чем вопрос. Но это все будет потом. А пока подъесаул Черноморец и его чрезмерно горячий брат прибыли к месту дислокации партизанского отряда.

Дневальный по казарме, щуплого телосложения гимназист в куцей потрепанной форме, оставшейся от прежней жизни, указал нам две кровати в центре помещения и выдал по паре чистого постельного белья. Мы с Мишкой занимаем места. После чего он отправляется бродить по казарме и знакомиться с будущими сослуживцами, а я, закинув руки за голову, решил поспать. Было, задремал, да куда там, ведь не выспишься, когда вокруг столько молодежи.

Прислушался, рядом идет разговор и, конечно же, речь об очередном славном деле Чернецовского отряда. Один из бывалых партизан, старший офицер сотни поручик Василий Курочкин, круглолицый и невысокий, со склонностью к полноте, рассказывал о декабрьском налете на узловую станцию Дебальцево. А собравшиеся вокруг него подростки, человек семь-восемь, раскрыв рты, внимательнейшим образом его слушали.

- Мы тогда в авангарде шли, - говорил поручик, - и было нас меньше сотни. Почти весь отряд необстрелянные юнцы, а против нас больше трех тысяч штыков красного командира Петрова, которые с Украины на Дон наступали. Позади нас две сотни казаков 10-го Донского полка, сотня 58-го полка, около ста пятидесяти партизан из 1-й Донской дружины, артиллерийский взвод и пулеметная команда 17-го Донского полка. Вроде как сила, а идти вперед казаки не хотели. Говорили, что на Дону с большевиками повоюем. А вот на Украину не пойдем. Поэтому вся тяжесть дела по остановке отряда Петрова на нас легла. Перво-наперво отряд занял станцию Колпаково, и красных там не оказалось - все в Дебальцево кучковались. К этой станции была выдвинута конная разведка, а мы всем отрядом купили билеты на проходящий поезд, честь по чести, как в старые добрые времена, и направились навстречу врагу.

- Неужели так и поехали? - прерывая речь поручика, спросил кто-то из парней.

- Да, так и поехали. В самых обычных пассажирских вагонах и по билетам, - ответил Курочкин и продолжил: - На каждой станции высаживались, брали под караул аппаратный узел связи, снова садились в поезд и продолжали движение. Доехали до Дебальцевского семафора, разоружили часового и въехали на станцию. Представьте, ночь, на перроне останавливается поезд и из него командир выходит. На станции красногвардейцев как селедок в бочке, а он один. К нему навстречу выскакивает самый храбрый из солдат. Весь согнулся, на голове шапка барашковая рваная, а за спиной винтарь с примкнутым штыком стволом вниз висит. То еще зрелище.

Курочкин прервался и все тот же молодой голос поторопил его:

- И что дальше было, господин поручик?

- Дальше? Хм! Этот солдатик представился членом военно-революционного комитета и потребовал сдаться. Есаул на него посмотрел как на окопную вошь и спросил, солдат ли тот. Тот отвечает, что да, солдат. Тогда командир как гаркнет: «Руки по швам! Смирно, сволочь, когда с офицером разговариваешь!» Куда что делось, местный член ревкомитета вытянулся в струну, и был готов исполнить любой приказ. Мы думали, что теперь Чернецов отдаст приказ захватить станцию. Но он разглядел, что в здании вокзала готовятся к бою и потому только потребовал отправить наш состав дальше на Макеевку. После чего командир вернулся к нам, а поезд через пять минут тронулся дальше. Славно тогда красных напугали. До такой степени, что из отрядов Петрова две трети бойцов по домам разбежалось. Вроде бы и стреляли немного, а результаты получили хорошие. А все почему?

- Почему? – одновременно спросило несколько человек.

- Потому, что храбрость города берет. А лихость и внезапность наши основные козыри в этой войне. Мы - партизаны, и методы наши партизанские.

Сказав это, Курочкин отправился к бойцам, которые чистили оружие. Рядом с моей кроватью воцарилась относительная тишина, и я заснул. Таким был первый вечер в отряде Чернецова, а следующий день начался с того, что по казарме поплыл аромат еды. И как только я открыл глаза, рядом появился Мишка. В его руках был большой котелок с дымящейся кашей, две ложки и три ломтя серого хлеба. Спрашивать ничего не стал, вижу, что брат просто светится от счастья и службой пока доволен. Дай-то Бог, чтобы не разочаровался младший в своем выборе и пути, с которого свернуть, значит потерять честь и уважение к самому себе.

Котелок опустился на табуретку между койками. Мы перекусили, Мишка принес чай, и в этот момент в помещении появился Чернецов.

- Здорово ночевали! - громко произнес есаул.

- Слава Богу! - дружно, привычно и уверенно, на казацкий манер, ответил личный состав отряда.

- Господ офицеров, вчера записавшихся в отряд и оставшихся с нами, прошу пройти в мой кабинет, - сказал Чернецов и покинул казарму.

Оставив недопитый чай, вместе с пятью офицерами, двумя пехотинцами и тремя казаками, я проследовал за есаулом. Через минуту мы в кабинете командира отряда, бывшей бытовой комнате. Чернецов сидит за столом, а справа его ближайшие помощники, поручик Василий Курочкин и хорунжий Григорий Сидоренко. В углу возле небольшой печки возится седоусый дед с погонами старшего урядника. Мы шестеро стоим перед столом, вроде как на смотринах. Отрядные ветераны осматривают нас, а мы ждем, что же будет дальше.

- Итак, господа, - первым, как и ожидалось, разговор начал Чернецов, - давайте поговорим строго по делу. Вы вступили в отряд под моим командованием, и сейчас я спрошу вас в первый и последний раз. Вы готовы идти со мной до конца и выполнять все мои приказы?

- Да, - отвечаем мы вместе.

- Раз так, давайте знакомиться поближе. Времени у нас немного, а потому попрошу докладывать о себе кратко. Про меня вы все знаете, а я про вас, увы, пока ничего. Давайте начнем с вас, - есаул посмотрел на крепкого цыганистого хорунжего, который, как и я, был одет в кавказскую черкеску.

Тот, к кому он обратился, коротко кивнул, и сказал:

- Хорунжий Терского гвардейского дивизиона Афанасий Демушкин. Возвращался из госпиталя домой и застрял здесь. Готов крошить красных, где только прикажете, господин есаул.

Чернецов удовлетворенно моргнул веками и посмотрел на следующего казака. Этот так же с ответом не замедлил:

- Сотник Кириллов, 44-й Донской полк, бежал из Каменской, где сейчас большевики гуляют. Хочу вернуться домой и поквитаться с ними за то, что они творят.

Третьим представился я:

- Подъесаул Черноморец, 1-й Кавказский полк. В Новочеркасске по воле случая, но против красных драться готов.

Четвертым был рослый и чрезвычайно мускулистый человек в рваной казачьей гимнастерке без погон. Он шагнул немного вперед и пробасил:

- Хорунжий 6-й Донской гвардейской батареи Сафонов. Бежал из станицы Урюпинской. К бою готов.

- Это у вас в батарее некто Подтелков служил, который сейчас в Каменской казаков баламутит?

- Да, мы с ним вместе служили. Знал бы, что он такой сволочью окажется, сам бы его придушил.

Следующим представился молоденький и щуплый пехотинец, который напоминал выпавшего из гнезда птенчика: