Молодые невольники. Смертельный выстрел. - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока моряк разыскивал пулю для своего пистолета, ему показалось, что он слышит шаги человека, идущего совсем не с той стороны, откуда он должен был услышать обычное «акка».
Билль остановился и стал внимательно присматриваться, но впереди не было ничего подозрительного.
Со времени своих невольных странствований по пустыне Билль много раз замечал, что арабы ложатся на землю, когда хотят прислушаться. Он употребил тот же прием.
Опустившись на землю, Билль сделал еще одно открытие: в этой позе он мог видеть на гораздо большее расстояние, чем стоя. Земля казалась ему больше освещенной, чем в то время, когда он смотрел на нее с высоты четырех или пяти футов, и отдаленные предметы яснее выделялись на горизонте.
Вдруг он услышал шум шагов, как будто кто-то шел со стороны побережья, но, убежденный, что это были шаги часового, моряк не обратил на это особенного внимания. Он лежал прислушиваясь, не повторится ли шум шагов, который, как ему показалось, доносился с противоположной стороны.
Но больше ничего не было слышно, и моряк решил, что он ошибся.
Но вот странное обстоятельство. Часовой с левой стороны подошел к нему ближе обыкновенного и до сих пор еще не произнес условленного «акка».
Билль повернул голову и стал смотреть в эту сторону. Шум шагов прекратился, но зато моряк увидел на небольшом расстоянии от себя фигуру человека, который стоял выпрямившись и внимательно осматривался кругом.
Этот человек не мог быть часовым.
Араб был маленького роста и худощав, а стоявший пред Биллем был чуть ли не великан. Вместо того, чтобы, остановившись на одном месте, произнести условленный пароль, незнакомец пригнулся, приложив ухо к земле, и стал слушать.
Старый матрос воспользовался этим временем, чтобы набить песком дуло своего пистолета.
Что ему теперь делать? Выстрелить, поднять тревогу и затем бежать в лагерь?
Нет! Может быть, это все напрасные страхи. Человек, который в эту минуту слушает, пригнувшись к земле, может быть, не кто иной, как араб-часовой, по своей привычке проверяющий, все ли спокойно кругом.
Пока Билль раздумывал над этим, Голах приближался к нему ползком. Он подполз шагов на десять и вдруг поднялся.
Тут Билль уже с уверенностью мог сказать, что перед ним не араб-часовой, а сам черный шейх!
За всю свою жизнь не испытывал старый моряк такого страха, как в эту минуту. С испугу он хотел было уже разрядить свой пистолет и затем бежать к дуару, но подумал, что раньше чем успеет подняться, шейх убьет его ударом сабли, и, весь дрожа от страха, остался лежать неподвижно.
Голах подошел еще ближе, и моряк решился, наконец, действовать.
Он навел свой пистолет на черного шейха, спустил курок и в ту же минуту вскочил на ноги.
Раздался громкий выстрел, за котором последовал ужасающий крик.
Билль не дождался результатов своего удачного выстрела: стрелой летел он к лагерю, где его встретили перепуганные арабы. Поднялся страшный крик, кричали все: мужчины, женщины и дети.
С той стороны, куда выстрелил Билль, слышно было, как кто-то кричал: «Мулей! Мулей!»
— Это голос Голаха! — сказал крумэн по-арабски. — Он зовет своего сына, того зовут Мулей.
— Они нападут на дуар! — сказал арабский шейх.
Слова шейха еще больше увеличили смятение арабов. В то время, пока арабы в испуге метались по дуару, обе жены Голаха, забрав своих детей, убежали из лагеря; никто этого даже и не заметил.
Женщины услышали тревожный крик тирана-властелина, которого они боялись в дни его могущества и к которому теперь чувствовали жалость.
Арабы приготовились встретить страшного шейха, но время шло, а враг не показывался. Вслед за внезапным шумом наступила тишина, и можно было подумать, что тревога, поднявшая на ноги весь дуар, была лишь беспричинной паникой.
Заря начинала уже заниматься на востоке, когда арабский шейх, оправившийся от страха, решил осмотреть дуар и проверить своих людей.
Два важных факта не позволяли думать, что тревога была ложной: часовой, поставленный к югу от дуара для его охраны, исчез, исчезли также и обе жены Голаха.
Исчезновение женщин не требовало никаких особенных объяснений: они убежали, желая присоединиться к человеку, звавшему Мулея.
Но куда девался араб?
Неужели и он пал жертвой кровожадного Голаха?
Билль, считая свои обязанности часового оконченными, отправился спать. Шейх велел крумэну разбудить его.
— Спроси его, — сказал шейх крумэну, — зачем он стрелял.
— Зачем? Затем, чтобы убить черномазого Голаха, и, если не ошибаюсь, я, кажется, хорошо исполнил свои обязанности часового.
Когда ответ этот был переведен шейху, на его устах показалась улыбка недоверия. Затем он велел спросить Билля, видел ли он черного шейха.
— Он спрашивает, видел ли я Голаха? Конечно! — отвечал моряк. — Он был всего в четырех шагах от меня, когда я выстрелил в него. Говорю вам, что он ушел и больше уже никогда не вернется.
Шейх покачал головой, и та же улыбка недоверия снова появилась на его губах.
Эти вопросы были прерваны известием, что нашли труп часового, который все тотчас же окружили.
Голова у трупа была почти отделена от туловища; нанесенный ему удар, очевидно, был делом рук черного шейха. Около трупа виднелись следы ног, которые могли оставить только громадные ступни Голаха.
Теперь было совершенно светло, и арабы, осматривая южную сторону берега, сделали еще одно открытие: они увидели в полумиле от себя двух верблюдов и лошадь. Оставив одного араба стеречь дуар, шейх, в сопровождении всех остальных мужчин, тотчас же отправился в ту сторону в надежде захватить пропавших животных.
Дойдя до места, где виднелись верблюды, арабы нашли зятя Голаха, который караулил животных. Он лежал на песке, но при приближении арабов вдруг поднялся, протягивая им обе руки.
Он не был вооружен и жест его означал: «Мир!»
Обе женщины, окруженные своими детьми, стояли возле него и, казалось, были очень огорчены. Они даже не подняли глаз при приближении старого шейха.
Ружья и другое оружие валялись вокруг на земле. Один из верблюдов был убит, и молодой негр пожирал кусок сырого мяса, вырезанный из горба животного.
Арабский шейх спросил негра про Голаха. Негр в ответ на этот вопрос молча показал рукой на море, где два тела бились в волнах прибоя.
По приказанию шейха трое мичманов отправились вытаскивать трупы.
В мертвых признали Голаха и его сына Мулея. Лицо черного шейха было сильно изуродовано, а глаза чем-то выбиты.
Снова принялись за зятя Голаха и потребовали от него объяснения того, что здесь произошло.
— Я
